— Родители знают о твоем решении?
— Проведали. Поэтому и ходят мрачнее тучи. У них все преломляется иначе. Готовы посыпать голову пеплом, созвать соседей и возопить: «О неблагодарный сын! О позор своих родителей!..» Что мне с ними делать, ума не приложу!
— Их можно понять.
— Ну хорошо. Пойму. А дальше? Как им втолковать, что я учился не для того, чтобы занять выгодную должность в своем селеньице, а чтобы помогать прогрессу всего человечества? Лет пятьдесят назад простое воспаление легких несло ребенку неизбежную смерть. Я сам слышал, как женщины покорно повторяли: «Один умер, пусть другие будут живы!» Но массовые эпидемии века техники могут стать пострашнее таких одиночных выборочных смертей! Радиация способна унести миллионы жизней. А ядерная война приведет к полному обезлюдению планеты…
— Билал! Вы, ученые, слишком поддались панике. Я придерживаюсь более здравого взгляда: на каждую болезнь у природы есть и средство излечения. Надо только его найти.
— Близорукий взгляд, поверь. Сколько лет миновало со времени атомных взрывов в Японии? Города отстроились. А поражения, вызванные смертоносными лучами, остались и передались следующему поколению.
Я отлично понимал, что спорить на равных мне не под силу. Тем более что не хотелось удаляться от первоначальной причины нашей беседы — от просьбы родителей Билала.
— Знаешь, дорогой, я-то полностью с тобой согласен. Но подумай и вот над чем: твои отец и мать вторично в мир не придут. И сына по имени Билал у них тоже больше не появится. Мы стремимся отдавать силы будущему, но не наносим ли этим рану настоящему, своим близким? Хочешь, прочту одну любопытную цитатку? Халима приносила мне книгу… — Я полистал тетрадь и нашел выписанное место. — «Некогда вдоль берегов Нила на плодородной узкой равнине жили различные племена. У них был странный жестокий обычай. Когда вождь племени становился стар, его убивали, обставив кровавую церемонию всевозможными почестями. Во главе племени вставал другой человек, в расцвете сил и мужества. Впоследствии этот обычай перешел и на первых фараонов. «Хеб-сед» — праздник убийства — существовал несколько веков. Но понемногу египтяне осознали, что частая замена не идет на пользу государству. Очередной молодой правитель не обладал опытом предыдущего. Сила мускулов не могла заменить мудрости, накопленной годами. И обычай видоизменили: фараон лишь символически подходил к дверям гробницы, а затем возвращался как бы обновленный, а царствование его продолжалось».
— Выходит, водили за нос собственных богов? — сделал неожиданный вывод Билал.
— Но для чего они это делали?
Билал пожал плечами. Он почувствовал подвох, но не понял еще моей цели.
— Опыт старших не менее драгоценен, чем сила юности. Без них невозможно никакое накопление знаний. Мы не можем отмахиваться от предыдущего поколения только потому, что шагнули чуть дальше. Это недальновидно. И неблагородно.
Билал задумался. По привычке провел ладонью по густой шевелюре, считая, что приводит волосы в порядок. Но крутые завитки продолжали топорщиться, и голова его казалась лохматой и огромной.
— Наверно, ты прав, брат. У родителей свой резон. Я их должник, и они ждут возврата долга. Кроме меня, этого сделать некому. Но долг двоим я хочу выплатить всем! Вот в чем наше расхождение. Как примирить столь полярные точки зрения? Посоветуй, ты человек практический.
— Что может посоветовать тебе простой шофер? Найди выход сам. Старайся только не обижать их напрасно.
В дверях Билал задержался. Вид у него был чуточку смущенный.
— Ты не можешь попросить у своей знакомой эту книгу о фараонах? Или хотя бы узнать имя автора и год издания?
Я согласился и на следующий день позвонил Халиме. Трубку взяла ее мать, с которой мне вовсе не хотелось разговаривать. Однако промолчать было бы трусливо. Пересилив себя, я бодрым голосом произнес:
— Это квартира Зафара-муэллима?
— Да! Говорит Баладжа-ханум. Вы звоните из техникума?
— Вовсе нет. Вы не узнали меня?
— Ой… погоди, погоди… неужели это?..
— Конечно, Замин. Давно не звонил…
— О, Замин! Наконец-то! С какой стороны солнце взошло, что ты нас вспомнил? Рада, рада тебе, сынок.
— Мне нужен учитель, — пробормотал я, сбитый с толку ее безудержным щебетанием. — Если можно, позвоню позже.
— А ты скажи Халиме, она передаст, что нужно. Доченька! У телефона Замин. Передаю трубку.
— Замин?
— Здравствуйте, Халима-ханум.
