Впрочем, когда несколько гранат случайно залетели на песок пляжа и лопнули здесь со странным гулким звуком, береговые жители всполошились. Они отрядили ребят прогнать деревенскую скотину подальше, в самую лесную глушь, на Катин луг, по тропинке, ведущей к деревне Мордовщине. Потом бой кончился. Шведы бежали к Выборгу…
Прошло много лет. Все было тихо. Потом пришел в пятьдесят четвертом году адмирал ее королевского величества сэр Нэпир, привел английский флот. Адмирал немного постоял в виду Кронштадта, но мины, впервые в истории изобретенные русским ученым Борисом Якоби, расставленные здесь под водой, рвались чересчур гулко. Адмирал испугался мин, поворотил обратно и снова скрылся в мерцающей дали. Высокие белые паруса, длинные хвосты дыма над паровыми судами растаяли на западе так же, как когда-то таяли во мгле красные дракары норманнов. Красная Горка ничего не опасалась. Деревенские, правда, угнали при первых отдаленных выстрелах своих коров и лошадей на тот же Катин луг, к большому Сюрьинскому болоту, но все обошлось благополучно.
А потом вдруг случилось неожиданное. Вскоре после несчастной русско-японской войны сюда приехали чисто одетые, говорливые инженеры, облазили и измерили древние приморские обрывы, пригнали целую армию землекопов, каменотесов, штукатуров, и на Красной Горке вырос форт.
Орудийные казематы насупились над морем. Жерла пушек ощетинились, смотря на север, на другой кронштадтский форт — Ино. Год за годом форт рос, менялся, обновлялся. Кирпич и камень казематов заменились бетоном, всюду загорелось электричество. Форт укрылся от нескромных взглядов с моря щетиной сеяного леса, зарылся в землю, начал притворяться, что его вовсе нет.
Да и то: в пятьдесят четвертом году снаряды пушек, стрелявших с берегов по английским передовым мателотам плюхались в воду в полуверсте от пляжа, а к 1917 году форт Красная Горка, если бы понадобилось, мог без всякого труда накрыть своими тяжелыми залпами не только лежащий под боком Кронштадт, но и чуть видный в тумане, на том берегу залива, финский веселый курорт — Териоки. Траектории его снарядов могли в любой миг образовать мощную арку над подступами к Питеру с моря. Любое судно, которое появилось бы на заливе, Красная Горка, призвав, если понадобится, себе на помощь Кронштадтскую крепость, могла в несколько секунд превратить в ничто. Тот, кто хотел овладеть Кронштадтом, неминуемо должен был теперь захватить или разрушить его форты: Ино, Красную Горку, Серую Лошадь. Тот, кто попытался бы утвердиться в Красной Горке, вынужден был бы спрашивать разрешения у Кронштадта. Дорога к Питеру, древний путь через Русь из Скандинавии в Византию, была заперта наново усовершенствованным надежным замком.
После революции, когда от бывшей Российской империи отделилась белая Финляндская республика, когда старая игрушечная граница между ними вдруг превратилась в рубеж двух миров, из крепкого кронштадтского замка выпала одна важная часть: форт Ино отошел к Финляндии.
На Красную Горку легла трудная задача: работать теперь за двоих. Охранять путь к Питеру с удвоенной энергией. Не дремать. Не спать. Знать, что враг отныне всегда маячит в пределах видимости. И тоже не спит.
K 1919 году Красная Горка продолжала нести свою почетную вахту на страже Петрограда. Ее гарнизон к этому времени насчитывал около двух тысяч человек, в значительной своей части набранных тут же под боком, из окрестных деревень, знакомых с местностью, и с фортом, и с морем.
Это было и хорошо и плохо. И плохим было это вот по какой причине.
В те дни и незадолго до того в Петрограде жило два или три десятка граждан, носивших фамилию, которая, будучи сама по себе ничуть не удивительной, обращала на себя внимание: она казалась взятой напрокат из романов Льва Толстого. «Неклюдов. Чёрт знает что такое! А почему не Онегин или не князь Серебряный?!»
Неклюдовых было много; почти все они являлись людьми состоятельными, и даже сановными. Один из них ведал оркестром графа Шереметьева, другой числился членом Государственной думы и директором Уральского общества по производству взрывчатых веществ. Был Неклюдов Петр Васильевич, сенатор, и Неклюдов Александр Иванович, врач, тот, что жил на Петроградской… Был даже такой Неклюдов, Михаил Сергеевич, около фамилии которого в тогдашних справочниках стояло одно единственное звание: «Балетоман». Но не он оказался в 1919 году комендантом кронштадтского форта Красная Горка.
