Евдокия Ильинична молчала.
— Поясню примером, — продолжал Савва Нестерович, принимая из рук Ивановны тарелку с куриным супом. — Вся наша страна, в том числе и Кубань, была аграрной, точнее сказать, крестьянской. А какой стала? Индустриальной. Сказать точнее, стала страной фабрик, заводов… Киваете, мамаша, — значит, это вам понятно. А где строятся заводы и фабрики? В городах. Значит, городам потребовались люди, точнее сказать, рабочие руки. Откуда они пришли? Из деревни, а сказать точнее, из той же станицы Трактовой. Так что не надо печалиться, а надо радоваться тому, что наши города растут, что вырастают новые заводы, фабрики. А химическая промышленность? Она растет и растет! Это же не просто промышленность, а родная сестра сельского хозяйства! — И к Антону: — Антон Иванович, покажи матери наши новостройки, наши новые фабрики, заводы…
— Обязательно покажу, — ответил Антон, с любовью глядя на мать и поглаживая усики. — Это у нас запланировано.
— Трудно в станице, не хватает людей. — Евдокия Ильинична с виноватой грустинкой в глазах посмотрела на гостя и на сына. — Ить ежели и далее жизня пойдет по тому закону, про который вы толковали, то скоро некому будет хлеб сеять и коров доить… Вот такие, как я, состарятся, повымирают. А кто станет на наше место? Молодежь не очень стремится. — Усмехнулась, прикрывая рукой щербину. — Разве что выручит Ивановна? Так эта бабочка тоже уже вкусила сладкого пирога возле господского стола, так что теперь ее обратно в станицу и калачом не заманишь.
— Какие господа? Что вы такое говорите, мамо! — волнуясь, сказала Надя.
— Не обижайся, Надя. — Мать не в силах была сдержать улыбку. — Ежели есть слуги, то, стало быть, есть и господа… А какие они — свои, сказать, советские, или какие еще — это все одно…
— Вы неправы, мамо!
— Надя, не перебивай, — сказал Антон, с восторгом глядя на мать. — Говорите, мамо…
— Все сказала…
— Нелегкий труд колхозников возьмут на свои плечи машины, — пояснил Савва Нестерович. — Сказать точнее, они уже взяли… Сколько на полях техники! И какая техника!
— Машины сами, без человека, не дюже стараются, — ответила Евдокия Ильинична, видя рассерженное лицо Нади. — Теленка машиной не взрастишь, ему сердечность нужна, ласка, да и всякая техника без присмотра, сынок, не обходится. Люди обязаны и знать хорошенько машину, и любить ее, как любит машины, к примеру, мой младший сын Илюшка…
— Машину любить? — переспросил Савва Нестерович. — Это вы, мамаша, очень хорошо сказали. Машины мы уже полюбили. Со временем полюбим еще больше. А вот как быть с горожанами? Не возвращать же людей силой в станицу? А тем более тех, кто в городе нужен. Возьмите вашего сына. Что Антон Иванович будет делать в Трактовой? А здесь у него работы много, без него город не может…
— Ну да, ну да… Моему Антоше без города нельзя. — Посмотрела на гостя и на сына ласковыми глазами матери, улыбнулась. — Поясните мне, старой женщине. Скажите, можно или не можно достичь красивой и счастливой жизни, к каковой мы идем, ежели к ней добровольно не все устремляются?
— Вы говорите, мамаша, о строительстве коммунизма? — деловым тоном уточнил Савва Нестерович. — Правильно я вас понял?
— Ну да… Допустим так: один человек строит, достигает, старается, сил не жалеет, а другой не трудится, не стремится, не старается и живет, где хочет и как хочет. Так можно дойти до счастья?
— Вопрос поставлен ребром! — Савва Нестерович встал из-за стола, подошел к окну и начал закуривать. — Я хочу уточнить. Вы говорите о дисциплине и обязательствах перед обществом? И чтобы не было вольницы, то есть анархического самовольства… А что вы сами думаете об этом? Это же очень интересно… Что скажет рядовая труженица?
— По моему вразумению, не можно так жить, чтобы вольному воля, спасенному рай, а скаженному чистое поле. — Опять та же добрая улыбка и те же ласковые материнские глаза. — Требуется, сынки, и принуждение…
— Какое принуждение? — обиделась разрумяненная Надя. — Не согласна! Коммунизм, мамо, мы строим не по принуждению, а по велению наших сердец… Разве этого вы не знаете?
— Эх, дочка, дочка, если бы на деле было так, как ты говоришь!.. — Евдокия Ильинична тяжело вздохнула. — А то как получается? Кто везет, того и погоняют, а кто не везет и не тянет, тот живет в свое удовольствие. Кто куда хочет, тот туда и заворачивает. Один идет в лес, а другой по дрова, и нету промеж ними дружности. Один человек день в день старается на коммунизм, сил не жалеет, а другой вольничает, хитрит да мудрит, а третий выискивает местечко полегче да поудобнее, метит в начальники. Хоть какой паршивенький начальник, а все же над людьми власть. Ох, как же много, сынок, порасплодилось на свете начальников… — Она весело посмотрела на гостя.
