Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
СОЦ. ПУТЕВКА на право закладки первого камня фундамента первых пром. корпусов.
Выдана тов. ЖЕРНАКОВУ,
бригадиру плотников участка баржестроения.
Выполняемая работа — плотницкая.
Участвовал ли в соц. соревновании — да.
Нач. строительства — К о в а л ь Секр. парткома — П л а т о в Пред. постройкома — Щ е г о ц к и й.
ДВК, г. Комсомольск-на-Амуре, 1933 г., апр. месяц.
— Ну, держись, Иван, — сказал Захар Каргополову, когда они вышли из клуба — Жди завтра моих послов с договором на соревнование. Не я буду, если не обставим твою бригаду!
— «Не хвались, на рать идучи»! — смеялся Иван.
И хотя разговор происходил в шутливой форме, Захару не терпелось скорее взяться за работу.
Наверное, потому, что молодые строители с нетерпением ждали весну, она в тот год заметно торопилась. Уже в середине апреля началась необычно ранняя оттепель, быстро согнала снег с прибрежного галечника, с косогоров и релок, а потом весна торопливо принялась искать его по всем закоулкам огромной строительной площадки.
В эти теплые солнечные дни с восхода солнца до позднего вечера дремотную тишину тайги нарушал дробный перестук топоров, доносившийся с берега Амура; около двухсот лучших плотников, собранных со всей стройки, спешно рубили пять барж.
На берегу всегда было людно: сюда выходили погреться на солнце и полюбоваться весной все, кому было нечего делать, — больные цингой, служащие конторы, работники почты, которые не знали, куда деть свободное время, так как почтовая связь с Хабаровском прекратилась. Приходила сюда и Любаша. Она могла часами просиживать на бревне возле кормы баржи, где работал Захар.
Незадолго до его возвращения с лесозаготовок Любаша побывала у бабки-гадалки. Встретившись с Захаром в кино, она вернула ему платочек, который взяла постирать, он был в крови после драки Захара с Пригницыным и Рогульником.
Теперь Любаша как тень преследовала Захара по пятам, не совсем доверяя магической силе бабки-гадалки. А Захару было не до Любаши. Объявив участок сверхударным, комсомольцы Захара работали весь световой день, и каркасы барж на глазах обрастали новыми рядами белых отфугованных брусьев. Захар уставал до упаду, так что Любаша однажды сказала ему:
— Зачем ты надрываешься, Захар? И так еле ноги волочишь, ветром тебя качает. Я вот смотрю на иных ребят, они как-то по-другому работают, отдыхают часто, а ты…
Захар ничего не ответил. Да и как он мог объяснить ей, что́ руководило им, когда он даже себе самому не мог дать ответа; ему просто хотелось хорошо работать, это стало потребностью его души. На лесозаготовках Захар впервые почувствовал удовлетворение собой, хорошее чувство, которое принесла трудовая слава. Ведь его никогда в жизни так не хвалили, как на слете. В лесу он редко пользовался своим легким и удобным плотницким топором. Теперь он с наслаждением достал его из баула, направил и пустил в дело. Но разве об этом расскажешь Любаше?
Думая о ней, о своих отношениях с Любашей, Захар был неприятно поражен одной мыслью: Любаша изменилась! Раньше она была стеснительной, робкой, милой, всегда искренней. Теперь в ее характере и наружности появилось что-то, наверное, заимствованное у Кланьки: она стала развязной, начала мазать лицо белилами и румянами, вместо простенького платья, которое так шло ей, стала носить слишком короткую модную юбку, навертела глупых кудряшек, закрывающих лоб до самых бровей. Все это претило Захару, отталкивало его. Если прибавить навязчивость, с которой Любаша преследовала его, ее скрытность и какие-то недомолвки, непонятные Захару, то станет ясно, почему он уже не мог питать к Любаше того трепетного чувства, которое так волновало его прежде.
Захару, конечно, трудно было понять — и он не понимал этого, — что любовь к нему, которая теперь окончательно завладела девушкой, была ее первой любовью. И можно ли было обвинить ее в том, что она так неумело с ней обращалась? Она хотела взаимности, она ждала того счастья, которое сулит это волнующее чувство, это могучее просветление человека, становящегося взрослым, и она боролась за счастье, как умела в свои восемнадцать лет.
