– Да нет. Гараж есть. И шофер есть. Но к чему мне автомобиль?
– Как к чему? А ездить!
– Э, дорогая! Какая это езда! Бензин воняет, трясет…
Ночью в постели мадам Белополякина грызет мужа. За бедность. За неумение устраиваться. За все.
Муж фыркает, как лошадь. Но не возражает.
Если бы ему рассказали, что жена его неграмотна, глупа, сварлива, неряшлива, что живет она в наши дни по ошибке – он ни за что бы не поверил.
1929
– Вы не знакомы? Это наш первый говорун, краса и гордость наших скромных семейных вечеров. Инженер. И какой! Мы зовем его энтузиастом. Хотите познакомиться?
С этими словами хозяин вечеринки указал мне на тощего гражданина в простых очках без оправы, который только что выпил рюмку водки и с гримасой отвращения пытался поймать вилкой скользкий грибок.
– Еще бы! – сказал я. – Что может быть приятнее знакомства с энтузиастом. Ведь нынче в энтузиастах большая потребность.
Нас познакомили.
– Наобородко! – сказал инженер, проглотив грибок. – По имени и отчеству Иван Альбертович. Впрочем, не люблю я этих имен и отчеств. Подхалимством отдает. Не правда ли?
– Пожалуй! – заметил я.
– Вот видите! Вы со мной согласны? Гораздо лучше и приятнее называть мало знакомого человека по фамилии: товарищ Наобородко, а хорошо знакомого по имени: товарищ Иван. Верно?
Я согласился и с этим.
Через пять минут мы с инженером Наобородко уже вели задушевную дружескую беседу, как будто бы были знакомы по крайней мере лет десять.
– Химия! – говорил Наобородко. – Великая вещь – химия! Сейчас, когда этому роду промышленности уделяется такое внимание, можно смело сказать, что химия – это наше будущее!
– А вы разве химик? – спросил я. – Мне казалось…
– Нет. По образованию я горняк, но служу в Химсиндикате. И, признаться, нисколько не жалею об этом. Известно ли вам, что без химии, черт распробери, не может обойтись ни одно производство! Химия – это… Нет, вы не знаете, что такое химия! – Лицо Наобородко осветилось восторженной улыбкой. – Я, видите ли, немножко энтузиаст химического дела, – скромно сказал он. – Сейчас мы заняты проектированием замечательного химического завода. И я весь горю этой работой. Но вам, вероятно, неинтересно слушать?
– Что вы! Напротив!
Мы проговорили с Наобородко весь вечер.
– Называйте меня просто товарищем Иваном. Не люблю я этих мелкобуржуазных отчеств, – сказал Наобородко, прощаясь.
«Да. Это человек, – думал я, возвращаясь домой. – С таким человеком наша химия будет процветать».
– Не узнаете? Забурели?
Я оглянулся. Предо мною стоял инженер Наобородко.
– Ба! Товарищ Иван. Рад вас видеть! Знаете, наша первая встреча произвела на меня большое впечатление. Я всю ночь не спал. Так вы говорите, ни одно производство не обойдется?
– Ни одно! – воскликнул Наобородко. – Во-первых, подвоз сырья. Во-вторых, вывоз продукции. Попробуйте обойдитесь!
– Простите, я не совсем вас понимаю. При чем тут подвоз и вывоз?
Наобородко расхохотался.
– Да что вы ребенок, что ли? Ведь даже младенцу известно, что ни одно производство не может обойтись без железнодорожного транспорта!
– Какого транспорта? Ведь вы говорили о Химсиндика…
– Не произносите при мне этого слова. Оно мне противно. Склочники сидят там, вот кто! Я перешел в НКПС.
– Но ведь неделю тому назад вы горели огнем энтузиазма. Вы проектировали…
– Я и сейчас проектирую. Постройку Убого-Свидригайловской ветки. Ах, транспорт, транспорт! Транспорт – это… Нет, вы не знаете, что такое транспорт. Я, видите ли, немножко энтузиаст железнодорожного дела. Но вам, вероятно, неинтересно слушать?
– Помилуйте, – пробормотал я, – что вы!..
Я попрощался.
Транспорт был в верных руках. Это было ясно.
Я встретил Наобородко в вагоне дачного поезда. Зимою, как известно, в дачных поездах народу мало, ехать скучно и всякая встреча радует.
– Вы в Москву? – спросил я.
– В нее. В матушку, – ответил он.
– Пыхтите?
Я загудел, подражая паровозу, и задвигал локтями.
– Ого-го!
Он радостно расхохотался.
– Ну, как ваша ветка? – спросил я. – В огне энтузиа…
– Вот вы шутите, – строго сказал он, – а я вам скажу совершенно серьезно. Вы срываете ветку, бросаете ее в огонь, она горит. Хорошо ли это?
