Сазонова подтянула платок к горлу, пальцы ее рук побелели, но лицо оставалось таким же спокойным.
- Вы же, Михаил Януарьевич, ничего не предприняли. — В голосе ее звучал тяжелый укор. — Прошло столько времени. И молчите. Боитесь сор выносить из избы?
Лисовский чувствовал, как подкатывает кашель, и пытался подавить его, унять спазмы. Наконец справился.
- Это вы, Шурочка, написали письмо в управление? Да?
Сазонова уронила лицо в ладони и тихонечко кивнула.
«Ну точно Неточка Незванова», — опять подумал Лисовский.
- Но он ничего не знает, клянусь вам, — произнесла она еле слышно.Кто?
- Паша. Мой брат. Он запретил мне лезть в эти дела. Еще тогда, когда к нам домой пришел Фиртич.
- Домой?!
- Да. Сказал, что не помнит обиды. Но дал понять, что не потерпит никакого разглашения.
- И не потерпит.
- Но почему?! И вы! Вы ведь честный человек, Если не вы, то кто же?
- Все гораздо сложнее, Шурочка. Я век прожил. Казалось бы, ничем уже меня не удивишь... Но есть ситуации, когда нельзя ничего решить однозначно. Человек не всегда виноват в том, что кажется на первый взгляд... Но... Если хватит у него воли дотянуть до цели...
Раздался долгий звонок директорской линии связи. Лисовский подошел к селектору, нажал клавишу.
- Михаил Януарьевич, вы обедали? — раздался голос Фиртича.
«Начинается!» — подумал Лисовский и солгал:
- Да, обедал.
- Вот и хорошо. Мне надо поговорить с вами... В пять меня ждут в швейном объединении. Сейчас три. Погуляем с полчаса. Это очень важно... Жду у проходной через пятнадцать минут. Пожалуйста.
Они шли, касаясь друг друга рукавами. Но эта близость была кажущейся. На самом деле они сейчас находились далеко друг от друга. На разных полушариях планеты...
Разговор, из-за которого состоялась прогулка, уже произошел. Фиртич рассказал все. С самого начала. С того момента, как связался с Кузнецовым. На каких условиях. Все, все... Именно эта откровенность и развела их так далеко друг от друга.
Разговор для Фиртича был трудным — Лисовский почти все время молчал. И это молчание обескураживало его... Повторять вновь, что все поступки его не имели корысти, что он, Фиртич, заботился о деле, о деле, о деле! И не его вина, что обстоятельства оборачиваются против него. Что он не только замарает свое имя — он бросит тень на порядочных людей. Вокруг всей этой истории можно много чего нагородить. Кузнецов сделает это, он слов на ветер не бросает. И надо ж было так случиться, что именно бухгалтер «Олимпа» явится человеком, от которого будет зависеть его судьба и судьба Универмага...
- Полагаю, вы читали «Песню про купца Калашникова»? — неожиданно прервал свое молчание Лисовский.
Фиртич машинально кивнул.
- А помните, чем закончилась та история?
- Приехала «неотложка» — и героя-купца увезли с сердечным приступом в реанимацию? — нахмурился Фиртич. — Впрочем, не помню, еще в школе изучал. Столько лет прошло.
- А я помню. За честь жены вступился удалой купец. А грозный царь приказал торговому работнику голову отрубить, Константин Петрович. И, заметьте, торжественно отрубить. Поучительная история!
- Весьма, — согласился Фиртич. — Мы знакомы с вами много лет. И я полагал, что знаю вас... Признаться, я хотел бы иметь главным бухгалтером человека менее бойцовских качеств. Но, видно, не судьба... И еще... Я больше не стану давить на вас с этим Кузнецовым. Поступайте как велит совесть. — И, поддавшись мгновенному порыву, Фиртич добавил горячо: — Я не представляю свою работу без вас. Как бы там ни сложилась моя судьба... — Фиртич замолчал, споткнувшись о последнюю фразу. Недостойно, недостойно... Можно расценить как скрытую попытку возобновить давление на главного бухгалтера. Лучше помолчать.
Лисовский запрокинул лицо. По небу спешили облака — белые, легкие. Словно клочья мыльной пены...
- Боженька бреется, — произнес Лисовский и улыбнулся. — Знаете, Константин Петрович, пожалуй, я отстранюсь от экспертизы.
- Как отстранитесь? — растерялся Фиртич.
- Отстранюсь. Возьму самоотвод. По состоянию здоровья... Этого добивался ваш протеже?
- Послушайте, Михаил Януарьевич...
Фиртич сейчас чувствовал себя человеком, которого огонь загнал на самый край пропасти. Ни туда и ни сюда... Он ссутулился и вобрал голову в плечи.
- Вы же хотели, чтобы я вышел из игры. И прихватил козыри этого подлеца против вас, — спокойно произнес Лисовский.
