Потом нельзя же не заглянуть в правление артели— теперь это было самое оживленное и шумное место в Кольцовке.
Здесь постоянно толпились люди, шли споры о семенах для сева, о плугах, боронах, телегах, сбруе...
В просторной горнице бывшего ереминского дома пахло сыромятной кожей, овчинами, дегтем, на подоконниках лежали горки зерна.
Егор Рукавишников, сидя на широкой лавке с резной спинкой, выписывал колхозникам наряды на работу.
Получив наряд, колхозники не спешили уходить. Как куры на нашесте, они присаживались на корточках около стен, дымили самокрутками и с любопытством поглядывали на оставшиеся после Еремина фикусы с толстыми, словно кожаными, листьями, на венские стулья с тонкими ножками, на зевластую трубу граммофона, на высокое, от пола до потолка, зеркальное трюмо.
— Вот жизнь пришла! Смотрись — не хочу! — говорил кто-нибудь из колхозников, прихорашиваясь перед зеркалом.
— Граждане! Красавцы! Может, вам еще граммофон завести? — сердился Рукавишников и прогонял их на работу.
Как-то раз под горячую руку председателя попал и Степа:
— Ты что здесь околачиваешься?
— Дядя Егор, а можно и мне на работу? — попросил Степа.
— Ну что ж... — подумав, согласился председатель. — Раз у тебя такое дело... простой со школой — можно и наряд. — И он послал Степу к амбару, где колхозники сортировали зерно. — Ваню Селиверстова сменишь. Он мне в правлении нужен.
После сортировки семян председатель направил Степу к землеустроителям, которые нарезали колхозу полевые угодья.
Степа таскал на плече тяжелую геодезическую линейку с черными делениями, помогал делать промеры, ставил вешки.
Уже определялись границы просторных земельных угодий артели.
Они вбирали в себя десятки и сотни узких, горбатых полосок, и Степа даже жалел, что ребята не видят вместе с ним, как закладывается общее поле. Вот уж будет где развернуться «Фордзону»! Да что там «Фордзон» — пускай сюда хоть десяток тракторов, всем хватит места.
Дня через три, когда землеустроительные работы закончились и Степа вернулся домой, его встретил Шурка:
— Степану Григорьевичу наше вам! Где пропадаешь?
— Срочная, понимаешь, работа. Колхозу землю нарезали... — с достоинством пояснил Степа.
— Ого! Совсем артельщиком заделался... — Шурка не без зависти оглядел тронутое первым загаром лицо приятеля, его загрубевшие руки, заляпанные грязью сапоги, подвернутые рукава куртки. — Незаменимый, значит... А ученье вроде побоку?
— Да нет... — слегка смутился Степа. — Засяду вот сегодня... наверстаю. И чего это Матвей Петрович вестей не подает?
— Есть вести, — нахмурился Шурка и сообщил, что знал. — Сегодня дядя Матвей прислал отцу записку — дела у него неважные. В восстановлении на старой работе ему отказали, а в новую школу он ехать не согласился. Сейчас дядя Матвей в область отправился... стенку пробивать, — сказал Шурка. — До Москвы, пишет, дойду, а своего добьюсь.
Вечером Егор Рукавишников спросил ребят, работает ли у них тракторный кружок.
— С теорией покончили, теперь практическое вождение началось. Только без Матвея Петровича страшновато за руль садиться, — признался Шурка.
— А вы все-таки поторапливайтесь, — попросил Егор. — Время не терпит, скоро ведь весна, сев... На худой конец, Георгия Ильича раскачайте.
Степа и Шурка задумались. По теории Георгий Ильич объяснит что угодно, а вот водить трактор он не умеет.
— А знаешь что? — предложил Степа. — Давай самостоятельно заниматься. Тихо будем ездить, осторожно... Все-таки практика.
Шурка согласился.
На другой день после занятий члены кружка собрались у школьного сарая. Залили мотор водой, заправили керосином и принялись крутить заводную ручку.
Трактор молчал.
В сарай заглянули любопытные интернатцы.
Наконец мотор, словно сердясь, что ему не дают покоя, зафыркал, дал серию холостых выстрелов и, окутав всех черным, вонючим дымом, затрясся как припадочный.
— Спасайся кто может! — дурашливо закричали интернатцы. — Сейчас взорвется!
Степа сделал вид, что ничего не слышит.
— Начинаем! Чья очередь водить трактор? — обратился он к кружковцам и, заглянув в тетрадь, вызвал Нюшку.
Девочка подошла к «Фордзону».
Шурка кинул на приятеля выразительный взгляд.
— Опять наколбасит, — шепнул он. — Пусть первым хоть Афоня едет.
