— Верно. Мастеровой человек без струмента, считай, тоска зеленая, как без рук.
— К утру, говорю, будет готов, — повторил Силыч и, взглянув на хозяйку, удивился: — Ты чего это, Федоровна, раскисла?
— Жаль Виктора в Америку отпускать, — пояснил Алексей Андреевич. — Мать, она завсегда — мать.
Яков Силыч погладил ладонью усы, откашлялся и, стараясь показаться человеком осведомленным в государственных делах, спокойно и деловито, с трудом подбирая нужные слова, начал рассуждать:
— Всякая контра, значится, недобитая, недорубанная шашками, буржуяки и капиталисты толстобрюхие на весь мир трубили, что наша держава от нужды, как старая шинелишка, по всем швам затрещит. А вот этого они не нюхали! — Силыч показал кукиш. — Голодуху мы пережили? Осилили! Заводы, фабрики, электростанции пустили? Пустили! Новые строим? Еще как! Правильно, Андреич?
— Силыч?!
— Теперь, Федоровна, нашей державе повсюду свои, пролетарские, специалисты нужны. Хватит капиталистам на нашей нужде карманы золотишком набивать. Точно, Андреич?
— Согласен!
— Вот, Федоровна, наша держава и посылает Виктора учиться. Мы в революцию свое сделали и сейчас подсобляем державе крепнуть. А вот им, детям нашим, надо державу, как учил Ильич, превратить из этой самой… как там, Виктор?
— Из аграрной в индустриальную.
— Во! — Силыч хлопнул ладонью о стол. — Станки, Федоровна, это новые заводы, оружие для Красной Армии, трактора колхозникам…
— Да я разве против? — повеселела Дарья Федоровна. — Я все понимаю, Силыч. Только так складно, как ты, сказать не могу.
— Станки, — сел на любимого конька Яков Силыч, — это же корень советской индустрии!
Виктор знал, что Силыч, разойдясь, начнет вспоминать, как с друзьями по личному указанию Владимира Ильича Ленина делал на «Красном пролетарии» станки для Монетного двора, как с лучшими умельцами завода создавал паровую машину, способную работать от кипящего самовара, затем перейдет к боевым походам под знаменами Первой Конной… Он, извинившись, вышел из квартиры и быстро направился к заветному тополю на Донской.
— Ты всегда опаздываешь, — упрекнула Наташа Виктора. — В кино или на Воробьевы горы?
— Лучше на Воробьевы. Люблю с них полюбоваться Москвой. Сегодня будем гулять до утра.
Наташа согласилась встретить рассвет на Воробьевых горах и предложила Виктору зайти к ней домой. Виктор попросил молчать о его поездке в Америку.
— Не хочешь волновать моих стариков? — прижимаясь к плечу Виктора, улыбнулась Наташа. — Они уже знают. Гордятся тобой. Отец говорит: «Нам, краснопролетарцам, вон какую честь оказали!»
Летняя заря над Москвой занималась тихо: на востоке заалел горизонт, в небе гасли одна за другой звезды, золотой рог луны все качался и качался на волнах проснувшейся Москвы-реки, клубы тумана, похожие на облака, затягивали Воробьевы горы белесой дымкой. Виктор, набросив пиджак на плечи Наташи, шел вдоль берега и досадовал на себя. Ему хотелось в ту ночь многое сказать любимой, но, кроме короткого «жди», он ничего подходящего так и не придумал. И вымолвил-то это слово тихо, робко, точно оно могло обидеть или испугать Наташу.
Город, одетый голубоватой дымкой, все плыл и плыл навстречу пароходу. Виктор Светозаров и Антонио Ривас стояли на палубе и смотрели на выгнутый коромыслом берег с горбатыми мостами, на вереницы грузовых автомобилей, автобусов, мчавшихся в порт по широкому шоссе, на безлюдную пристань… Позади у них были Литва, Латвия, Польша, Германия и две недели изнурительного морского пути.
Голубая полоса воды между берегом и пароходом становилась длиннее, уже. Виктор и Антонио с нетерпением ожидали высадки. Пароход к пристани подвалил тихо и мягко. Команда опустила скрипучий трап. Пассажиры, тесня друг друга, толпой устремились по сходням на берег. Виктор и Антонио покинули судно последними. Едва они ступили на американскую землю и осведомились у полицейского, как проехать в торговую фирму, к ним подбежал толстячок в цилиндре, назвался мистером Постом и то на ломаном русском, то на английском начал объяснять, что он прибыл встречать москвичей, что для них заказаны лучшие номера в гостинице «Волкот»…
— А он вроде мужик ничего, — шепнул Виктор Антонио. — Только часто сгибается, точно у него резиновый позвоночник.
