За ужином в кают-компании командир сказал офицерам:
— Всех вопросов, касающихся нашего корабля, пока решить не удалось. Но сделано главное: китайские власти признали, что «Адмирал Завойко» — военное посыльное судно, находящееся в распоряжении миссии. Мы получили постоянный, утвержденный Агаревым кредит в здешней конторе Центросоюза. Это избавит нас от финансовых затруднений.
— А как там смотрят на Хрептовича, Александр Иванович? — спросил Григорьев.
— Китайцы боятся сунуться в Международный сеттльмент, а белоэмигранты свили своё гнездо именно там. Но я получил указание: на китайской территории с белоэмигрантами не церемониться, на палубе нашего корабля действовать оружием, брать пленных и передавать их китайским властям, которые обещают их судить как бандитов.
— А как с арестованными? — спросил Нифонтов.
— Арестованных придется держать на корабле. Отправить их в Читу нельзя.
Заключая беседу, Клюсс сказал:
— Так вот, товарищи. Наше положение несколько упрочилось, но уйти отсюда мы не можем. Да и некуда. А стоянка в Шанхае требует выдержки, постоянной бдительности и боевой готовности.
После ужина в каюту командира пришел Нифонтов:
— Прежде чем съехать на берег, Александр Иванович, я хотел поговорить с вами о Полговском. По-моему, мы незаконно держим его под арестом.
Клюсс вопросительно улыбнулся:
— Как это незаконно? Устав предоставляет мне это право. А по-вашему, оснований для ареста нет?
Нифонтов сделал серьезное лицо.
— Ведь он практически ничего не сделал, Александр Иванович. Только разговоры, да, пожалуй, ещё хранение оружия на борту.
Клюсс тоже стал серьезным.
— Не сделал потому, что не успел сделать, а не потому, что не хотел или не мог. Как же его после этого не держать под арестом? Что же тогда, по-вашему, с ним следует сделать?
— Я бы на вашем месте списал его с корабля, как вы списали Стадницкого и Заварина.
— Они не пожелали служить Дальневосточной республике. Это ещё не преступление. А Полговской служил, стоял на вахте! И тайно содействовал нашим врагам. Пусть соотечественникам, но врагам. Неужели вы этого не понимаете?
Нифонтов покраснел:
— Понимаю, Александр Иванович. Но так ли уж важно его судить?
— Очень важно, Николай Петрович. Да и экипаж требует суда над Полговским и сурового наказания. Разве вы этого не чувствуете?
Нифонтов вспомнил своё обещание построившейся ночью команде и почувствовал, что командир прав. Помолчав, он спросил:
— Значит, вы решили привезти его для суда во Владивосток?
— Бесповоротно, Николай Петрович.
— Ведь это ему смертный приговор.
— По-человечески мне его жаль. Но не забывайте, что мы с вами не только человеки, но и офицеры Дальневосточной республики.
— Разрешите ехать на берег, Александр Иванович? Я обязан проводить в жизнь ваше решение, хотя с ним и не согласен.
— Пожалуйста, Николай Петрович. И можете отдыхать до вторника.
После ухода старшего офицера Клюсс долго сидел в глубокой задумчивости.
85Ознаменовавший начало лета свирепый тайфун обрушился на юго-восточное побережье Японии, а в Приморье приглушил летний муссон. Владивосток радовался хорошей погоде. Туман и морось исчезли. Жаркие лучи стоявшего высоко солнца быстро высушили брусчатку мостовой, Весело позванивали трамваи, тарахтели пролетки, временами фыркал редкий автомобиль. В расправившем листву сквере копошились в песке нарядные дети под наблюдением нянек и скучавших на скамейках агентов уголовной полиции. Похищения детей буржуазии с требованиями выкупа за их возвращение стали источником заработка для многочисленных бандитских шаек, а отчасти и для тайной полиции: за охрану родители платили агентам особо.
Рядом со сквером высилось монументальное здание штаба Сибирской флотилии. За его толстыми стенами капитан 1 ранга Подъяпольский был подавлен и озабочен.
— Хоть сейчас вешаться, такое у меня настроение, — сказал он утром, собираясь на службу, своей квартирной хозяйке.
— Из любого положения есть выход, Алексей Александрович, — отвечала она, поправляя ему галстук, — вы всё можете. Я не хочу вам льстить, но, по-моему, вы единственная светлая голова в вашем большом бестолковом доме.