В любви, может быть, как ни в чем ином, с наибольшей полнотой раскрывается характер человека. Говорят, что любовь облагораживает. А не правильнее ли сказать, что она раскрывает ту глубину благородства, что до поры до времени таится в каждом человеке? О Кланьке никак нельзя было сказать, что любовь облагородила ее; напротив, она сделала ее еще более предприимчивой и расчетливой. У Любаши, по-видимому, характер формировался медленнее, она шла в жизни не напролом, а скорее ощупью. Может быть, именно робость и чистота привлекали Захара к Любаше, но теперь он заметил в ней то, что чуждо было его душе, и это стало причиной его охлаждения.
Оттепель держалась недолго. Уже в конце апреля резко похолодало, снова выпал снег, по ночам так подмораживало, что от весенней ростепели не осталось и следа. Полагали, что ледоход начнется раньше обычного, а стало быть, скоро придет караван судов с продовольствием. Но эти предположения не оправдались. Только в мае, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое, сломало лед на Амуре, а тринадцатого мая тишину солнечного утра огласил басистый гудок долгожданного парохода.
Перед этим десять дней строители не видели ни крохи хлеба.
Первый пароход… Захару казалось, что с тех пор, как осенью ушел последний пароход, прошла целая вечность. Столько событий, столько перемен и вокруг него, и в нем самом! Да и только ли один Захар испытал это? Каждый из трех тысяч комсомольцев мог сказать о себе то же самое. Но пройдет много времени, пока они сами осознают, какое испытание выдержали они в ту зиму; ведь в ту пору труд их представлялся им самым обыкновенным, ничего особенного не представляющим.
Но пароход! Как его басистый гудок взволновал всех, сколько надежд, радостной новизны принес он в их будничную жизнь! Пароход — это хлеб, обувь, это письма от родных, это живые вести из большого мира, от которого они были оторваны в течение долгой зимы.
Пароход пришел на восходе солнца — белый, нарядный, сверкающий чистыми стеклами. На длинном буксире он тащил три огромные баржи. По сверкающей глади Амура спокойно плыли льдины. Несмотря на ранний час, берег скоро усеяли сотни людей. А когда бросили чалки, на пароход поднялись Платов и Коваль.
— Что привезли? — Это был первый вопрос Коваля капитану.
— Сейчас вызову второго помощника с документами.
В каюте появился франтоватый молодой человек в кителе ослепительной белизны и лихо сбитой на затылок фуражке. Он торопливо разложил бумаги.
— Это фактура на колеса и брички — двести комплектов, — докладывал он, — это на кирпич, вот на тес и тавровое железо.
— И все?.. — Платов тяжело посмотрел на помощника капитана.
— Да-а, все…
— А мука, жиры, продовольствие? — закричал Коваль.
— Насчет этого нам ничего не известно. Наше дело маленькое — чем нагрузили, то и доставляем.
— Какой у вас дальнейший план — на Хабаровск или Николаевск пойдете? — спросил Платов.
— Дождемся разгрузки барж и — на Хабаровск.
— Сколько мест в каютах?.. Тогда все в порядке, сегодня же пойдете на Хабаровск, — решительно сказал Платов. — Необходимо срочно вывезти больных цингой. Двести пятьдесят два человека. Распоряжение из пароходства получите. Прошу готовиться к приему больных.
Весть о том, что первый пароход привез колеса и брички и ни мешка муки, в один миг облетела стройку. Платов хорошо понимал последствия этого события; в разгаре было соревнование бригад за право закладки первого камня завода; несмотря на голод, график работы почти повсюду выполнялся. Особенно хорошо работали на участке баржестроения — там уже готовили к спуску три баржи. Платов хорошо понимал, какого напряжения всех сил стоили эти успехи молодым строителям.
Вернувшись с парохода, он собрал партком.
— Органы выявят конкретных виновников, — угрюмо говорил Платов. — Вольно или невольно, а это удар по стройке, нанесенный прямо в сердце. Я только что разговаривал с Далькрайкомом, обещали немедленно отгрузить продовольствие. Наша задача: разойтись по строительным участкам, провести митинги, разъяснить обстановку, убедить молодежь не опускать руки и не падать духом.
На участок баржестроения он пошел сам. Каково же было его удивление, когда Иван Каргополов доложил, что он только что провел митинг, и подал секретарю парткома резолюцию. В ней говорилось:
