— Подсекай! — воскликнул дядя Миша. Он, как и Витька, тоже был азартным. Вспотевший от волнения Витька дернул удилище, и над головой его вспыхнуло трепещущее серебро, упало на песок и превратилось в рыбешку. Она, словно обрадовалась, заплясала, запрыгала, пачкаясь о песок. Обалдевший Витька рухнул на нее, придавил грудью, схватил в руки. А рыбка извивалась, билась, точно Витькино сердце. С первой добычей загорается рыбацкая страсть на всю жизнь…
А потом как-то взял его дядя Миша с собой на сенокос. Дядька водил трактор, таскал косилки, а Витька сидел рядом. И вот дядя дал в руки Витьке рычаги. Метров сто Витька вел могучую машину. Переполненный гордостью, он заявил тогда:
— Я трактористом буду!
И ведь стал все-таки.
Тетка с дядей, вообще-то, удивительные люди. Они всегда изумляли Виктора знанием всяких тайн природы. Скучая без детей, они всю силу материнской и отцовской любви перенесли на нее.
Однажды Виктор и дядя Миша шли лугом. Их обдавали сухие, резкие запахи жаркого лета. В поникшей от солнечного пекла траве вовсю трещали кузнечики. Они так и сыпались из-под ног, ударялись о Витькины голые икры. Стоял июль — макушка лета, как выразился дядя Миша. Месяц великой тишины. Войдешь в лес — молчи, не пугай в гнездах птиц, а в норах — зверушек.
— Какие ты цветы и травы знаешь? — вдруг спросил дядя Миша.
А Витька и не знал, какая трава есть на земле. Вся она была одинаковой для него — трава и трава, только и всего. И как цветы называются — не знал. Ромашки да васильки — вот и все, что ему было ведомо.
Усмехнулся дядя Миша, заговорил не торопясь, и ожил для Витьки луг, и появились для него донник с белыми и желтыми цветами, и розовый клевер, и заячья капуста, и кукушкин лен, и лиловый медонос кипрей, и молочай, и зонтики дягиля, и медовая травка, и душистый колосок, и фиолетовые кисти мышиного горошка, и главная врачебная трава, исцеляющая от девяноста девяти болезней, золотистый зверобой…
Чему только не научил Витьку дядя Миша, великий знаток лугов, леса, зверья, птиц и рыб!
— Чтобы тебе не заблудиться в лесу, узнай секреты живых компасов, — поучал дядька. — Вот ты, предположим, сбился с пути. Не паникуй! А сразу ищи ягодную поляну. Ягода скажет тебе, где юг, а где север. Земляника, голубика, брусника прежде всего вызревают на солнечной, южной стороне. Понял? А то можешь спросить у муравьев — где твоя деревня.
— Как это? — удивился Витька.
— А очень просто. Муравейники всегда располагаются у дерева и обязательно с южной стороны. И еще запомни: южная сторона у муравейника отлогая, а северная — крутая.
Витька слушал все это, как сказку.
А тетя Надя — та была мастерицей по сбору ягод и грибов.
Щедрый август был ее месяцем. На всю жизнь запомнил Витька эти тети-Надины августы.
Август — месяц грибов.
— Облака цепляются за лес — можно идти за грибами, — говорила тетя Надя. Они вставали до рассвета и солнышко встречали уже в лесу. Эх, и красота же эти рыжики, грузди, маслята, волнушки, мокрые от росы, с хвоинками, прилипшими к шляпкам. На рассвете они почему-то особенно крепкие, тугие, холодные и чистые. Витька даже вопить начинал от восторга, когда натыкался на осанистого царя грибов — на белый гриб-боровик.
— Тихо. Не голоси, — останавливала его тетя Надя, — а то все грибы разбегутся, попрячутся.
И Витька в это верил, хоть и знал, что тетя Надя шутит.
Она всегда приносила полную корзину, и соседки говорили, что у нее легкая рука. А на самом деле просто тетя Надя знала все грибные секреты.
— Цветок — сын солнца, а гриб — дитя тени, — внушала она Витьке. — Поэтому к любому дереву подходи с северной стороны, грибы — там, Особенно в сухое лето. А если зарядят дожди, иди на поляны и опушки, где больше солнца и тепла, август грибы туда сыпанет. Грибы — ребята привередливые. Боровик, например, не любит чащобу, но и редколесье не жалует. Он любит просеки, опушки, неглубокие овражки, ложбинки, лесные дороги. Желтые маслята дружат с лиственницей, коричневые маслята — с молоденьким ельником, красноголовые подосиновики — конечно, с осинником.
Проникнувшись этими премудростями грибников, Витька устремлялся в лес. Его охватывал азарт, — один гриб срезает, а глазами уже ищет, нет ли рядом еще гриба. А тетя Надя все рассказывает или показывает что-нибудь интересное…
Обогатили его тетка с дядей, да еще как! Если бы их не оказалось в его жизни, совсем другой Виктор жил бы на белом свете.