Ривас кивнул головой. Мистер Пост пригласил краснопролетарцев сесть в машину, захлопнул дверцу, сел рядом с водителем, и шикарный автомобиль зашуршал шинами по широкому шоссе.
Небоскребы, широкие чистые улицы, мосты, зеленые скверы поражали Светозарова красотой. В Москве он представлял этот город тяжелым, серым и тесным. Утренний Нью-Йорк выглядел тихим, задумчивым и удивительно спокойным. Виктор не знал, что мистер Пост приказал водителю ехать деловой частью города, где располагались банки, тресты, магазины, конторы богатых фирм, рестораны, гостиницы…
Черная автомашина остановилась у подъезда гостиницы «Волкот». Мистер Пост любезно пригласил советских специалистов идти за ним. Виктор и Антонио попытались взять чемоданы. Мистер Пост испуганно замахал руками и приказал подбежавшему негру отнести вещи в номера.
В огромном вестибюле «Волкота» мистера Поста, Светозарова и Риваса встретила веселая блондинка в пенсне. Она попросила любезных гостей предъявить паспорта, быстро сделала какие-то записи на белых бланках, и москвичи вскоре оказались в богато меблированных номерах. Мистер Пост, пожелав им хорошо отдохнуть, пообещал приехать на другой день в десять утра.
Номер из пяти комнат с плавательным бассейном, душем, ванной, просторной спальней, рабочим кабинетом и огромной прихожей Виктору показался теснее уютной комнатушки на Малой Калужской в Москве. После душа он несколько раз Засыпал, но сон обрывался быстро, хотя в номер не проникал ни звук, ни шорох. Закроет Виктор глаза, вздремнет и видит себя в каюте немецкого парохода «Альберт Баллин», рядом орущего Курта Весселя, затем с официантом Выдыбаем поднимается на верхнюю палубу.
Юркий, плешивоголовый Борис Адамович, озираясь по сторонам, рассказывал Светозарову, что живет в Берлине, в одном доме с Куртом Весселем, который добровольно вступил в отряд штурмовиков, вздыхая, признавался, что Курт Вессель, напившись шнапса, угрожал его семье виселицей, и со слезинкой во взоре тужил о России:
— Эх, молодой человек, какую же я сделал глупость, когда в революцию подался из Петербурга за границу. В Петербурге я имел ювелирную мастерскую, маленькую такую будочку, работал по солидным заказам. Капиталец, конечно, кое-какой нажил…
— И с ним бежали?
— Боялся, большевики отберут. А теперь… Я теперь, молодой человек, каждый день проклинаю себя за оплошность. Работать ювелиром я больше уже не могу. Глаза… Официантом на пароход еле-еле устроился.
Виктор Светозаров, сочувствуя Выдыбаю, смотрел на тяжелую, сверкающую гладь океана и думал о беседе с наркомом. Серго Орджоникидзе говорил с ним откровенно, часто поглядывал на географическую карту, висевшую на стене, и с едва уловимой тревогой в голосе пояснял:
— Металлообрабатывающие станки нам нужны как воздух! Понимаете, товарищ Светозаров, как воздух!.. Много… Очень много нужно станков. События в Испании и обстановочка вот здесь… — Серго Орджоникидзе указывал карандашом на Берлин. — Мы, товарищ Светозаров, должны быть готовы к обороне нашего государства. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?
Виктор, конечно, понимал недомолвки Серго Орджоникидзе, намеревался задать наркому прямой вопрос, но не решался: то ли боялся показаться слишком любопытным, то ли старался молчанием выразить готовность выполнить задание Родины.
Серго Орджоникидзе поинтересовался, как думает Светозаров продолжать учебу в институте, и, услышав ответ о переходе на заочное отделение, заметил:
— Трудновато будет. Но такому богатырю, как вы, это дело по плечу. Я не ошибаюсь?..
— Буду стараться.
Серго Орджоникидзе молча прошелся по кабинету и с подкупающей теплотой в голосе посоветовал Светозарову:
— На капиталистов не смотрите свысока. Станкостроение в Америке поставлено неплохо. Изучайте не только секреты наладки и ремонта американских станков. Приглядывайтесь к тому, как у них налажено производство, познавайте технологические процессы… Короче, не забывайте о том, что Владимир Ильич советовал полезному учиться даже у врагов.
Корабль рассекал форштевнем застывшую гладь океана. Тяжелое солнце медленно опускалось за сиреневый горизонт. Виктор Светозаров собирался с верхней палубы спуститься в каюту, но Борис Адамович Выдыбай, приподнимаясь на цыпочки, шептал ему на ухо:
— Вы не обращайте внимания на хулиганские выходки Курта Весселя. Он провоцирует вас на скандал. Этот человек хуже зверя. Если бы вы только посмотрели, как эти штурмовики ведут себя в Берлине! Эх, молодой человек, какой же я был дурак, когда покинул Россию!..
