— Я сам решил вернуться на родину.
— Ну, прежде чем решил, ты немало думал, а Степан Ильич поддержал. Без поддержки Степана Ильича ничего бы не вышло. Дело партийное. И я всегда прежде всего помню, что я член партии, — и опять Инал загремел, забывши, должно быть, что рядом за стенкой тяжело раненные люди, — и я никому не позволю обвинять меня в антипартийности! Верность партии Ленина — Сталина, верность самому товарищу Сталину для меня превыше всего. Если бы мой отец встал из могилы и действовал бы против партии, я не пощадил бы его... Я знаю, иные думают, Инал сводит счеты со своим кровником Казгиреем. Чепуха! Это было бы проще всего... Чепуха! Вот что я вам скажу: вы любите толковать о народных традициях, усматриваете в них мудрость. Верно! Во многом из того, чего придерживается народ, есть и правда и мудрость. По каким законам Аюбу удалось застрелить Жираслана? Почему? По праву первого выстрела. — При этих словах, как бы не ожидая услышать их от Инала, Казгирей поднял глаза и стал слушать с особенным вниманием.— Вы знаете народное поверье, — все более увлекался Инал, — правый всегда победит, потому что аллах дает ему силу и прозорливость.
Заседание кончилось.
Встревоженные или просто любопытные люди, толпившиеся под окнами, понемногу расходились. Эльдар и следователь Свистяшко продолжали обходить те дома и хозяйства, которые были на подозрении. Важно было сейчас же установить, кто дома, кто в отъезде, почему Эльдару не терпелось выехать к месту происшествия, и он торопился. Ах, как помогло бы бесценное наблюдение Лю...
И Лю уже казалось, что наступил удобный момент. Видно устав от дебатов, Астемир сидел, глубоко задумавшись, и не сразу откликнулся.
— Вот видишь, Лю, — проговорил он, — тень ворона все-таки упала на нашего Казгирея. Думасара была права.
— Я рад, дада, что ты не позволил Иналу ругать Казгирея. Я хочу тебе что-то рассказать...
И в этот момент показался Василий Петрович в белом халате, в белой шапочке, испачканный кровью.
— Мешаем вам, Василий Петрович. Извините, пожалуйста. Но мы уже кончили. Как там у вас дела?
— Нужна кровь для переливания, — деловито проговорил врач, — первая группа. А я знаю, у Сарымы первая, и она сама предлагает. Как считаете? Где Эльдар?
— Эльдар ушел по делу, — отвечал за мужа Сарымы ее названый отец Астемир. — Но какие же возражения: нужно — берите. У меня тоже первая группа.
— Что ж, может, возьмем и у тебя, нужно не меньше восьмисот кубиков.
Василий Петрович сразу приступил к делу, он имел немалый опыт сложнейших операций в еще более непригодных условиях — в горах, кошах, в грязных и темных саклях.
Как ни интересно было бы подсмотреть то, что делает Василий Петрович для переливания крови, Лю понимал, что больше нельзя терять ни минуты, нужно наконец рассказать свое.
— Слушай, дада... — Лю рассказал все, что видел. Подвода, на которой ехали абреки, останавливалась здесь, в Нижних Батога, и люди, которые потом напали на магазин на колесах, совещались с какими-то другими людьми у белого домика в конце улицы.
Астемир схватился за голову, даже примял шапку:
— Ай-ай-ай, что ж ты до сих пор молчал!
— Я не хотел молчать, а сказать было некому.
— Как так некому... Ай-ай-ай... Доктор, я скоро вернусь. — Астемир вместе с Лю отправился разыскивать Эльдара.
По дороге, торопясь и спотыкаясь в темноте, Астемир говорил:
— Хотел я тебе дать важное Поручение, а теперь не знаю, давать ли. Нет, я шучу. Ты — аферим! Молодец! Большой молодец! Это ты здорово — сбросил камни. Но вот что, сын, — и Астемир понизил голос, — тебе здесь больше нечего делать, сейчас отправишься в Шхальмивоко к матери и там дождешься меня. Там я скажу, что тебе делать дальше.
— Хорошо, — отвечал Лю, хотя ему не хотелось оставлять Тину.
Астемир догадался о чувствах сына, и сказал:
— Зайдешь заодно к Чаче, мы привезем ее сюда, пусть Тина видит ее, а может, в самом деле какая-нибудь травка пригодится. Травки тоже нужны человеку.
— Валлаги, это хорошо! — обрадовался Лю, представляя себя в Шхальмивоко. Его глаза заблестели. Но тут вспомнились ему односельчане, мельник Адам и мулла Саид, какими видел он их в толпе ссыльных, и он промолвил безрадостно:
— А на мельнице теперь, наверно, скучно?