Все это припомнилось сейчас у костра.
Эх! Вот так проваляется он весь день, будет пить чай, покуривать, читать Новикова-Прибоя о морях и океанах, смотреть на облака, на зеленый дым распускающихся берез, пересвистываться с птицами, сладко вздремнет, а вечерком сядет на трактор и — будьте здоровы! На хлеб да на щи он как-нибудь заработает…
Виктор полез в рюкзак за книгой и вдруг увидел синий дымок над кустами. А, черт возьми, кого это принесло сюда?! Он в досаде вскочил. Ему хотелось сегодня побыть одному, подумать о своем будущем и что-то окончательно решить. А если сейчас кто-нибудь заявится из ребят, то ничего не получится — будет один треп, и не отдохнешь даже.
Виктор потихоньку пошел на дымок, осторожно раздвигая весенне-пахучие кусты. Когда он выбрался из них, он увидел Галину. Сидя на корточках, эта девчонка что есть мочи дула на дымящиеся сырые ветки. Должно быть, она услышала шорох в кустах и быстро оглянулась и от удивления даже рот приоткрыла. Лицо ее было засыпано пеплом, нос — в саже.
— Чего тебя принесло сюда? — неожиданно вырвалось у Виктора, хоть он и не хотел ее обижать.
— А чего ты подсматриваешь? — рассердилась Галя.
— Вот еще — была нужда!
Виктор заметил какой-то учебник возле муравейника. Куча шуршала, кишела муравьями, среди них, как живые, шевелились сухие листья, веточки. Так и казалось, что муравейник кипит.
— Загрызут ведь! Не могла для зубрежки выбрать другого места?
— Да ты чего это? Ты откупил, что ли, эту речку?
— Как хочешь, так и понимай. Вытри лучше нос.
— Чего тебе надо? — спросила Галя. Губы ее мгновенно спеклись, как у больного в жару. Они всегда становились такими в минуты обиды, горя или гнева.
Виктор метнул в нее тяжелый взгляд и ринулся обратно. Он завалил костер песком, все столкал в рюкзак и рванулся по берегу, с треском продираясь через кустарник.
— Принесло ее сюда, — бормотал он.
Наконец Виктор облюбовал глухое, удобное местечко. Здесь было еще гуще: река, теплый песок, а над ним с берега свесились густые ивы в сережках. Виктор бросил рюкзак и только плюхнулся на камень, сдернул сапог, как из-за мыска, прямо на него, выбежала Галя.
— Ты решила преследовать меня, что ли?! — закричал Виктор, вскакивая в одном сапоге.
Галя растерялась, покраснела.
— Очень-то нужно… Я от тебя уходила, — сказала она.
— Здорово ты уходила, прямо по моим следам.
— Дурак! Стану я за тобой бегать, — крикнула Галя, бешено глянув на него. И она побежала обратно за кусты, за мысок…
6
Галя вечером, окончив смену, остановила трактор, усталая взошла на пригорок, и вот оно перед ней, поле, черное, пухлое. Это она, Галя, вспахала его. Она стояла, смотрела и улыбалась.
У нее все-все болело, и руки, и ноги. Все тело ее ломило. Но — ничего. Такое случается с непривычки…
За прозрачной, зеленоватой дымкой сквозистой рощицы потухал закат. Галя шла к стану. Под ногами шуршала старая, пожухлая трава. В пустынных полях совсем стемнело. Но нет, они не пустынные. Во-он светят фары, неустанно рокочет трактор. Это, наверное, Виктор пашет. Он в ночную смену. А вон еще огонек! Да сейчас по всем полям огоньки и рокот. И из-за этого нет жути ночной, нет в темных ветреных полях дикости.
Дом на полевом стане был добротный, большой. Кухня, спальная комната, красный уголок да еще просторная застекленная веранда с длинным столом, за которым обедали. Здесь, на веранде, в уголке, и пристроила Галя свою кровать.
Постоянно на стане никто не жил, кроме дяди Троши. Каждый вечер и каждое утро приходила машина и забирала людей. Оставались ночевать обыкновенно молодые, кого в селе не ждала семья, да заядлые рыбаки.
Когда Галя пришла, ребята еще не спали, дверь была открыта на веранду, и из нее доносились говор, смех, пахло папиросным дымом. В спальне горела керосиновая лампа, по стенам ползали лохматые тени, некоторые из ребят лежали, другие сидели на кроватях.
— Где пропадала? — спросил Кузьма Петрович, зевнув. Его усатое лицо за эти дни заросло щетиной.
— Бродила, — неопределенно ответила Галя.
— Ужин, поди, остыл.
— Ну, как, Галюха, сладкая жизнь у трактористов? — спросил Шурка. Из-под одеяла торчали его ноги, с пятками круглыми и большими, как репы.
