— Я знаю Володю, и мне этого достаточно, чтобы… — начала Валя, но Митрохин прервал ее.
— Позвольте! — сказал он строго и на этот раз с укоризной. — На шоссе сбит человек. Шестнадцатилетний юноша, почти мальчик. Он тяжело ранен. Несколько дней был при смерти. Только теперь врачи смогли сказать, что его жизнь вне опасности. По вине Харламова мать едва не лишилась единственного сына. Ведь все это правда! Вы согласны?
Валя молчала. Как и во время суда, она чувствовала, что вокруг нее замыкается кольцо тяжелых и неопровержимых фактов.
— И, несмотря на все это, вы считаете приговор несправедливым?
— Да, — тихо ответила Валя.
Девушка в несвежей белой куртке везла по аллее тележку с мороженым.
— Мороженое, эскимо, шоколадное, сливочное, пломбир… — произнесла она скороговоркой.
— Хотите? — спросил Валю Митрохин, и голос его, только что строгий и резкий, прозвучал по-стариковски добродушно.
Валя отрицательно покачала головой.
— Дайте одно, — попросил Митрохин.
Девушка откинула крышку, из ящика повалил густой белый пар.
— Шоколадное? — Вопрос относился скорее к Вале, чем к Митрохину.
— Эскимо, — ответил Митрохин.
Затем полез в карман, вытащил потертый старомодный кошелек, расплатился и, глядя вслед девушке-мороженщице, сказал с улыбкой:
— В мое время это называлось «Чмок на палочке». Возьмите!
Он протянул Вале мороженое. Она не шелохнулась.
— Ладно, — сказал Митрохин, — пусть полежит.
Он положил завернутое в серебристую бумагу эскимо на край скамьи.
— Итак, по-вашему, приговор несправедлив? — произнес он как бы про себя. — Вы, следовательно, знали обвиняемых?
— Только одного. Володю…
— Володя, если мне память не изменяет, — это Харламов. Он… ваш родственник?
— Нет, — тихо ответила Валя.
— Вы давно его знаете?
— Около года.
— Срок не очень большой, — заметил Митрохин, и в голосе его Вале снова послышалась усмешка.
— Мне кажется, мы знакомы всю жизнь, — поспешно сказала она. — Не могу представить себе, что было время, когда я его не знала.
Она опустила голову, чтобы Митрохин не видел ее слез.
— Не надо плакать, — мягко сказал Митрохин. — В жизни случаются ситуации, которые требуют… мужества. Почему же все-таки вы не согласны с приговором?
— Он… хороший человек.
— Возможно. Но это надо доказать, понимаете? Нужны факты! Я думал, они у вас есть.
Митрохин произнес эти слова с участием, поразившим Валю. Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
«Что делать, что же делать?! — с отчаянием повторяла она про себя. — Видимо, этот человек действительно заинтересовался судьбой Володи. Наверное, он мог бы помочь ему. Мне надо убедить его, найти верные слова… Но ему нужны не слова, а факты… Факты!»
— Послушайте, Валентина Николаевна, — медленно произнес Митрохин, — не может же быть, чтобы вы совсем ничего не знали. Не верится, чтоб вы крикнули в суде просто так, ни на что не опираясь. Постарайтесь вспомнить. Скажите, вы видели Харламова в день… когда было совершено… Ну, в тот день?
«В тот день!..» Нет, Валя не видела Володю в тот день. Это была среда, ровно две недели назад. Он не пришел, как было условлено, к кинотеатру. Днем раньше они договорились, что Валя заранее возьмет билеты на девятичасовой сеанс. Шел «Развод по-итальянски», и билеты было трудно достать. Валя знала, что Володя попадет в город только вечером, после работы, купила билеты днем, а вечером, без двадцати девять уже стояла у входа в кинотеатр «Прогресс».
Накрапывал дождь.
У Вали то и дело спрашивали «лишний билетик», а Володя все не приходил.
Дождь усилился. Милиционер на перекрестке поднял воротник длинного, сразу ставшего блестящим плаща. Далекий, освещенный изнутри циферблат электрических часов, прикрытый пеленой дождя, теперь напоминал лунный диск. Было уже без пяти девять, но Валя все еще надеялась, что Володя придет. Очередной сеанс окончился. Выходившие из кино люди поднимали воротники пиджаков, плащей, прикрывали головы сумками, портфелями, газетами, шумно обсуждали картину. «Вот и верь бабам, — донесся до Вали мужской голос. — Он за нее на преступление, а она того матроса ногой щекотит, а? Ты видел, как она его ногой?..»
Валя продала билеты, когда сеанс уже начался, и потом еще некоторое время стояла у кинотеатра в надежде, что Володя все-таки придет.
