На третьем участке инженеры целый день разбирали споры между Ефимовым и Темкиным. Секретарь парторганизации утверждал, будто Ефимов заводит и на левом берегу свои бюрократические порядки.
— Надо же когда-нибудь понять: мы не учреждение и не заводоуправление, мы низовая производственная единица строительства, — доказывал Темкин, злясь на свой тихий голос и кидая гневные взгляды на Ефимова. — Нам надо ближе быть к объектам, а вы опять хотите собрать вокруг себя весь административно-технический аппарат. Десятники и прорабы по нескольку раз в день вынуждены отрываться от работы и прибегать в штаб по вашему вызову. Некрасов сегодня опять жаловался: вы не даете закончить пекарню и электростанцию, все время снимаете рабочих на постройку конторы, — она вам всего нужнее. Куда же это годится?
Беридзе полностью был на стороне Темкина и позвонил Батманову, чтобы договориться с ним об организационных мерах по третьему участку. Начальник строительства внимательно выслушал его и сказал, что третьим участком будет заниматься Залкинд. Василию Максимовичу очень не понравилась задержка инженеров на участке.
— Сегодня пришла телеграмма от Дудина и Писарева, — сказал он. — Они получили докладную записку Грубского и вызывают всех нас, хотят разобраться в проекте. Я обещал быть в Рубежанске через десять — двенадцать дней, а теперь вижу, что вы вернетесь в Новинск месяца через два, не раньше. Наверное, мне придется выехать вслед за вами и подгонять вас сзади.
После такого наставления инженеры заспешили и в течение суток непрерывного движения по трассе, занимаясь только изысканиями, наверстали упущенное время. Однако на четвертом участке Мельников сумел опять отвлечь их. По предложению плотников братьев Пестовых, здесь начали опытные постройки из сборных элементов. Беридзе и Алексей вместе с Мельниковым направились к месту работы.
На ровной площадке у дороги лежали штабеля ровных брусьев, балок, планок, оконных и дверных переплетов, заранее заготовленных на лесозаводе. Бригада старшего брата Федора — грузного темноволосого человека — собирала склад; худой и светловолосый Семен Пестов со своей бригадой занимался сборкой барака. Пестовы следили по часам за скоростью сборки: на подгонку и укладку каждого бруса отводилось строго ограниченное время. Работа шла споро, гладко — обструганные стены из белых брусьев поднимались прямо на глазах. Беридзе заинтересовался Пестовыми, дал им кое-какие советы и обещал применить сборную постройку деревянных зданий и на других участках.
— Здесь ночевать останетесь? — подошел к главному инженеру Мельников.
Георгий Давыдович озадаченно посмотрел на Алексея: они провели на участке весь день и не заметили, как подошел вечер.
На другой день Беридзе и Ковшов перешли границу четвертого и пятого участков, обозначенную простой деревянной аркой с прилепившимся к ней крошечным домиком контрольно-диспетчерского пункта. Участок этот считался последним из ближних и первым из дальних участков на трассе. На нем хозяйствовал Рогов.
Лыжники двинулись в путь еще на рассвете, быстро скользя по яркой лунной дорожке, змеившейся на льду реки. Немые деревья по берегам, толстые в своих зимних шубах, казалось, плыли назад. Темно-синий полог неба начал светлеть на востоке. Голубая полоса порозовела и вскоре заполыхала огнем. Звезды быстро гасли, уходя в глубину неба. Луна потускнела и, когда неторопливо выплыл солнечный диск, повисла в воздухе маленьким серебряным крючком. Солнце было необычайно большим и алым, потом сузилось и пожелтело. Небо сделалось бледным. Далеко вокруг все стало белым и прозрачным. На зеркальном льду Адуна множеством узорных лепестков осел иней. Солнечные лучи переливались в них разноцветной игрой свечений.
— Смотри, это как алмазные цветы, выросшие со дна реки! — увлеченно сказал Алексей, оборачиваясь к Беридзе, который тоже залюбовался сверканием ледяных узоров.
Здесь трасса отдалялась от реки, минуя цепь тесно сдвинувшихся сопок. Подходя к ним, инженеры увидели большую птицу — она парила низко над поляной, делая странные резкие виражи. Беридзе рассмеялся: крылатый хищник преследовал зайца. Чуть приметный серый зверек метался по поляне из стороны в сторону, страшась плывущей по снегу тени своего преследователя. Беридзе выстрелом из револьвера отпугнул птицу. Заяц метнулся в сторону и скрылся за сопкой.
— Ну вот, а ты скучал, что вокруг нет ничего живого! Подожди, мы с тобой еще берлогу медвежью где-нибудь в буреломе найдем!..
Они пошли медленнее. Беридзе заговорил о тайге и вспомнил случаи, когда во время изысканий несколько раз попадал в такие дебри, что уже прощался с жизнью, не надеясь выбраться.
