Что же касается смерти, то ей действительно придется еще подождать.
С некоторых пор наш военно-корреспондентский корпус на Первом Украинском фронте стал получать мощное пополнение. Помимо капитана Устинова, о котором я уже упоминал, к нам на подкрепление прислали из «Правды» майора Сергея Борзенко.
Имя это в наших военкоровских кругах занимает особое место. За три с лишним года войны немало военных корреспондентов, представляющих собой самый немногочисленный род войск, отличалось в боях на разных фронтах, награждены медалями и орденами, и некоторые из них очень большими. Но Герой Советского Союза среди нас, как мне кажется, пока еще один. Именно он, Сергей Борзенко. В телеграмме, которая мне пришла из «Правды», так и написано: "Авангард. Корреспонденту «Правды» подполковнику Полевому. К вам на усиление вашей группы направился Герой Советского Союза Сергеи Борзенко. Встретьте, представьте командованию фронта и по возможности обеспечьте машиной. Генерал Галактионов".
Но и до этой телеграммы мы уже были наслышаны о Борзенко. Украинский журналист из Харькова, выросший из рабкоров, он, став корреспондентом армейской газеты "За честь Родины", с одним из первых десантных катеров ночью под покровом тумана форсировал Керченский пролив. В завязавшемся бою командиры погибли, и Борзенко, оказавшийся среди десантников старшим по званию, принял командование на себя. До того как подоспели подкрепления, он командовал, и очень толково командовал обороной маленького, как говорят военные, пятачка на прибрежной полосе. Днем командовал, отражая натиск врага, сам ходил в штыковые атаки, а по ночам писал корреспонденции и в свою армейскую газету и в «Правду». Их он направлял с лодками, на которых подвозили подкрепление, боеприпасы и продовольствие. И корреспонденции эти шли не только по прямому назначению, то есть в печать, но и использовались командованием как оперативные сводки и политические донесения, написанные хотя и не по форме, однако весьма точно.
Мы приготовились встретить Борзенко как полагается. Но шли дни, прошла неделя. Борзенко все не было. Мы смалодушничали, съели и выпили все, что было заготовлено. Потом неожиданно в «Правде» появились две его корреспонденции, толковые, квалифицированные, присланные с нашего фронта.
И вот однажды, когда я отсыпался на сеновале после довольно сложного полета за Вислу во вражеский тыл к польским партизанам, действующим в лесах южнее города Кольце, вдруг скрипнули ворота. В душную сенную полутьму полоснул луч жаркого дневного солнца. Кто-то вошел и, как я слышал, опустился в сено недалеко от меня.
Я приподнялся. Невдалеке сидел симпатичный майор, голубоглазый, русый, очень загорелый. Сидея и покусывал травинку. На простецкой хлопчатобумажной застиранной гимнастерке виднелась Золотая Звезда. Он застенчиво улыбнулся:
— Что, разбудил? — И, встав, представился: — Борзенко. Сергей Александрович… Можно, и даже лучше, Сережа.
И хотя глаза у него были голубые и какие-то детские, а улыбка совсем застенчивая, рукопожатие его было мужественное, крепкое.
— Где же вы пропадали? Мы уже больше недели получили от генерала телеграмму с приказом встретить вас, устроить, представить начальству и так далее.
Голубые глаза засветились иронией.
— Уж очень он заботливый, этот наш генерал… Давно не бывал на фронте. Плох бы я был военный корреспондент, если б ждал, пока меня встретят, проводят и устроят. Я побывал в армии Пухова и у танкистов Лелюшенко. Здорово воюют. Может, читали мои заметочки в «Правде»? Так что не беспокойтесь, спите себе, я у вас тут ненадолго… Брагина, между прочим, видел. Есть у вас с ним связь?
Майор Михаил Брагин тоже военный корреспондент «Правды» на нашем фронте и тоже человек, которого не надо ни представлять, ни устраивать. В отличие от многих из нас, надевших шинели лишь в начале войны, он в армии кадровик. Больше того, человек с военным образованием и очень своеобразной литераторской судьбой. Он с отличием окончил знаменитую Военную академию имени Фрунзе. Темой для диссертации избрал полководческое искусство Кутузова. Эта его диссертация оказалась настолько интересной не только в историческом, но и в литературном отношении, что была издана книгой. Книга имела успех, особенно у молодежи. О ней писали и говорили. Ее издают и переиздают.
