Лишь один Медведь-Гуси презрительно держался в стороне. Он и по виду отличался от остальных: в бараньем тулупе, в папахе, вытертой и облысевшей на сгибах. К машине он даже не подошел, давая понять, что ему нет дела до чужой техники. Ни одного из его дружков, из тех, для кого он по-прежнему «атаман», в нашей бригаде не значилось. Гуси надо было оставить без привычного окружения, без послушных подражателей. Блатной шик Гуси особенно сильно действовал на зеленую молодежь. Она тянулась к азарту карточных игр, перенимала жаргонные словечки, старалась с такой же небрежностью, как он, перебирать четки. Когда залезали в долги, Гуси широким жестом открывал для них кошелек. В своем кругу он слыл добряком и благодетелем: у одного парня взял на себя расходы по похоронам отца, и тот, связанный благодарностью, отныне рабски служил ему. Дутый престиж Медведя следовало развенчать. Как говорится: вылечим болезнь — нас признают за врачей, не вылечим — кем окажемся?
Молодец Икрамов! Здорово придумал, отправил Гуси в этот рейс! Из гаража ему выкатили машину Солтана. Завели мотор — ни одного перебоя. А ведь машина бывалая, сколько военных дорог прошла. Мы в гараже до сих пор любовно именовали ее «фронтовой». «Ну как, Гуси? Нравится? Все выверено до винтика, как в часовой мастерской, а?» — сказал Икрамов.
Я подходил к Гуси изрядно перемерзнув, но показать этого не хотел, даже слегка распахнул ворот ватника.
— Оправдывает себя «фронтовая»? — спросил весело.
— Пока тянет. Посмотрим, как пойдет дальше.
— Когда минуем Ахсуинский перевал, дорога улучшится.
— Конечно, стоит бригадиру приказать — и метель пройдет, и туман рассеется.
— Неужели простой поземки испугался, Гуси?
— Пусть курица в снегу тонет, настоящему мужчине любой сугроб по колено. Буранов не видали, что ли?
Подошел Ахмед, мурлыча под нос чувствительную песенку. Гуси поморщился:
— Ты погромче пой. Слов не разобрать.
— Слова самые простые: на дворе зима, а в жарко натопленном доме сидит и грустит одинокая девушка…
— Сам сложил? Здорово.
— Видишь, Медведь, какие в нашей бригаде светлые головы под папахами? — подхватил я. — Могу тоже спеть:
Сползает с вершины туман,
Не видно зеленой долины.
Какой зловредный туман:
Не видно любимой в долине!..
— Да вы тут все ашуги!
— Эх ты. Сборников стихов, видно, никогда не читал? — подтрунил Ахмед. — Темнота.
Гуси немедленно вспылил. Грозно свел брови:
— Потише, Будильник! Я два раза сидел, а в третий…
— Хочешь, выручим? На третий заменим тебя? Вредно мужчине часто отдыхать за решеткой.
— Не так там и плохо. Готов повторить.
— Но мы-то по тебе заскучаем, Медведь! — вставил я. — Ты нашу бригаду невзлюбил, а мы тебя все равно хотим обратить в свою веру.
— Твой сладкий язык мне известен, — проворчал он, смягчаясь. — Если бы не ты, шайтан лысый уговорил бы меня пойти в рейс! Тысяча начальников не сдвинули бы с места.
— Вот и молодец, что согласился. Ты водитель классный. Под чьим еще крылышком учиться пищать моим цыплятам?
Медведь-Гуси, надменно выпятив губу, повернул к машине.
— Может, дело у нас и сладится, — бросил на прощание. — Посмотрим.
Караван тронулся. Все, что не договорено, осталось на потом.
Начиная от Русчая весь Ахсуинский перевал был погребен под снегом. Холмы накрыло белым одеялом: кусты ежевики, пригнувшись под ледяной шапкой, образовали как бы кровлю для многих пичуг. Любители одиночества серые дрозды вели себя неуживчиво, наскакивали на других птиц, клевали их. Воробьи с обиженным писком вылетали прямо на дорогу.
По мере того как машины с натугой брали подъем, туман сгущался. В свете фар стали видны его плотные белые пряди. Колеса уже до половины тонули в рыхлом снегу. Ни один дорожный знак не был различим.
Пришлось вторично остановить колонну и более придирчиво проверить каждую машину. Предстоял самый ответственный отрезок пути: крутой спуск по обледенелой извилистой дороге. Если бы хоть один из водителей высказал желание вернуться и не рисковать, думаю, мне пришлось бы задуматься и подчиниться мнению большинства. Однако подобный разговор имел смысл лишь до подъема на вершину. Сейчас дорога в обе стороны таила одинаковую опасность. Причем спуск в Ширванскую долину был нами еще не разведан, а вот с чем предстоит столкнуться, возвращаясь назад, мы видели воочию.