— Сначала я не понимал, чем отличается тайга от какого-нибудь обыкновенного леса средней полосы России, — сказал Алексей. — Породы деревьев, конечно, другие: ильмы, бархатное дерево, дубок маньчжурский. И звери не те — тигров, как известно, в Подмосковье не водится. Но не в этом дело!.. Я заметил, многие судят о тайге по ее опушке. А понять ее по-настоящему можно, когда лишь побываешь в дебрях, попадешь, так сказать, ей в лапы. Вот осенью мы ходили в глубь тайги от правого берега. Это ведь не лес в обычном нашем представлении, какое-то стихийное буйство растительности! Стоят огромные голые стволы, увешанные до вершины зловещим темно-зеленым или черным мхом. Кроны деревьев сплелись и заслоняют солнце, внизу — мрак, духота и все мертво: ни птиц, ни цветов, ни капли воды в почве! Есть в этом что-то от доисторических времен, когда по земле бродили гигантские звери. Этих зверей давным-давно нет, а тайга все такая же. Она покрывает землю на тысячи километров. Деревья стоят столетия, падают сами по себе от старости, и новые вырастают им на смену. Сколько диких чащоб, куда люди еще и не проникали! Это действительно враждебная нам сила, и я рад, что на мою долю выпала активная борьба с ней.
Беридзе понравилась эта энергичная тирада.
— Мне думается, инженер-строитель, притом горожанин, именно так и должен относиться к тайге. Но ты не вздумай говорить это коренным дальневосточникам, особенно охотникам: тайга — предмет их священной гордости.
— Не знаю, чем тут гордиться? Разве можно, например, гордиться пустыней Сахарой? Похвастать заводом, городом, построенным в тайге, — другое дело! Теперь, когда я сам кое-что уразумел, мне радостно думать о Новинске!.. В нашем крае, мне кажется, слишком уж увлекаются таежной экзотикой, этим диковинным сожительством южной маньчжурской и северной охотской флоры. Почитают это своей местной достопримечательностью и молятся на нее!.. Я еще могу понять москвича, который, сидя у себя в квартире на Арбате, восторгается снимками таежных пейзажей в «Огоньке». Ничего не скажешь — очень красиво! Но ведь кому-кому, а дальневосточникам лучше других известно, что огромные пространства, занятые нескончаемой тайгой, — это те же «белые пятна» на земле. Их не славословить надо, а уничтожать!..
Беридзе присвистнул, на ходу схватил пригоршню снега и скатал в ком.
— Что? Я кажусь, наверное, этаким ненавистником тайги? — взглянул Алексей на его ухмыляющееся лицо. — Тут можно, конечно, показаться односторонним. Но ты же понимаешь, я не против леса, знаю, что он дает пушнину, и дичь, и строительный материал, и все прочее! Я категорически против первобытной глухомани и ее тысячеверстных пространств. Недавно я взял у Залкинда и прочитал кое-какие книжки здешних писателей. Можешь себе представить, почти в каждой — умиленное воспевание тайги! И у нездешних писателей найдешь то же умиление. Опять дикий виноград, обвивающий лиственницу, опять такие и этакие птицы и звери, опять старый примитивный быт гольдов и удэгейцев, долбленные баты, оморочки... Обо всем этом в свое время здорово написал Арсеньев, — зачем же его повторять? Почему-то они не пишут про гольдов и удэгейцев, которые окончили институты и живут совсем по-новому в своих стойбищах. Почему-то они не пишут стихи и романы, скажем, про Терехова и его завод.
— А мы с тобой не годимся в герои романа? — с озорством спросил Беридзе и далеко швырнул снежный комок.
— Не знаю, годимся ли именно мы. Но убежден, что наш нефтепровод — куда более достойный объект для литературы, чем все прелести первобытной тайги. Я— за наступление на тайгу, на «белые пятна». Хочу читать об этом и в книгах! Пусть все знают, как трудно дается человеку это наступление. Пускай будут в книгах и описания природы, я только против того, чтобы человек терялся в этой природе, как иголка в сене, или как мы с тобой потерялись позавчера в этой проклятущей тайге. По-моему литература, когда в ней одни птицы и растения, а человека нет, — это не литература, это фенология в стихах и в прозе!..
У Беридзе ослабли ремни на лыже. Присев, он поправлял крепления. Алексей топтался возле него.
— О нашем нефтепроводе наверняка будет написано солидное художественное произведение: акт приемки и пуска, — подняв лицо к Алексею, сказал Беридзе. — Об инженерах Беридзе и Ковшове там наверняка не будет упомянуто... Я не тщеславен, Алеша, но иногда вспоминаю один рассказ Чехова; помнишь: в поезде завязалась беседа между крупным русским инженером и не менее крупным профессором. Инженер возвращается с торжества по поводу открытия моста, построенного им.