И пока Брагин делал военную карьеру как командир танковой роты, а затем бронетанкового батальона, он, не прилагая к этому никаких усилий, становится известным и как писатель. Впрочем, книга, по его словам, "поломала военную карьеру", ибо в начале войны, ожидая назначения на место начальника штаба танковой бригады, он был откомандирован командующим бронетанковыми силами страны… в редакцию газеты «Правда». Читатели ждали глубоких обзоров военных действий, и редактор П. Н. Поспелов решил, что образованный командир-танкист, обладающий литературным даром, сможет их делать лучше, чем любой из его репортеров.
В войну помимо обзоров военных действий, периодически публикуемых в газете «Правда», Брагин написал еще книгу.
Ну, а теперь вот Михаил Брагин обосновался у танкистов генерала армии П. С. Рыбалко. С ней движется в беспримерном этом походе, мечтая, должно быть, стать летописцем танкистских подвигов. Впрочем, об этом он громогласно не объявляет. На вопросы отшучивается: "Не могу, братцы, жить без запаха солярки". Оттуда же, из наступающей армии, кто-то привозит на фронтовой узел связи его корреспонденции-обзоры. А самого Брагина я в видел-то один-единственный раз, да и то… в редакции «Правды», когда мы оба получали назначения в войска Первого Украинского фронта.
Корреспондентский корпус тепло встретил наше пополнение. Со многими Борзенко был уже знаком по другим фронтам, с остальными быстро познакомился. У него бесценный дар дружелюбия, и в любой компании он сразу кажется своим. Отправив очередные сочинения в Москву, мы провели хороший вечер. Дурили, пели до хрипоты отчаянным и нестройным хором. Под конец майор Шабанов положил нас всех на обе лопатки, исполнив под гитару известный старинный романс:
Я встретил вас — и все былое
В отжившем сердце ожило…
Я вспомнил время, время золотое —
И сердцу стало так тепло…
Шабанов пел, а я вспоминал свою юность, город Тверь, наш отличный городской театр и актрису Ольгу Холину в роли бесприданницы, исполнявшую этот романс низким звучным контральто. Должно быть, у каждого из нас при пении Шабанова возникали какие-то свои подобные этому воспоминания, и веселая компания стала вдруг благостной…
Когда расходились, мой постоянный соревнователь Сергей Крушинский сострил:
— Правдистского полку прибыло. На фронте четыре правдиста. Четыре один в вашу пользу. Ну что ж, будем воевать по-суворовски — не числом, а уменьем, — и весьма ядовито усмехнулся. Подозреваю, что этот рыжий дежурный связи растрепал все-таки среди журналистов о моем проколе с корреспонденцией "Флаг над ратушей".
Изжило ли себя казачество?
Сергей Борзенко пробыл у нас недолго. Он передал с фронтового узла связи корреспонденцию и, внеся своими голубыми очами смуту в ряды телеграфисток, исчез среди множества наступающих частей, соединений, объединений, не оставив ни следа, ни адреса.
Корреспондентский корпус размещен на этот раз в частных домах на окраине небольшого польского городка Соколува — зеленого, чистенького, почти не пострадавшего от войны. Очень удобно. Узел связи через улицу. Оперативный отдел, или, по-нашему, опора, где мы по утрам ориентируемся в обстановке, в квартале от нас. На долю «Правды» и "Комсомольской правды" выпал домик пана Чёсныка, где для нас и наших водителей хозяева отвели две комнаты. Хозяин, пан Владек Чёснык, белокурый, худенький, юркий человечек неопределенного возраста и столь же неопределенных занятий, необыкновенно любезен и предупредителен. Он то и дело приглашает "панов офицеров" то "на каву", то есть пить кофе, то до «коляций», то есть ужинать. Но почему-то мы, приученные войной к гостеприимству хозяев квартир, куда нас по распределению комендатуры ставили на постои, на этот раз отвечаем фарисейскими улыбками, заверениями, что мы сыты по горло и ни есть ни пить больше не можем.
Почему так происходит, сами не понимаем. Потому ли, что Петрович отыскал где-то фотографию, на которой пан Чеснык вместе с женой пани Ядвигой сняты в развеселой компании каких-то немецких военных? Или потому, что шофер Крушинского, пожилой положительный Петр Васильевич, рассказывал нам, что получил заманчивое предложение продать канистру-другую бензина или обменять их на продукты? А может быть, потому, что в день моих именин 27 июля пара отличного шерстяного белья "второй фронт" с помощью Петровича превратилась в четверть бимбера, что по-русски означает самогон?