Степа покраснел и, не глядя на Нюшку, скомандовал:
— Ветлугина, за руль!
Нюшка ловко вскарабкалась на железное сиденье трактора. Степа и Шурка в роли инструкторов примостились за ее спиной, на крыльях.
Подавшись вперед и вцепившись в баранку, так что побелели пальцы на сгибах, Нюшка вывела трактор из сарая, развернулась и направила его к школьному огороду.
Наклонившись, Степа крикнул, чтобы Нюшка не горбилась, но девочка ничего не слышала и с отчаянным лицом кружила по огороду.
Все шло довольно благополучно, если не считать того, что Нюшка слегка зацепила забор перед флигелем директора школы и раздавила старую бочку, которой вообще было не место в огороде. Но все это были сущие пустяки по сравнению с тем, что выделывала Нюшка на первых занятиях по практическому вождению трактора.
Степа не без торжества покосился на Шурку и разрешил Нюшке проехать еще полтора круга сверх положенных пяти. Потом по очереди водили «Фордзон» остальные кружковцы. Они останавливали трактор, трогали вновь, переключали скорости, делали развороты направо и налево, старались провести машину как можно прямее, чтобы весной в поле «борозда пролегла, как по шнуру».
Степа сел за руль самым последним.
— Эх, плужок бы прицепить да в поле! — вслух подумал он, поглядывая на вытаявшие черные пригорки.
— Теперь уж скоро! — мечтательно отозвался Шурка, сбив на затылок шапку и глубоко вдыхая теплый воздух, что волнами накатывался с поля.
Степа, сделав два круга по размешанному серому снегу, повел трактор вдоль изгороди, да так близко от нее, что Шурка даже оторопел: не иначе приятель решил поозоровать и позлить директора. Но нет, трактор не зацепил ни одного столба, ни одной тычинины. Потом Степа обогнул на тракторе школу, ловко лавируя между старыми, толстыми деревьями, пересек парк и выбрался в липовую аллею.
— Ты куда? — спросил Шурка.
— По деревне разок проедем... Пусть люди на трактор посмотрят.
Шурка хотел было предупредить, что мотор у трактора с норовом, может забарахлить, а они в технике не так еще сильны, но искушение показать трактор в деревне было столь велико, что он лишь махнул рукой:
— А ну, давай! Газуй!
Степа переключил мотор на третью скорость.
Кружковцы, догадавшись, куда направились ребята, побежали следом за трактором. Нюшка сорвала с головы красную косынку, привязала ее к палке и, догнав «Фордзон», бросила флажок Шурке.
Разные звуки слышала деревенская улица. По утрам неистово перекликались петухи, вечерами наяривала шальная гармошка и горланили задорные песни девчата; ранней весной, с первыми теплыми днями, трубно мычали во дворах коровы и заливисто ржали лошади, в летние дни жестко стучали о затвердевшую землю колеса телег, звенели отбиваемые косы; зимой в мороз визжали железные подрезы саней, в праздники над улицей плыл тягучий колокольный звон, а во время пожаров всех пугал тревожный набат.
Но сегодня до слуха людей дошел новый, непривычный звук. Деревня впервые услышала железный голос мотора.
И все, кто был в избах, стар и мал, высыпали на улицу.
Так вот он, железный коняга, о котором так много было разговоров в деревне! Вот он без заминки идет вперед — крепкогрудый, горячий, попыхивает синим дымком, глубоко вдавливается в зимнюю дорогу шипами своих широких колес. Попробуй-ка останови его!
Значит, все это не пустые слова, не болтовня ребятишек — доказали-таки свое школьники!
Колхозники, еле поспевая, шагали за трактором, махали Степе и Шурке руками. Малыши забега́ли вперед и с восторженными криками кидали вверх шапки.
Василий Хомутов бросил под колеса трактора горбыль и, пропустив машину мимо себя, долго рассматривал, во что он превратился.
Какая-то старуха, повстречавшись с трактором, испуганно и часто закрестилась, а потом побежала вслед за толпой.
Степа и Шурка встретились глазами и не могли скрыть улыбок — вот это агитация! Покрепче любого слова.
— Маши флагом, маши! — приказал Степа приятелю. Проехав под окнами правления, он лихо развернулся и выписал трактором замысловатую восьмерку.
Но тут случилось то, чего больше всего боялся Шурка.
Мотор, гудевший до сих пор ровно и басовито, вдруг захлебнулся, неприятно затарахтел и вскоре заглох.
Степа и Шурка спрыгнули с сиденья и принялись с ожесточением крутить заводную ручку. На помощь им бросились кружковцы. Но мотор, словно решив, что на сегодня он и без того изрядно поработал, упрямо молчал.