– Какой же негодяй позволит себе сжигать целую ветку?
– Какой! Какой! Тысячи негодяев! Миллионы!
Наобородко вскочил со скамейки и схватил меня за воротник пальто.
– Рубят ветки! Рубят деревья! Жгут их, как варвары, как какие-то людоеды! И из-за чего. Из-за невежества. Ведь лесоистребление бессмысленно, жестоко, в то время когда есть такое чудесное топливо, как торф! Торф, торф! Знаете ли вы, что такое торф? Я проектирую сейчас грандиозные торфоразработки, которые…
– А транспорт? – грустно спросил я. – Ведь вы же служили в НКПС?
– Скопище бюрократов! – воскликнул он. – Бездушные люди! Не говорите мне о них. К тому же дикие склочники. Но вот Торфопром – это нечто потрясающее! Размах гигантский! Скоро ни один вид производства не сможет обойтись без торфа! Ведь торф – это…
Недавно я отправился в Древтрест для получения кредита на новую мебель. Я долго подписывал какие-то бумаги, расписывался в толстых книгах и бродил от стола к столу. Осталось поставить окончательную резолюцию.
– К кому обратиться? – спросил я.
– Идите в комнату номер шестнадцать. К товарищу Наобородко.
Я пошел. В комнате № 16 никого не было.
– Где же товарищ Наобородко? – спросил я у первого служащего.
– Как? Разве его там нету?
Служащий пошел вместе со мною. Комната была пуста.
– Вот странно, – сказал служащий. – Он только сегодня утром поступил к нам в качестве заведующего отделом… Марья! Вы не видели товарища Наобородко?
Курьерша остановилась.
– Товарища Наобородко? – спросила она. – Это новенького-то?
– Ну, да. Того, который кричал сегодня утром, что без мебели не может обойтись ни одно учреждение! Тощий такой, в очках!
– А! Вы разве не знаете? Ведь он только что перешел в трест цветных металлов. С Федором Петровичем не поладил. За ним и машину трестовскую прислали!..
В этот же день вечером я встретил Наобородко в театре.
– Кажется, на этот раз я не ошибусь, если скажу, что вы служите в тресте цветных металлов! – воскликнул я.
– А вот и не угадали! – ответил он. – Я ушел от них. Гады. А служу я…
В это время раздался третий звонок. Публика ринулась по местам. Боясь пропустить действие, побежал в зрительный зал и я.
Свет погас. Дали рампу.
Перед занавесом появился Наобородко.
– Товарищи! – сказал он звучным голосом. – Театр – великая вещь! Сейчас, когда этому виду искусства уделяется такое внимание, я, как новый ди: ректор театра, не могу не сказать, что ни один вид промышленности не может обойтись без этого вида искусства. Я занят сейчас проектированием нового вида театрального действа и надеюсь, что все вы, представители советской общественности, рука об руку…
Гром аплодисментов покрыл речь нового директора.
1929
Начало почти что из «Тараса Бульбы».
– А! Иностранец! А ну, повернитесь-ка! Да-а. Это матерьял. Не то что наш. В Берлине покупали?
– Да нет, помилуйте. Я в том самом костюме, в котором вы видели меня до отъезда за границу. Москвошвеевский костюм.
– Рассказывайте!
– Да ей-богу. Вот и марка. На боковом кармане.
– И в самом деле. А галстук небось миланский?
– Галстук с Петровки.
– Рассказывайте.
– Даю честное слово.
– А ботинки?
– Скороходовские.
Добрый московский знакомый озадачен. Потом смотрит на меня долгим страдальческим взглядом и спрашивает:
– Зачем же вы ездили?
– На предмет ознакомления с культурной жизнью поименованных стран, – вяло отвечаю я.
– Муссолини видели?
– Нет.
– Рассказывайте!
– Честное слово!
– Папу видели?
– Нет.
– Рассказывайте!
– Ей-богу, не видел!
– Ай-яй-яй! Быть в Риме и не видеть папы!
Я пожимаю плечами. Дескать, что поделаешь, раз папа такой нелюдим и из Ватикана ни ногой.
Верьте не верьте, но о Муссолини и о папе меня расспрашивали решительно все знакомые. Кончилось тем, что я начал привирать. Сначала, краснея и путаясь, бормотал, что видел Муссолини мельком, в автомобиле, но не совсем уверен в том, что это был именно он. Путанно рассказывал о каком-то торжественном богослужении в соборе Петра, на котором, кажется, был папа. Потом окончательно распоясался и заявил, что Муссолини видел три раза: дважды на параде и один раз совсем вблизи – «вот так, как сейчас вас», а у папы был на приеме и всех удивил решительным отказом поцеловать у заместителя апостола Петра руку.
