Остальные представители сплоченного коллектива любого научно-исследовательского института, разочарованные в своих научных способностях или никогда не очаровывавшиеся в отношении сего тонкого предмета, тоже обожают тихую жизнь. В тишине они исправно получают заработную плату, совершенствуют познания в спорте, заботятся о здоровье, охотно откликаются на профсоюзные мероприятия, выпускают стенные газеты и организуют проводы сотрудников на пенсию. В перерывах между этими увлекательными и полезными занятиями они считывают после машинки доклады по выполненным темам, размножают схемы и графики, подсчитывают итоги, отвозят в переплет отчеты и пишут на них красивые трафаретки с указанием номеров выполненных тем и результатов, сроков выполнения и участников работы.
За это они тоже получают премии и благодарности.
Бросить камень в тихую и устроенную жизнь института может только безумец. Это еще хуже, чем в известной притче о человеке, по недомыслию подпиливавшем сук, на котором он сидел. Ибо, по притче, он лишал опоры только самого себя. Здесь же страдали сотни простых, невинных, как новорожденные младенцы, научных работников.
Зиновий Ильич даже вспотел, когда представил себе, что коллектив института расколется на два, а то и три враждующих лагеря, которые будут бездумно обличать друг друга, безжалостно выворачивать глыбы пороков и камни недостатков, разыскиваемые всегда охотнее и легче, чем человеческие добродетели.
Как весеннее половодье, потекут реки, потоки, ручьи анонимных, персональных и групповых заявлений. Занятые, уважаемые люди будут до первых петухов просиживать в комиссиях, чтобы разобраться в ворохах бумаги, насыщенных отрицательными фактами. В институт налетят проверяющие. Будут по-хозяйски расхаживать по коридорам, комнатам и кабинетам. Настороженными, выискивающими глазами будут оглядывать всех и каждого, читать написанные не для них бумаги, требовать справки размером со скатерть стола для торжественных заседаний, прислушиваться к телефонным разговорам, засекать время прихода и ухода сотрудников и допытываться о проведенных мероприятиях по воспитанию коллектива.
Жебелева надо нейтрализовать. На испуг, наскоком, угрозами его не возьмешь. Сегодня это еще раз подтвердилось. Значит, надо было придумывать другое. Надо найти неприметную, но важную ниточку, которую надлежит оборвать.
— Разрешите, Зиновий Ильич! — в двери кабинета показалась главный бухгалтер института, женщина с жилистой шеей и твердой улыбкой на морщинистом лице.
— Прошу вас, Клавдия Петровна, — Лаштин любезно взмахнул короткой ручкой и встал, как он это делал всегда при появлении в кабинете представительниц прекрасной половины человечества.
Клавдия Петровна принесла на подпись текущие бухгалтерские документы. Привычно перекидывая листы, Лаштин ставил на них резолюции, подтверждающие правильность произведенных расходов, подписывал счета и утверждал авансовые отчеты сотрудников.
— Это что такое?
Внимание Зиновия Ильича остановил полулист ватмана, густо заклеенный автобусными билетами, билетами поездов пригородного сообщения, маршрутных такси и трамваев.
— Отчет младшего научного сотрудника Утехина, — объяснила бухгалтер. — Больше всех в институте катается. За прошлый месяц на пятьдесят два рубля наездил. Может, ему проездной билет купить? Дешевле будет.
— Куда же это он так раскатывается? — полюбопытствовал Лаштин, ощущая в пальцах нервное покалывание.
— Вот его докладная… Аккуратный товарищ. До копеечки каждый расход укажет и документам всегда подтвердит.
Бухгалтер вынула из папки несколько соединенных скрепкой страниц, на которых Утехин добросовестно перечислял строительные участки, тресты, управления, конторы, базы, где он побывал за последний месяц.
«Алферово… Бескудниковский комбинат, — пробегал глазами отчет Лаштин, — Власьевское СМУ… Грохотово…»
Грохотово! То самое, упомянутое сегодня в разговоре Жебелевым. Любопытно, весьма любопытно. Зиновий Ильич внимательно перечитал список. В конце его он с удовольствием узрел резолюцию, что руководитель сектора кандидат технических наук Жебелев подтверждает целесообразность поездок младшего научного сотрудника Утехина и просит произведенные расходы списать на стоимость плановой темы.
«Так вот кто ему материалец добывает!» — облегченно подумал Лаштин.