Фиртич молчал. Спазмы перехватывали горло. Он шумно втягивал носом воздух, стараясь подавить предательское щекотание под набухшими веками.
- Я очень сожалею, старина, — тихо выговорил он. — Мне очень жаль, что все так сложилось. Я понимаю, чего это вам стоит...
Фиртич сейчас презирал себя. Он чувствовал, как лицо его складывается в невольную жалкую гримасу. И еще пуще презирал себя за это. Лисовский носком ботинка поддел серый снежный холмик. И, не простившись, отошел. Как-то боком, словно прячась от самого себя, прижимая руки к большому телу. Фиртич смотрел ему вслед. Да, он совсем не знает своего главного бухгалтера Михаила Януарьевича Лисовского. Возможно, он вообще мало кого знает. Скользит мимо чьих-то судеб... А знает ли он себя?
...
Директору швейного объединения Волгину было лет сорок. Но голос звучал по-мальчишески тонко. И конец каждой фразы — как всплеск...
- Понимаете, Константин Петрович! — звонко выговаривал Волгин. — Беда — в инерции хозяйственного мышления. Вот в чем корень зла, верно? Что вы молчите?
- Я что-то не в духе, Волгин, — проговорил Фиртич.
В кабинет вошла женщина с бумагами. Увидев постороннего, она извинилась и хотела выйти. Но Волгин уже выхватил из нагрудного кармана ручку. Женщина, еще раз извинившись, приблизилась к столу. Волгин перелистал бумаги, присвистнул. Тень недовольства пробежала по его остроносому лицу. Он вздохнул и принялся быстро и брезгливо расписываться. По тому, как смотрела на Волгина женщина, Фиртич определил, что директора здесь уважают...
- Подписываю себе приговор, — вздохнул Волгин. — Который год бьюсь, не могу снять с производства устаревшие фасоны. Сплошные возвраты... А новые модели стоят без движения. И какие модели!
«Одни и те же разговоры, — подумал Фиртич. — Барахтаемся в словах, точно потерпевшие кораблекрушение в открытом море».
Волгин убрал ручку. Женщина собрала бумаги и вышла, аккуратно прикрыв дверь.
- Итак, если я правильно понял вашего коммерческого, вы хотите в порядке эксперимента выплачивать моим контролерам премию за хорошую работу?
- Приблизительно так. Но не я персонально, а управление торговли, — ответил Фиртич. — И не только премию, а вообще зарплату. Ваши контролеры должны быть нашими агентами, нашими представителями.
- Идея интересная... А что прикажете делать мне?
- Возьмите на содержание контрольный аппарат ваших поставщиков. Текстильщиков, скажем. А те в свою очередь своих... Замкнутый круг, понимаете? Цикл! Материальная заинтересованность всех, кто стоит на страже контроля. Единственный рычаг... Фантазия?
- Почему же.
- Надо экспериментировать, Волгин. Любое дело живет инициативой. Это закон! Иначе дело обречено... Надо составить письмо-предложение в соответствующие организации. Поехать, пробить...
- Константин Петрович... Извините. Мы опять хитрим. Придумываем, ловим собственный хвост.
- Конечно, ничего не делать всегда легче. Спокойней... Неприятности у меня, брат.
- Серьезные?
- Как вам сказать. Могут быть серьезными.
- А вы плюньте. Не убили же вы человека. И не расхитили, надеюсь, деньги. Вот и плюньте... Мало мы видели всяких неприятностей? Хочешь как лучше, а получается... — Волгин махнул рукой. — Включаю в производство модные разработки, а фонд поощрения мне выделяют на круг, как говорится. А ведь новый ассортимент требует и новой технологии, и лучших материалов, и нестандартной фурнитуры. Сколько хлопот! А тебе по шее — план заваливаешь, работать не можешь. Премий лишают, люди увольняются. Словно план узаконивает плохое качество продукции. Парадокс! — Волгин поерзал, устраиваясь поудобней. — Водим сами себя за нос... Ввели новый показатель: норматив чистой продукции. Прекрасно! Делай хорошую вещь — получишь больше прибыли. Но вместе с тем все старые показатели — реализация, поставки, вал — сохранились. И более того, главенствуют... Вы, наверно, знаете анекдот? Психу внушили, что он больше не чайник. Псих согласился: «Я-то не чайник, понял. Но другие-то не знают. И снова будут меня кипятить!»
Фиртич не улыбнулся. Он смотрел на серьезное остроносое лицо директора объединения. И тому было не до улыбок...
- Вот и тянется за нами слава. И обидней всего: порой с таким трудом выпускаем хороший товар, а покупатель прочтет название фирмы и нос воротит.
- Почему же? В «Олимпе» ваша продукция идет неплохо.То в «Олимпе»! К вам из других городов едут. Люди хоть и не верят в бога, но некоторое искушение испытывают. Надеются, что в «Олимпе» их не обманут.