Медведь-Гуси в тулупе нараспашку неожиданно выступил вперед:
— Пусти, бригадир, меня головным!
— Почему?
— Знаю этот спуск, бывал здесь раньше.
— А туман и снег?
— Что за дело! Зато повороты помню наизусть. Поезжайте за мною следом помедленнее — и будет порядок. Если бы ты согласился, можно проделать одну штуку…
— Какую?
— Этот материал, что мы везем, он очень ценный?
— Да. Называется гематит.
— Я такого груза еще не держал в своем кузове. Похож на мелкий обожженный кирпич.
— Без него скважину не пробуришь.
— Эх ты… А сколько полная машина стоит?
— Не знаю. Об этом речь не заходила.
— Жаль. Если одной машиной рискнуть, наверняка проедем.
— Что предлагаешь, Гуси?
— На самых крутых спусках снега нет, сдуло ветром. Но зато дорога под слоем льда. Если в опасных местах посыпать этой самой штуковиной, машины скользить не будут.
— А при какой скорости? Если тащиться по десять километров в час, пути и за сутки не одолеем. У ребят уже сейчас зуб на зуб не попадает. Замерзнут.
— Неженки какие! В общем, так. Я веду первую машину и даю сигнал, когда сыпать лопатой из кузова. Остальным ехать будет уже легче. Ты меня с Будильником не равняй, кореш! У меня голова варит получше, а?
— Предложение дельное, нет слов. Надо посоветоваться с ребятами.
Гуси насмешливо скривился:
— Советуйся, раз сам несмелый. Да что ты жмешься из-за машины мусора? Вернемся в Баку, я тебе две такие машины раздобуду!
— А если сейчас эта машина позарез нужна там, на месте? Если именно она обеспечит сохранность бурового оборудования стоимостью в миллион рублей?
— Да что они делают с этими недомерками? Может, внутри у каждого золото, а ты темнишь, чтобы никто не соблазнялся?
— Нет, Гуси. Дело в другом. Из него готовят особый тяжелый раствор и закачивают в скважину, чтобы фонтан нефти или газа не вышиб бур на поверхность, вроде как пробку из бутылки. Видишь, без «мусора» никак не обойтись.
— Н-да… вижу. Ну что ж, поехали, бригадир!
— Может, подождать, пока рассеется туман?
— А вдруг простоим до ночи? Холод ударит, в самом деле поморозимся? Я смерти не боюсь, всего хлебнул. Вас, молодых дурней, жалко.
Он проворно вскочил на подножку, влез в кабину и аккуратно обогнул мой грузовик.
— Если гробанусь, похороните Медведя-Гуси под зурну! Обещаете? — закричал он со смехом, выглядывая из-за полуопущенного стекла.
Первый поворот вся колонна миновала благополучно. После второго, следуя за Гуси, я вдруг не обнаружил его машины впереди себя. «Неужели успел так далеко оторваться?» — растерянно мелькнуло в уме. Но тут же заприметил на обочине нечто громоздкое, темное. Остановился сам и засигналил остальным.
Под ногами явственно проступали отпечатки шин. След резко вильнул в сторону. Машина Гуси лежала на боку, вокруг нее расплывалась багровая лужица. Сердце у меня сжалось, но я тотчас понял, что это не кровь, а гематитная пыль — намокнув, она приобрела такой цвет.
Гуси нигде не было. Машина не рухнула в пропасть только потому, что сползала, видимо, медленно и успела упереться в ствол дерева. Действительно, классный водитель!
Донесся глухой стон, словно со дна колодца. Мы принялись поспешно откапывать кабину, которая по крышу угодила в рыхлый сугроб. Кое-как вытащили Гуси, потерли ему снегом лоб, он открыл глаза, глухо прошептал:
— Все живы?
— Будь спокоен.
Под руки вывели его на дорогу, и Гуси очнулся окончательно. Даже порывался осмотреть перевернувшийся грузовик.
— Неужели угробил? — твердил он уныло.
— Зато, как и хотел, посыпал мусором дорогу, — пошутил Ахмед. — Теперь уж проедем наверняка. Упрямый ты, чертяка!
Все громко засмеялись от облегчения: наш товарищ оказался жив и машина его тоже уцелела. Однако дорога оставалась опасной. А спешить надо, чтобы довезти Гуси до ближайшей больницы. Впрочем, сам он уверял, что абсолютно здоров. Набрав полные пригоршни снега, потер лицо, затем насухо вытер и пригладил редкие влажные волосы ладонью.
— Ну я готов.
Ахмед-Будильник искренне восхитился:
— Ты, Медведь, в самом деле крепче медведя!