— Аккуратный товарищ, — похвалил Зиновий Ильич младшего научного сотрудника Утехина, возвратил бухгалтеру его отчет о командировках за истекший месяц и проворно подписал оставшиеся бумаги.
«Утехин… Утехин…» — повторял Зиновий Ильич, пытаясь представить младшего научного сотрудника. В голову лезло что-то розовое, чубатое и белозубое. Младших научных сотрудников Лаштин не помнил ни по фамилии, ни по внешнему виду. В его служебной памяти были индивидуализированы только руководители секторов, старшие научные сотрудники и главные специалисты. Все остальные безлично мельтешили как «прочие работники».
Зиновий Ильич попросил из отдела кадров личное дело младшего научного сотрудника Утехина.
На фотокарточке Лаштин увидел энергичного молодого человека со смелым зачесом на голове, упрямо поджатыми губами и морщинкой на лбу. Морщинка свидетельствовала, что этой, в сущности юной, душе были знакомы невзгоды и превратности жизни. Из анкеты Лаштин узнал, что Утехин — коренной уроженец деревни Выползово, храбро перебравшийся на столичную почву: «Гляди-ка, какой шустрый!»
Зиновия Ильича обрадовало, что Алексей Федорович Утехин является аспирантом-заочником и в соответствии с индивидуальным планом («Кадры толково работают, план приложили».) будет через два года защищать диссертацию.
— Зачем же откладывать, дорогуша, такое хорошее дело, — отечески рассматривая фотографию, сказал Зиновий Ильич — Будешь умницей, раньше защитишь. Я тебе условия создам. Не надо тебе отвлекаться посторонними делами… Рост молодых кадров — это первостепенная задача. Бросишь свои командировки и займешься исключительно диссертацией.
В голове Зиновия Ильича складывался четкий план действий. Смущало его лишь одно непредвиденное обстоятельство, что Утехин имел первый разряд по бегу. Но, поразмыслив, Лаштин отнес это к невинным увлечениям молодости.
Увлеченные научными исследованиями, сотрудники института вдруг обнаружили, что в энергичный шелест бумаг, рокот арифмометров и ритмичное гудение машин вплетаются звуки отходящего лета.
Течение времени было неумолимо. За радужным отпускным периодом накатывалась трудовая осень. Неслышными шагами она подходила к парадному подъезду института, возле которого мозолистые руки инженеров, экономистов и старших техников-лаборантов устроили во время субботников, проводимых в рабочие вторники, ухоженный скверик с голубыми скамейками, молодой сиренью и бордюром из оранжевых ноготков. Легкий румянец уже тронул узорчатые листья молодых кленов и подсушил листву берез. Ночные понижения среднемесячной температуры раз за разом оставляли на скверике суровые следы. Недавно еще шелковистая и нежно-зеленая трава стала жесткой. Белые флоксы осыпали лепестки. Пожух горошек, весело обвивавший голубые скамеечки. Лишь терпеливые и выносливые ноготки по-прежнему оставались ярко-оранжевыми, как бы подчеркивая контраст недавнего лета и наступающей осени.
Вскоре самые заядлые оптимисты вынуждены были признать, что волнующая летняя пора осталась позади. В один прекрасный день сотрудников института встретило у входа яркое, как афиша кинобоевика, объявление. Оно извещало, что в ближайшее воскресенье коллектив института выезжает в подшефный колхоз на уборку ранней моркови. Сбор был указан в половине седьмого утра в сквере института.
— Наука — сельскохозяйственному производству! — бойко воскликнула Инна Замараева, обожавшая всякое отключение, особенно массовое, от основной работы. — Протянем руку помощи труженикам села!
И сразу же стала прикидывать экипировку для такого важного мероприятия. Инна знала, что в любой обстановке женщине следует помещать собственную красоту в надлежащую оправу. Женщина должна одеваться так, чтобы все лучшее в ней было умело подано эстетическим взглядам знатоков и ценителей прекрасного.
Инна прикинула, что у Ляльки она одолжит цветные сапожки производства голландской фирмы резиновых изделий и постарается довязать к воскресенью рукав нового свитера.
Розалия Строкина тоскливо подумала, что на воскресенье ей придется оставить троих малолетних детей под ненадежной опекой родителя, которому по установившейся практике она выдавала три рубля на культурное проведение выходного дня. «Дам рубль с полтиной», — твердо решила она. Розалии в голову не пришло, что она, как мать многодетного семейства, может и не принимать участия в шефском мероприятии.
