Стали наведываться цеховики. Они редко появлялись с пустыми руками, тащили выпивку и закуску и в меру своего умения пытались взбодрить Рудаева. Жаклина не смущалась, не уходила в тень. Она великолепно играла роль хозяйки дома. Радушно принимала, угощала и ограждала своего друга от назойливых просьб выпить еще рюмочку.
— Боре довольно. У него разладилось сердце. Перебои, — напуская на себя суровость, твердила она, когда никакие другие доводы уже не помогали, и он, человек железного здоровья, ни разу не испытывавший даже легкого покалывания в сердце, сокрушенно вздыхал и говорил:
— Да, хлопцы, что-то начало пошаливать… Перестуки, перебои…
В глубине души Рудаев был глубоко признателен этой девочке. Пить ему не хотелось. Ну случился грех, оглушил себя, когда душа рвалась на части, — и хватит. Но самому отказываться было неловко — обижаются, воспринимают чуть ли не как личную обиду.
Когда появился Ревенко и выгрузил из разбухших карманов сразу три бутылки, Жаклина коршуном налетела на него.
— Все забери обратно! Слышишь? Здесь тебе не распивочная! А не то быстро за двери вылетишь!
И странное дело: Ревенко струхнул и, хотя на лице его появилось выражение неизъяснимой муки, бутылки все же снова пришлось рассовать по карманам.
Долго не заглядывали сталевары смены «В». Рудаев был уверен, что нагрянут они в полном составе, но пришли только Катрич и Нездийминога.
Отвечая на недоуменный взгляд Рудаева, Катрич объяснил:
— Шли все, но не дошли. Сенин отговорил. По Гребенщикову, дескать, вкупе панихиду служили, когда погорел, и теперь… Аналогия неподходящая. Решили по принципу представительства от трудящихся.
Мало радостного рассказали сталевары. Ходили они к Подобеду, доказывали, требовали, просили, к Даниленко ездили — ничего не помогло. Оба как сговорились — в мартене Рудаеву больше не работать.
— А в аппарат я не пойду, — твердо сказал Рудаев, будто находился перед людьми, от которых зависела его участь.
— Значит… уедешь? — растерянно спросила Жаклина, и голос ее предательски дрогнул.
Рудаев бросил на девушку быстрый взгляд и впервые почувствовал, что она со всей глубиной, со всей остротой воспринимает его боль. Почувствовал и другое: ее детская привязанность перерастала в недетскую.
Дела в мартеновском цехе налаживались — министерство приняло к тому меры раньше, чем это можно было ожидать. С заводов юга стали поступать эшелоны с изложницами. Отправили их и с Урала и даже из Сибири. От каждого предприятия понемногу не в ущерб, а приморскому заводу спасение. Все лучше и лучше работал пущенный в декабре мощный пакетир-пресс. Что ни пакет — то две с половиной тонны. В мульду стало вмещаться в пять раз больше металла, чем раньше. На завалке одно удовольствие — вместо пяти мульд легковеса — одна. Три печи, работавшие с продувкой кислородом, тоже основательно выручали. Они давали возможность маневрирования. Гребенщиков вынужден был принять темп, навязанный Рудаевым, — дорога назад была заказана.
И получилось: все, что подготовил Рудаев, но не успел реализовать из-за отсутствия изложниц, сейчас досталось в наследство Гребенщикову. Он пожинал плоды деятельности опального предшественника, и о нем, о Гребенщикове, вновь пошла хорошая молва. Да, характер дрянной, а цех ведет что надо.
С Межовским Гребенщиков расстался — дал понять, что в его услугах не нуждается. Ему незачем было делить лавры с научными работниками. Потом, чего доброго, будут писать: «В содружестве с учеными цех добился…» А так все заслуги пойдут в его личную копилку.
Через одиннадцать дней после аварии вошла в строй злополучная печь, пятую остановили на плановый ремонт, и потекла нормальная цеховая жизнь с работой по графику, с выпуском металла по заказу, без простоев и прочих неприятностей.
В глубине души Гребенщиков даже был рад, что все получилось именно так, а не иначе. И при нем были бы перебои с изложницами, и при нем, возможно, произошла бы авария. Но его миновала чаша сия. Он отсиделся в резерве и вышел из переделки чистеньким. Теперь авторитет его как производственника несомненно вырастет. Все убедились, что без него не обойтись, что он был и остается незаменимым.
