— Не ворчи, не ворчи, старая, — защищался Сулейман. — Или одна спать боишься?
— Ой, старый бес! Тьфу!.. Нужны вы мне! Рассыплетесь вот-вот, а туда же…
— Ну хватит, эй, старая, слышишь! Распустила язык! Дай вам, бабам, волю… Иди-ка ты лучше домой, да, как я, делом займись! — распорядился Сулейман-ата и отослал жену.
Когда старуха ушла, проведать друга пришли Халпаранг и Хакимбек. Они с завистью разглядывали Сулеймана — тот ходил по двору в длинном чапане, хоть вечер был теплый, и с ружьем за спиной.
— Ну и провел же ты нас, старый пес! — пожаловался Халпаранг.
— Средь бела дня вокруг пальца обвел, — добавил Хакимбек. И столько неподдельной горечи было в их словах, что Сулейман в душе даже посочувствовал им, но виду не подал.
— Кто смел, тот и съел! — подразнил он приятелей.
— Да, повезло тебе, — грустно согласился Хакимбек. — Завтра-то придешь?
— Это куда же?
— В чайхану, конечно! Внук из Андижана рис для плова привез, лучший сорт…
— Даже не знаю, бек… — Сулейман-ата не мог сразу порвать со старой привычкой, года — что поделаешь… — Если будет время — приду, нет — не ждите. Работа — не обижайтесь…
— Да я бы пока подежурил вместо тебя…
Тут где-то за складом послышался шорох, и Сулейман-ата с криком: «Стой, кто там?» — исчез в темноте, не удостоив приятеля ответом.
— Да, настоящий сторож, — сказал Халпаранг, глядя вслед Сулейману и немножко радуясь, что у Хакимбека не получилось с пловом и заменой.
— Да, старается…
Старики помолчали немного, подождали, — Сулейман не появлялся. Пошли.
Следующим вечером Сулейман-ата в чайхану не пришел, и плов из андижанского риса сварили и съели без него.
Не пришел Сулейман и через день — не мог теперь тратить время по пустякам. Днем надо на бахче возиться, вечером на работу поспевай. Недосуг в чайхане рассиживать.
Службой своей Сулейман-ата был доволен. За плечом — ружье, в холодную ночь согревает стариковские кости теплый чапан, а еще пуще — чувство ответственности своей: знай наших — на посту стою!
Но беда подстерегала и обрушилась неожиданно.
С утра Сулейман был в хорошем расположении духа — Мирвасик рассказал, что тетя Маруся из больницы поехала прямо к сыну и будто бы останется там до весны. Мурлыча себе под нос веселую песенку, старик отправился на бахчу и полол гряды, а потом еще надо было подвязывать кусты помидоров.
От работы оторвал его внучек.
— Дедушка, вас Халпаранг-ата зовет! Ждет вас на ферме.
— Что это потерял он на ферме, бездельник? А?
— Не знаю, дедушка. Сказал, чтоб скорее шли.
На дворе фермы запыхавшийся Сулейман нашел своего друга. Тот в сознании своей важности восседал на старом ящике, подобрав под себя ноги.
— Ты что это расселся, а, чайхану новую открыл, да?
— Не видишь разве? — Халпаранг-ата обвел рукой двор. — Сам председатель меня назначил.
— Что ж, на безрыбье и рак — рыба! — Сулейман-ата посмеялся над приятелем, хотя в душе позавидовал — все-таки не ночью работает, на виду у людей. Вслух же не упустил добавить: — Что, и скребок тоже председатель вручил, да?
Халпаранг-ата поморщился, но ссориться с другом не хотел.
— Все, все председатель дал, верно говорю! И метлу, и лопату! Понадобится навоз для бахчи — теперь тебе не надо идти упрашивать кого-то. Хочешь арбу, хочешь — две, самого отборного… Да, друг, это тебе не пост тети Маруси! Настоящая мужская работа! Сам видишь, не слепой… — и он подмигнул единственным глазом.
— Так, так, работа у тебя отличная, — поддержал Сулейман-ата, — но будь осторожен… — он перешел на шепот.
Халпаранг помимо воли склонился к нему, прислушался.
— Ну-ну, говори…
— Знаешь, — продолжал Сулейман-ата, — тут на конюшне лошади есть, очень опасные. Завидят тебя, кривого такого, перепугаются да как лягнут — прямо по здоровому глазу!
Халпаранг-ата притворился, что не расслышал:
— Я позвал тебя для того, чтобы угостить пловом… из лучшего риса… Мы с тобой теперь люди работающие, не можем рассиживать в чайхане. Пошли ко мне…
Вечером, как обычно, старый Сулейман закинул ружье за плечо и отправился сторожить склад. Когда Мирвасик запер все замки и пожелал старику спокойной ночи, Сулейман-ата обошел двор, заглянул во все углы, потом развел огонь и стал кипятить в кумгане чай. Было тепло, уютно и спокойно, он прихлебывал чай и дремал, слушая, как потрескивает на огне хворост. Вдруг что-то упало то ли с крыши, то ли с забора. Старик встрепенулся, оглядел двор. Никого. Может, кошки бегают? Он снова задремал — и снова его разбудил необычный звук, но в этот раз он расслышал, что именно его разбудило — кто-то кашлянул. Сулейман-ата тут же вскочил на ноги и стал прислушиваться. За амбаром кто-то снова тихо кашлянул, послышался шепот. Сулейман кинулся на голос — и замер: двое здоровяков, разобрав у забора крышу склада, вытаскивали автопокрышки.