Комендантом этой твердыни был Неклюдов — артиллерист и офицер, не так давно окончивший Михайловское артиллерийское училище на Симбирской улице в Петрограде. Все знавшие его отзывались о нем, как о человеке весьма «обязательном», приятном в обращении, вежливом, еще далеко не старом и, по слухам, неплохо знавшем свое разрушительное дело. Другие Неклюдовы, родственники, ставили ему в упрек одно единственное: он был «михайлоном», учился в том юнкерском, о котором другие юнкера отзывались, пренебрежительно пожимая плечами. «Михайлоны» в царской России числились людьми сомнительными, настроенными нелойяльно, чуть ли не «красными»: недаром из этого училища вышел когда-то известный народник Петр Лавров.
Вот почему никто не удивился, когда, сразу же после Октябрьской революции, Неклюдов сначала оказался «любимчиком солдатни», а затем, изменив «своим», стал на сторону большевиков и был назначен комендантом красного форта. Этого от него можно было ожидать!
Не случись революции, жизнь и данного Неклюдова, да и всех других, катилась бы как по маслу. У него были неплохие связи. Он был членом яхт-клуба и клуба теннисного; в теннисном у него была даже «рука»: Ванюша Макферсон, русский англичанин, сын известного Джона Джорджевича, владельца «Макферсоновской бумагопрядильной Заневской мануфактуры». С раннего детства играли они рядом на дачах в Мецикюле. Под влиянием Ванечки он даже ударился в «англоманию»: если были Неклюдовы балетоманы, почему же не быть одному из них и англоманом, чёрт возьми!
Нечего говорить, что с такими связями и с такой фамилией этот ничем не примечательный человек мог считать свою будущую карьеру обеспеченной. Крупнейший адвокат Кандауров, известный фабрикант и биржевой делец, золотая голова, Николай Робертович Жерве, за дочерью которого он даже слегка ухаживал, вместе с Джонни, — кто-нибудь из них да протянул бы ему руку помощи… И революция, конечно, разразилась над ним, как гром. Все, решительно все надо было делать заново. Ну, что ж? Делать так делать!
На форту никто ничего твердого не мог сказать о его коменданте: да так, человек, как человек… Милое лицо: посередке — нос… Голубые глаза смотрят ласково и приветливо… С подчиненными очень вежлив, только что не за панибрата. Митинги посещает все решительно; приходит первым, уходит последним и, бывали случаи, даже удивляет присутствующих неожиданной горячностью боевых речей.
С тех пор как комендант этот пришел на Красную Горку, на форту мало-помалу, исподволь, начали сменяться командиры. Вновь являющиеся по странной игре судьбы почти все, как один, тоже были «михайлонами» в прошлом или по меньшей мере людьми, лично известными Неклюдову. Впрочем, что тут удивительного? В такое тревожное и неустановившееся время каждый предпочитал иметь подчиненным человека, за которого мог отвечать.
Как и других Неклюдовых, этого Неклюдова часто поддразнивали. То называли его Ростовым или Болконским, то спрашивали, когда он вернулся из Сибири… Один раз ему даже прислали на место домашней работницы девушку, которую, как на грех, звали Екатериной Масловой. Но он не сердился на такие беззлобные шутки. Он был очень, очень покладистым и удобным в общежитии человеком… За старых друзей он готов был итти в огонь и воду…
Красная Горка, судьба которой оказалась в те дни в руках удобного этого человека, лежит над самым берегом залива. К морю возвышенность обрывается круто. На юг, в сторону материка, она опускается пологой волной и переходит вскоре в сырую равнину, поросшую смешанным лесом, лиственным и хвойным.
Равнина раскинулась далеко. С юга, километрах в пятнадцати от побережья, тянется, то прерываясь, то вновь начиная громоздиться выше, длинная гряда холмов. Эта самая гряда несет на своих восточных отрогах Пулковскую обсерваторию и ее сад. С ее высот тринадцатого числа Вова Гамалей следил за тем, как ехал из города Женя Федченко. На той же гряде, но западней Красной Горки, расположена старая Копорская крепость. Опускаясь по этой гряде, Женин брат Вася несколькими днями позже вывел из копорской ловушки свой маленький мужественный отряд.
С гряды на равнину текут многочисленные лесные речки и ручьи. Две такие речонки — Рудица и Черная, — сливаясь вместе, образуют в глубоком тылу у Красной Горки и Серой Лошади болотистую речку со странным названием «Коваши».
Речка Коваши течет сначала на север, потом на запад. Минуя деревню Калище, она впадает в восточную бухту Копорского залива. Правый, северный, ее берег несколько выше, южный ниже. Благодаря этому она представляет собою более или менее сносную оборонительную позицию для частей, которые вздумали бы прикрывать узкую полосу прибрежья, опираясь тылом на район фортов и Ораниенбаума.