А вот Рудаев допрыгался. Куда теперь пойдет он, уволенный с завода за крупнейшую аварию? Вряд ли предложат ему хорошую работу в министерстве. Вернется в Макеевку? Но там директор не особенно жалует перебежчиков. Отпускали Рудаева с неохотой, уговаривали, чтобы остался, а ушел — вычеркнули из памяти. Да и здесь вычеркнули. Справедливо? Кое-что полезное, если говорить по совести, он для цеха сделал. Нет, со времен Шекспира ничто не изменилось в этом мире. По-прежнему «…грехи людей мы режем на металле, их доблести мы чертим на воде».
Неизвестно, как сложилась бы судьба Рудаева в дальнейшем, но о нем не забыл Даниленко. В очередной свой приезд на завод, разобравшись с неотложными делами, заперся в кабинете с директором и с секретарем парткома.
Троилин был непреклонен.
— На завод не возьму. Все знают, что я его уволил, уволил справедливо, и пятиться назад мне не пристало. Он мало того что напакостил, так еще убирать за собой отказался. А ему было бы полезно попотеть на ликвидации аварии. Знал бы, как их делать.
— Подумаешь, заслуга — добил подбитого, — зло буркнул Подобед.
— Но куда его девать? Куда? — беспомощно развел руками Троилин. — С Гребенщиковым ему не работать — перегрызутся. В старый цех? Там у меня все на местах. Куда? Посоветуйте, товарищ секретарь парткома, если можете. Между прочим, это и ваш кадр. Вы за него тоже ратовали.
У Даниленко погасла папироса, но он не заметил этого и усиленно гонял ее из одного угла рта в другой.
— Хорошо. Давайте разложим все по полочкам. Уступи Рудаев нашему нажиму в декабре — что произошло бы?
Троилин угадал, куда гнет секретарь обкома, и предпочел промолчать.
— Такая же авария, но только еще раньше, — ответил за него Подобед.
— Получается, что моральная ответственность за аварию легла бы на нас, — живо подхватил Даниленко. — А если бы его поддержали, когда остановил печь, — все было бы в порядке. Но не поддержали. Выходит, и наше рыльце в пушку. Так или не так?
— Так, — согласился Подобед.
— А если так, почему отдувается один? — Даниленко в упор посмотрел на Троилина. — Поспешил наказать, чтобы самого не наказали. Меры, мол, приняты, виновник получил по заслугам. Были такие мысли? Скажешь «нет» — не поверю. Это старо как мир — найти козла отпущения.
— А куда мне девать его? — Троилин готов был уступить настояниям Даниленко, но ничего подходящего предложить не мог. — Разве что в техотдел?
— Ему бы работу поживее, чтобы мог приложить свою буйную энергию.
— В отдел технического контроля?
— Наплачешься. В этом отделе нужно уметь и вашим и нашим. Такое ему чуждо.
Даниленко выбросил наконец изжеванную папиросу, взял другую, но закурить не закурил. Стоял и старательно мял ее.
— Игнатий Фомич, скажи откровенно, ты лично проектом конверторного цеха интересовался? — спросил неожиданно.
— А что им интересоваться? Типовой проект. Такой цех в Тагинске выстроили, теперь у себя строим.
Даниленко разобрала злость на Троилина. Так смиренно, не преломляя через призму своего инженерного мышления, принимать то, что исходит свыше.
— Типовой? Какой может быть типовой на новое производство! Типовой — это уже обкатанный, проверенный. А этот об… плаканный. Что, скажешь, в Тагинске хорошо цех работает?
— А мне откуда знать, как он там работает? — в спою очередь, вспыхнул Троилин. — Было время, когда мы сводку получали о работе заводов. Потом настало другое: не поедешь — не узнаешь. А поехать посмотреть — так разве вы отпустите?
— Вот тут Игнатий Фомич прав, — вступился за директора секретарь парткома.
— А потом начинаете… Кругозор, завод перерастает директора… Перерастет, когда… — Троилин нервничал, но лицо его этого не выдавало.
— Тут он тоже прав, — снова поддакнул Подобед. Даниленко метнул на него насмешливый взгляд.
— Скажите пожалуйста, какой арбитр нашел голы засчитывать! Один — ноль, два — ноль. Ты лучше предложи что-нибудь.
— Могу. Только жду, чтобы вас осенило, — принял вызов Подобед. — Начальство любит само додумываться. В крайнем случае выдавать чужие мысли за свои.
— Куда? — скептически спросил Троилин.
— Начальником строящегося конверторного цеха.
— Аварийщика? Что люди скажут? Тоже мне наказание нашли!
— Умные не поймут, а дураки нам не указ.
— Правильно, парторг, — согласился Даниленко. — Посмотрим, как он будет осваивать это дело. Надо свои кадры готовить.