Сулейман-ата помнит только, что, кажется, крикнул: «Стой!» — и бросился к ворам, — один из них подскочил к старику, размахнулся и так двинул ему промеж глаз, что старый опрокинулся на землю и сколько-то времени пролежал в забытьи. Очнувшись, он, не подымаясь, трясущимися руками стащил с плеча ружье и слабо крикнул:
— Стой, стрелять буду!
Один из воров, что подальше, был занят делом — переваливал тяжелую покрышку через забор, другой же, огромный и страшный, подхватив на ходу камень, метнулся к Сулейману и… ба-ах — раскатился эхом выстрел, — старик, не целясь, спустил курок. Бандит схватился за живот, согнулся и так, скрючившись, свалился в двух шагах от сторожа.
Откуда ни возьмись появилось множество людей, поднялся крик, шум. Старик разобрал только слова подбежавшего к нему Мирвасика:
— Молодец, ата, давно мы за ними охотились, да поймать не могли!.. Спасибо вам! Давайте встать помогу, обопритесь на меня…
— Я, кажется, попал в него? — растерянно спросил Сулейман, ощупывая ушибленный лоб и глаз.
— Так ему и надо!
Через полчаса районная «скорая помощь» забрала раненого вора. А Сулейманова старуха подержала сонного внука над куском ваты и, когда он намочил ее, приложила ватку к заплывшему глазу мужа.
Наутро люди повалили в дом Сулеймана-ата, будто на какое торжество, поздравляли его и хвалили за храбрость.
— Я-то думал, — объяснял другу старый Хакимбек, — воробей вспорхнет — и сердце твое в пятки провалится, ан нет, герой ты, оказывается, джигит из джигитов…
— Да… — многозначительно-туманно поддержал его Халпаранг-ата, — вор, он тебе не лошадь, куда попало не лягнет, выбирает место… Ты уж береги глаза-то, один все-таки среди нас целый-невредимый…
У Сулеймана-ата задергался ушибленный глаз, но он ничего не ответил другу.
Пришел председатель. Поблагодарил от имени колхозников и надел на плечи Сулеймана-ата новый чапан, подарок за геройскую службу. Сказал, что воры, пойманные вчера, трижды обворовывали склад колхоза, на две тысячи украли, так что еще раз спасибо….
Несмотря на ноющую боль в глазу, Сулейман-ата наслаждался жизнью. Старуха и друзья не знали, куда посадить его, чем угостить. В общем, сделался он героем дня. А вечером прибежал внучек Сулейманов маленький и принес страшную весть: в больнице от раны в живот скончался вор…
Такого поворота дела люди не ждали. А сам Сулейман всю ночь метался в постели. Старуха пробовала успокоить его тем, что от его, Сулеймановых, мучений мертвому-то все равно не станет легче, но Сулейман не слушал ее.
А потом был суд. Сулеймана-ата приговорили было к пяти годам заключения, но затем, учитывая преклонный возраст, заменили срок на три года. Три года тюрьмы! Думал ли старый Сулейман, что так все обернется, когда радостно собирался на дежурство тем злополучным вечером! Правильно говорят: беду всегда не ждешь…
— Ата, потерпите немного, мы этого так не оставим, — успокаивал старика председатель колхоза. — Раз вам доверено ружье — может ведь оно когда-нибудь выстрелить!
Но Сулейман-ата в горе своем не слышал ободряющих слов. Да и что сказал бы он в ответ, если б услышал, — разве лишь то, что человек ведь действительно дороже имущества и за кражи не убивают. Надо терпеть — три года. Он слушал выступления на суде и почти все понял. Не понял одного: оказывается, есть четыре вида сторожей, и сторожа первых трех видов имеют право стрелять, а четвертого — нет, могут только пугать ружьем, и сам Сулейман относился именно к этому, пугающе-нестреляющему отряду сторожей. Этого он не понимал. Именно это пытались объяснить ему тюремные старожилы Франт-Туляган и Сашко, и тоже без пользы.
— Вы, ата, сами опять же виноваты, — говорил Туляган, он же Франт, старому Сулейману, — потому и сидите здесь с нами… Ну, подумаешь, взял бы он несколько шин — ведь не из вашего дома тащит! Да и сам воришка ваш — идиотом круглым смотрится! Попал бы к нам в руки, мы б из него человека сделали. Ему вот что надо было: тихонечко подойти к вам, забрать ружье и спокойно делать свои дела, а потом, на прощанье, перебросил бы он вам ружьишко через заборчик. Так-то, дело говорю!