— Адама уже нет, — коротко сказал Астемир. — У нас, Лю, другой разговор: дело, которое я хочу поручить тебе, важно для судьбы Казгирея. Приеду завтра, как условились. И вот что я поручаю тебе... Но об этом не будешь пока говорить даже нане... Понял?
— Понял.
— Ты поедешь в Ростов.
Тут Астемир приостановился, наблюдая за сыном.
— Поедешь в Ростов, в крайкоме — знаешь, что такое крайком? — найдешь Степана Ильича, он сейчас там, и передашь ему письмо. Тебя в Ростове встретит одна женщина, поможет найти.
— Я непременно найду крайком... А какое письмо? — спросил Лю.
— Письмо к Степану Ильичу от меня и от твоего друга Казгирея.
— А Казгирей и твой друг. Он тебя хвалит.
— Хвалит? Приятно, когда тебя хвалит такой человек, как Казгирей Матхадов. Что бы ни случилось с Казгиреем, помни, Лю, этого человека, — переводя дыхание, проговорил Астемир. — Пусть слова учителя освещают тебе дорогу в жизни... Мы с ним товарищи по партии. Это очень много. Помни, Лю, это нелегко — быть другом такого человека...
— Трудно, но зачем кричать?
— О чем ты?
— Зачем Инал кричал на него, грозился? Ведь Казгирей ни на кого не кричит, а просто говорит, и когда говорит, ему всегда веришь... Вот так я думаю, дада.
— Кричать человеку на человека, конечно, не нужно, правда не любит крика...
Лю всегда казалось, что Степана Ильича он узнает в любой толпе и днем и ночью.
Очевидно, эта его уверенность передалась отцу, отправлявшему сына в первую большую поездку, а что касается Думасары, то она и в прежние годы была спокойна и за старшего, Тембота, и за Лю. Если ее что-нибудь волновало, то не такие мелочи жизни, как отъезд сына или приезд сына, а опасность, которой постоянно подвергался Астемир в своем партийном или учительском рвении, но и в таких случаях, как известно, она держалась спокойно, храбро.
Астемир, под предлогом того, что младший едет в Москву в гости к старшему брату, проводил Лю до станции Прохладная, где пересадил сына в поезд Баку — Ростов.
На вокзале в Ростове Лю встретила Макка, жена Курашева, который известил ее телеграммой, и Макка безупречно выполнила свою задачу — сразу узнала парнишку в высокой бараньей шапке и в шинельке не по росту, с сумкой за плечом.
Чудеса большого города, конечно, поражали Лю на каждом шагу: такой шум, лязг, крики он представлял себе только на войне. Идет поезд — одни вагоны, без паровоза, не удивительно ли? Течет река в десять раз шире Буруна, а по ней спокойно плывет домик, и не один. Ни Лю, ни Макка не тратили времени зря. Горожанка Макка быстро связалась с крайкомом по телефону, узнала телефон Степана Ильича, дозвонилась.
Через полчаса Лю с Маккой вышагивали по широкой красивой улице — по одну сторону парк, по другую дома невероятной высоты, невиданной красоты. А дом, в котором находился Степан Ильич, возвышался над всеми другими, превосходя своим видом все другие дома: торжественность, сверкание больших стекол, блеск автомобилей у входа. О, тут стоял не один «линкольн».
Лю не обманулся — сразу узнал Степана Ильича. Он сам вышел на улицу, все такой же рыжеватый, с лицом в веснушках и веселыми глазами. Увидя Лю, Степан Ильич воскликнул:
— Ты ли это, сын Астемира?
— Это я, — внушительно отвечал Лю.
— Узнаешь ты меня?
— Узнаю.
— Похож ли я еще на учителя?
— Похож.
Лю не раз слыхал, что Степан Ильич похож на учителя. Об этом Астемир говорил еще в те годы, когда Степан Ильич жил в Кабарде. И в самом деле, Степан Ильич смолоду походил не то на учителя, не то на фабричного мастера. А собственно, он и сочетал в себе учителя с мастером, по крайней мере в глазах Лю. В те годы, когда Степан Ильич появлялся в Шхальмивоко, он всегда что-то объяснял окружающим его людям. Степан Ильич всегда был простым и добрым, и если оставался на ночь в доме Астемира Баташева, то в его карманах неизменно находились конфеты или пряники. Словом, что говорить, Лю и Степан Ильич с давних лет слыли кунаками.
Сейчас, при встрече в такой необычайной, новой обстановке, Лю старался не ударить лицом в грязь, был немногословен и говорил загадочно.
Степан Ильич понимал, что это неспроста, так же как и внезапное появление парнишки из Шхальмивоко в Ростове! Притом Степан Ильич никогда прежде не видел Лю в казенном обмундировании, в красноармейской шинели, в обмотках и в высокой барашковой шапке.