— Без вас, мамо, разберутся, много или мало, — еще больше краснея, перебила Надя. — Мамо! Я и забыла! Ведь нам пора к зубному технику…
— Не перебивай, Надя, — сказал Антон. — Это же критика снизу.
— Я вас критикую? — удивилась Евдокия Ильинична. — Да такого у меня и в думках не было. Я только говорю… Вот был у меня, к примеру, случай. Женщина-инвалидка принесла жалобу насчет пенсии. Как я есть депутатка от нашего хутора, то и потребовала эта инвалидная старуха, чтобы я пошла с ее жалобой в район. Ну пошла, и вот уж где повидала, посмотрела всякого! Можно обойтись бы одним начальником, а их помещается два, а то и три. И люди собой важные, чистенькие, вежливые, сидят за столами, а решить пустяковое дело не могут. Нету, говорят, у нас полномочий. Поезжай, говорят, тетка, в край… Это их у нас в районе сколько сидит. А в крае еще больше… И каждому подавай плату за труды, подавай обеспеченность, и чтобы поесть у него было повкуснее, и чтоб одеться получше.
Ах, Надя, Надя! И что за женщина такая догадливая! Удивительно, какое у нее острое чутье. Другая слушала бы болтовню словоохотливой старушки и не замечала бы, что разговор этот ни к чему, да еще и в присутствии Саввы Нестеровича. А Надя не только все это заметила, не только догадалась, но и поняла, что разговорчивую свекровь необходимо увести, а то, чего доброго, она обидит и оскорбит Савву Нестеровича. А может, уже и обидела и оскорбила? Да и кому нужны эти рассуждения о жизни? Никому! И Надя, любезно улыбаясь Савве Нестеровичу, извинилась, сказала, что их ждут важные дела у зубного техника, ловко и тактично увела Евдокию Ильиничну. В соседней комнате, куда они вошли, Надя продолжала улыбаться, говоря матери, что вот с этой минуты и начнется то, что Евдокии Ильиничне так нужно и так важно, и Надя сделала все, чтобы мать была довольна. Потом она попросила пополоскать в ванной рот, а после этого усадила Евдокию Ильиничну перед окном в кресло. Чем-то железным, твердым постукивала, надавливала десны, оттопыривала щеки.
— Мамо! — сказала она весело. — Зубы у вас завидные! Все целые, за исключением двух передних. Поставим несколько пломб, ликвидируем щербину, и ваш рот будет в наилучшем виде… А сейчас мы пойдем к специалисту по щербинам.
— Больно будет? — осведомилась Евдокия Ильинична, чувствуя во рту неприятный привкус спирта.
— Немного придется потерпеть.
— Ничего, я терпеливая.
Между тем Савва Нестерович прохаживался по комнате, все так же приятно поскрипывал подошвами, курил и о чем-то думал. Антон наблюдал за его неторопливой походкой и молчал.
— Любопытная у тебя мамаша, Антон, — сказал он, задержав задумчивый взгляд на Антоне. — Толковая и очень даже неглупая женщина. Телятница, а ты послушай ее, какие у нее мысли и какие толкования, видно, умеет не только хорошо трудиться… Что мне в ней понравилось? Прямота и искренность. Что думает, то и говорит. И напрасно Надя поспешила ее увести…
— Смелости ей не занимать, я — то ее знаю, — сказал Антон, радуясь, что Савва Нестерович лестно отозвался о его матери. — Она душой не покривит ни в чем. — И с гордостью добавил: — Мама и с книжками дружит. Такая активная читательница.
— Ее бы на трибуну партийного актива! — Савва Нестерович сделал резкий шаг, и подошвы скрипнули неприятно. — Пусть ее речь послушали бы руководящие кадры. Если вдуматься, что, собственно, ее волнует? Конечно же не личная выгода, нет! О своем благополучии она думает меньше всего. Главная ее забота — отношение людей к общественному труду. А ведь это ключ к решению многих вопросов. Добро и зло, труженик и бездельник, порядочность и подлость, душевная простота и хитрость, дисциплина и анархия — вот границы ее тревог и беспокойств. Трудно в станице, не хватает людей? Да, трудно. Ну, насчет господ — тут она неправа. Хотя тенденция к легкой жизни, к эдакой поплевочке на все у иных из нас есть, и с этим злом рано или поздно придется повести борьбу. Можно ли построить коммунизм без принуждения? Мысль весьма и весьма существенная. Как это она смешно сказала: «Не можно, чтобы вольному воля, а спасенному рай…» Или еще: «Кто везет, того и погоняют…» В самом деле, так бывает. Кто хорошо работает, с того спрашиваем, а кто ничего не делает, тот где-то пребывает в тени. И насчет того, что у нас много начальников, мамаша тоже права. Есть, есть такой грех! Излишне много тех, кому дано право стоять над людьми, командовать, требовать… И это зло надо искоренять, искоренять.