В половине десятого она поняла, что он не придет. Домой пошла пешком, хотя на трамвае или автобусе могла бы доехать за пятнадцать минут, а ходу было минут сорок пять, не меньше. Но Вале не хотелось приходить домой рано, и, хотя дождь усилился, она замедляла шаг, стараясь подавить растущее чувство тревоги.
«Разумеется, — успокаивала себя Валя, — его могли задержать на работе, он мог поздно освободиться и решить, что к девяти все равно не доберется». Но чувство тревоги не проходило. Оно возникало каждый раз, когда Володя опаздывал. Она не тревожилась за него, только когда они были вместе.
Они часто бывали вместе. Почти каждый день. Из недели в неделю. Из месяца в месяц. Почти год.
Володя не появился и на следующий день, в четверг. Обычно они договаривались, что если встреча почему-нибудь не состоится, то они увидятся завтра. На этот раз они должны были встретиться в среду в девять у кино или в четверг в восемь у почты.
В четверг она ждала его до половины девятого.
В пятницу позвонила ему по автомату, хотя знала, что вызвать к телефону человека, работающего на линии, почти невозможно. В свое время Володя дал ей телефон диспетчера, но просил звонить разве что в крайнем случае.
Но ведь это и был крайний случай!
— Нету Харламова, — ответил диспетчер.
— Он на линии? — спросила Валя.
— Да нет, — усмехнулся диспетчер, — он свою линию уже перешел.
«Ну вот, — сказала она себе. — Вот это и случилось». Стараясь говорить как можно спокойнее, она спросила:
— С ним… что-нибудь произошло?
Диспетчер ответил, что Володя арестован.
Валя повесила трубку и долго не могла оторвать от нее руку.
Потом побежала в милицию. Ее направили к следователю.
— Нет, — ответила Валя Митрохину, — в тот день мы не встретились.
— А этого… Васина, вы знали?
Валя покачала головой.
— Но он, судя по всему, был другом Харламова. Иначе зачем бы Володя стал просить у него руль? Представьте себе, — Митрохин чуть придвинулся к Вале и поднял указательный палец, — едут в кабине грузовика два человека — шофер и сопровождающий. Первый раз видят друг друга. Ни с того ни с сего сопровождающий просит передать ему руль управления, а шофер покорно соглашается. Выглядит странно, правда? Может быть, Харламов в разговорах с вами когда-нибудь все же упоминал имя Васина?
Валя подумала немного.
— Нет. Никогда.
— И вы не знаете, что означали слова Харламова насчет свадьбы?
— Понятия не имею.
— Почему ваш Володя так странно вел себя на суде? — продолжал спрашивать Митрохин.
— Не знаю…
— Но вы согласны, что он вел себя странно? На предварительном следствии показал, что слышал звук удара при наезде на велосипедиста, хотя самого наезда в темноте не видел. Так? Далее, он показал, что спросил Васина…
— Конечно, конечно! — торопливо воскликнула Валя. — Ведь если бы он видел, как наехал на человека, и захотел сделать вид, что не видел, зачем бы ему было спрашивать Васина?
— Логично, — согласился Митрохин, — но вы забываете об одном обстоятельстве. Решающем. Васин все это отрицает. Говорит, как вы помните, что Харламов к нему не обращался.
— Но почему суд поверил ему, а не Володе?
— Да потому, что ваш Володя вел себя и на очной ставке и на суде по меньшей мере глупо! — громко, как будто в нем что-то прорвалось, воскликнул Митрохин. — Надеюсь, это-то вам очевидно?
— Я не верю ни одному слову Васина, — сказала Валя. — Он все врет.
— Почему же тогда Харламов не разоблачил его на очной ставке или на суде? — снова спросил Митрохин.
Вале захотелось крикнуть: «Не знаю! Ничего не знаю! Я убеждена только в одном — в том, что Володя — честный человек, что его нельзя судить так строго, что это жестоко, понимаете, жестоко!..»
Но она сдержалась.
— Я тоже удивляюсь, почему он так себя вел, — ответила Валя, стараясь говорить спокойно, — и тем не менее убеждена в его правоте… То есть не в правоте, — поспешно поправилась она, — он, конечно, виноват… Но такой человек, как Володя, не мог оставить раненого на дороге и уехать. Понимаете, не мог!
— Вам кажется, что не мог, — пожал плечами Митрохин, — а вот судя по характеристике с места работы…
Валя молчала. Эта характеристика и для нее самой была полной неожиданностью.
— Не знаю, в чем тут дело, — тихо сказала Валя, делая усилие, чтобы не заплакать. — Я понимаю, вам нужны факты, документы с печатями!.. У меня их нет. У меня ничего нет. Но я знаю, твердо знаю: Володя не такой, как написано в этой бумажке.