Она не сразу отозвалась. Видимо, прикрыла трубку рукой, сказала торопливо в сторону: «Да закройте же дверь! Какое им дело с кем говорю? Вот еще. Сама знаю».
— Прости, Замин, что заставила ждать. Все-таки отыскался. Так-то ты верен своей Лейли? — Это была ее любимая шутка. И всякий раз я ничем не отзывался на многозначительный упрек. Но сейчас голос звучал такой неподдельной теплотой, что показалось невежливым промолчать.
— Сознаю, виноват. Принимаю любой выговор, Халима-ханум.
— Нет, в самом деле! Почему не появлялся? Ждешь, чтобы я снова разыскивала тебя по всему городу?
— Халима, ты даже не представляешь себе, как я занят.
— Откуда звонишь сейчас?
— С улицы. Помнишь, ты давала мне книгу о фараонах?..
— Она снова тебе понадобилась? Отлично! Садись в автобус и приезжай к нам. А я пока поищу.
— Видишь ли…
— Что? Мне самой к тебе ехать?
— Да нет, зачем..»
— Не тяни. Кто к кому едет? Я или ты?
— Ты не приезжай. Лучше я сам в другой раз.
— Как пожелаешь.
Я понял, что она огорчена и обижена. Но справилась с собою. Продолжала ровным голосом:
— О какой книге ты упомянул?
— Забыл название. Про египетские гробницы.
— Поняла. Могу даже угадать, какое место в ней тебе понадобилось. О стариках? Правильно? Это ведь твой конек: уважение к старшим. Знаешь, что я сейчас сделаю? Выдворю мать из кухни, надену фартук и примусь за стряпню. А потом вытру пыль и плесень со всех папиных книг, переглажу ему рубашки. Ты доволен?
— Вполне. До свидания.
— Погоди. Мы еще не поблагодарили за подарок твоей матери. Прекрасный плов получился из ее кур! Оставляли и твою долю… Мать, наверно, очень тебя любит?
— Как и других своих детей. Поровну.
— Замин, видел рекламу? Сегодня индийский фильм… Я тебя приглашаю.
— Спасибо, Халима. Извини уж меня и на этот раз. Недосуг.
Я повесил трубку, но еще услышал ее последнее жалобное восклицание: «Ты меня ничуточки не любишь!» — и от этого почти плачущего голоса мне стало не по себе. Секунду я колебался, не позвонить ли снова, пока Халима не отошла далеко от телефона. Но взял себя в руки и покинул телефонную будку.
Я вовсе не поощрял ее говорить со мною в подобном тоне. Мы несколько раз серьезно обсудили наши отношения и решили поставить на них крест. Она соглашалась, а потом принималась за прежнее. Может быть, сам того не желая, я оставил у нее крошечную надежду? Но любит ли она меня, как любила когда-то Халлы?! Очень сомнительно. Таскала повсюду с собою, как манекен, на который примеряют модный наряд. Хвасталась перед подругами, дразнила поклонников: «Видите, какой он послушный? И всегда под руками. Смотрите, не провороньте меня. А то выскочу вот за такого замуж».
Даже сейчас я не уверен, что, жалобно простонав в трубку свое «Ты меня ничуточки не любишь», она тут же не подмигнула какой-нибудь замухрышке-подруге в ярких тряпках или не усмехнулась беззаботно очередному ухажеру: «Это парень из селения. Квартирует на окраине в безадресном поселке. Полгорода проедет, чтобы только мне позвонить!» Но может, конечно, и закатить глаза к потолку: «Ах, я влюблена без памяти! Если не заполучу его, убегу в пустыню, буду скитаться, как Меджнун…» Халиме просто ничего не стоит выпалить все, что взбредет на ум и навернется на язык. Взбалмошная эгоистка, не привыкшая уважать других людей.
Ведь и ее мать долго относилась ко мне как к слуге, а казенную машину считала своей собственной…
Размышления о Халиме продолжались еще и на следующее утро, когда она вдруг предстала передо мною собственной персоной. В раннюю рань, почти на рассвете.
Был воскресный день, восемь утра. Икрамов накануне объявил добровольный субботник, и мне поручили довольно трудную задачу: возвести за один день пристройку к капитальной стене гаража. Все водители согласились подсобить, кроме группки Медведя-Гуси. Каждый из этих лоботрясов с вызовом швырнул на стол перед Икрамовым по сотенной: «Найми мастеров. Построят получше, чем вы».
Икрамов, бледнея от гнева, смял хрустящие бумажки и оттолкнул подальше от себя.
— Если у вас деньги лишние, — с ядом произнес он, — купите на них чан простокваши, помойте себе головы. Может, станут лучше соображать. Советское государство в ваших подачках не нуждается.