Сейчас, в кабинете, он собирался вспомнить и привести в систему всё происшедшее вчера и третьего дня. Началось с того, что его посетил крупный японский дипломат. Сообщил совершенно доверительно, что через месяц начнется эвакуация японских войск из Приморья. Это решено в Токио, сообщено в Вашингтон, и уже рассылаются секретные приказы начальникам гарнизонов. На Сахалине японские войска остаются. Десанта на Камчатку не будет.
— Мы вам помогли, — сказал Мацудайра, — теперь вы должны помочь нам.
— Как же вы мыслите эту помощь?
— Вы должны утвердиться на Камчатке. Выбить оттуда большевиков раньше, чем они выбьют вас из Приморья…
Подъяпольский понял. Вот как, значит, обернулись дела у заморской акулы. Что же, это, пожалуй, реально. У большевиков сильная армия, но флота пока нет. А пешком на Камчатку путь длинный. «Но и у нас с флотом не ахти как богато», — подумал он, собираясь продолжить разговор и выпросить пару кораблей, но Мацудайра извинился и стал прощаться.
На другой день было совещание у «воеводы» Дидерихса. Обсуждался следующий стратегический план: опираясь на Спасский укрепленный район, закрепиться к зиме в Приморье. При посредстве флота полностью овладеть Камчаткой и Охотским побережьем. С наступлением холодов перейти в общее наступление на Хабаровск, а из Аяна и Охотска — на Якутск. Воевода утвердил этот бредовый план.
Чем всё это кончится и что нужно делать ему, начальнику штаба флотилии, Подъяпольский теперь знал. Если своевременно не собрать в бухте Золотой Рог все транспортные суда, «земской рати» и её «ушкуйникам», как в насмешку стали называть белых моряков, придется плохо.
Он позвонил. Явился мичман Клитин, заменивший умершего весной от чахотки Юрочку Хомякова. На лице едва заметная наглая улыбка. На вопросительный взгляд Подъяпольского мичман доложил:
— Терентьев ожидает в приемной, господин каперанг. Прикажете просить?
Подъяпольского покоробило от такого сокращения его звания, но, решив, что Клитин неисправим, он молча кивнул.
Терентьев, управляющий конторой Добровольного флота, держался подобострастно. Он оказался хорошо информированным о задержавшихся в Китае судах. Их четыре: в Чифу «Ставрополь», в Шанхае «Эривань» и «Астрахань», в Гонконге — «Индигирка». На всех судах часть команд против возвращения во Владивосток. Шанхайскому агенту он уже дал указание поставить «Эривань» и «Астрахань» под погрузку и отправить в рейс. Хуже обстоит дело со «Ставрополем», там подавляющее большинство против возвращения сюда. Машину разобрали, мерзавцы, и части припрятали! Так что пароход можно вывести в море только на буксире. Но капитан порта в Чифу на нашей стороне.
— Хорошо, — спокойно закончил Подъяпольский, — благодарю вас за сообщение. Придется послать корабль в Чифу, он выведет «Ставрополь», а затем будет ждать у устья Янцзы выхода «Эривани» и «Астрахани». Дайте через агентов необходимые указания капитанам, но торопитесь: времени терять нельзя.
Поклонившись, Терентьев вышел.
Узнав, что «Магнит» ночью пришел с Камчатки и стоит на рейде, Подъяпольский приказал вызвать сигналом командира.
Адольф Карлович фон Дрейер вошел без доклада. Он был в черной тужурке, кремовых фланелевых брюках с манжетами и белых замшевых полуботинках. Чисто выбрит, на левой руке золотое кольцо с большим граненым сапфиром, крахмальный старомодный воротничок, жесткие манжеты с золотыми запонками. Весь облик флотского «остзейского барона» без слов убеждал, что лейтенант службой доволен, что готов со своим тщательно подобранным экипажем выполнить любое задание. С поклоном вручив начальнику штаба чисто переписанный рапорт о походе и поняв жест рукой как приглашение сесть, он устроился в кресле, вынул портсигар с золотой короной и спросил:
— Разрешите курить, Алексей Александрович?
Занятый чтением рапорта, Подъяпольский кивнул. Воцарилось молчание. Наконец, положив рапорт на стол, Подъяпольский взглянул на Дрейера. «Отличный офицер, — подумал он, — умен, хладнокровен, расчетлив, смел и упрям. Трудно найти более подходящего командира для предстоящей операции».
— Разрешите, я без вступления, Адольф Карлович. Дела наши плохи не только на Камчатке. Японцы эвакуируются. Похоже, что скоро для нас каждый пароход Добровольного флота будет значить очень много. Понимаете?
— Что же тут непонятного, Алексей Александрович? Чем же может быть полезен старый «Магнит» и его молодой командир?
