У Лидии Павловны защемило сердце. Но она сказала:
— Не пытайся уснуть. Сегодня тоже пойдешь домой. Вот именно. Как миленький. — Почему она так сказала, она объяснить не могла. Захлестнуло ее желание сиротства, а это, как известно, означает согласие считать себя виноватой.
Во сне она видела себя легкой и беззаботной. Шла она по высокой цветущей траве. Утверждают, что во сне люди не чувствуют запахов, но она чувствовала — запах меда и его вкус на губах.
На работе она спросила у своего шефа Прохорова: «Откуда такое слово — „первенец“?» И поведала ему о вено, о венедах, о склавенах, о собрах и собратьях. О союзе как глубинной сути славянства.
— Откуда же у тебя такие красивые мысли? — спросил шеф Прохоров.
— От Леонтия.
— Твой новый хахаль? А он кто? Артист?
— Химик.
— Клизма он, а не химик. И вы тут все в моем отделе клизмы! — закричал вдруг шеф Прохоров. — Вы заняты чем угодно, только не ретрансляторами. Для вас ретрансляторы — не духовность. Для вас всякое дерьмо — духовность. Научились вилку в левой руке держать. Интеллигенты! Скажите, какой у интеллигента продукт? У сапожника — сапоги. А у интеллигента?.. То-то. А если сапожник — интеллигент? Он же «Гамлета» наизусть шпарит. Он же Вивальди слушает в рабочее время. Он же картины маслом пишет — правда, хреновые. И весь народ в клизме. А вы кто такие?
— Интеллигенты, — сказала Розита Аркадьевна, старейшая приятельница шефа.
— Вот-вот. А мне нужны профессионалы-ретрансляторщики. Почему Союз в такой клизме? Профессионалов нет. Интеллигенты и бюрократы. Бюрократы-интеллигенты. Фарцовщики-интеллигенты. Взяточники-интеллигенты. Недоучки-интеллигенты. Интеллигенты-любители. Интеллигенты-грабители… — Шеф Прохоров шагнул к двери, даже открыл ее, даже прицелился ею хлопнуть. Но обернулся и сказал с сарказмом: — Интеллигент у нас только один — товарищ Лихачев. Но существует понятие «интеллигентность». Это сумма прекрасных человеческих качеств. Чем больше эта сумма, тем выше интеллигентность. Сосчитайте каждый честно процент интеллигентности в себе. Начните с трудолюбия, мастерства и трудовой дисциплины. Желаю вам успеха, добрые молодцы и красные девицы…
Лидия Павловна смотрела на шефа Прохорова. Чихать ему было на ретрансляторы, он от чего-то другого плакал. Он разваливался на куски.
— Лидия, выйдем, — сказал он. — Да, кто из вас читал последний «Новый мир»? Поднимите руки.
Подняли все.
— А новый справочник по ретрансляторам?
Руку не поднял никто, но все опустили головы.
— А ведь интеллигентность предполагает обязательные глубокие профессиональные знания. Без профессиональных знаний все остальные сведения — есть клизма. Лидия, выйдем…
В коридоре шеф сказал:
— Беда, Лидия. Инка в больнице. Сделала подпольный аборт, а сейчас может умереть. И детей у нее не будет.
Инка, младшая дочка шефа, училась в университете.
— Не захотела рожать? — спросила Лидия Павловна.
— Мы не захотели. Незнамо кто отец. Какой-то гитарист. Может, псих или наркоман… Сходи к ней, Лидия. Ты ее помнишь?
Инка лежала в Институте имени Отта. Была она худенькая, с темными кругами вокруг глаз, как в солнцезащитных очках. Лидию она сразу узнала.
— Я вас помню. Вы папина пассия. Я вас часто вспоминаю — такая женщина…
— Он психует, — сказала Лидия Павловна. — У тебя так плохо?
— Уже ничего. Но я им не говорю. Лучше было беременность не прерывать. Но кому это надо?
— Тебе.
— А кто я? Никто. Мне говорят: «Когда я стану на ноги…» Это значит — когда я стану на колени…
«А мне что говорят? — подумала Лидия Павловна. — Мне говорят — роди. Им надо. Им очень надо». Она усмехнулась грустно.
— А парень?
— Он-то при чем? Это мои заботы. Мы с ним не детей делали, мы занимались сексом. Любовные игры. Эротика…
Лидия Павловна оглядела Инку с ног до головы — с точки зрения эротики. Инка проделала то же самое. Фыркнула и сказала:
— Мясо тут ни при чем. Смотайся за сигаретами. Родители знать не хотят, что я курю.
Но какая же она была худенькая и какая одинокая.
От Инки Лидия Павловна шла с легким сердцем. Ей было стыдно за свой эгоизм. Но ей было легко. И не потому, что у Инки, в принципе, оказалось все в порядке и рожать она все-таки сможет. Легко было потому, что Инка дала ей что-то такое, чего ей пока не хватало. Не хватало уверенности, что ребенок — исключительно ее дело. Шмель — это просто шмель. Нужно ей, как цветку, молчать. Слушать жужжание шмеля и молчать. Пусть жужжит. О чем шмель жужжит? О сладком.
С Инкой, хоть и не возникло взаимной симпатии, получился у них диалог. Даже когда они молчали, у них диалог шел. Мужик — монолог. Даже когда он спрашивает о твоем здоровье.
Именно в этот день, когда она шла от Инки со стрелки Васильевского острова через Петропавловскую крепость, она поняла, что беременна. Знать наверняка еще было рано. Она почувствовала кровью.
Ее обрызгала дворничиха, поливающая деревья. И ей показалось, что она впитала все брызги в себя, как сухая губка. Ей нужна была кровь. Ей нужна была влага.
Ангел смотрел на нее со шпиля и улыбался. «Мы бесполые, — говорил он. — Иначе небеса давно бы превратились в птицефабрику».
— Он меня любит? — спросила Лидия Павловна.
— Он тебя любит, — ответил ангел.
Невзирая на радость, вдруг охватившую ее всю, превратившую океан ее забот в молоко, Лидия Павловна ощутила какой-то совсем иной интерес к себе со стороны мужиков, какой-то пристально-задумчивый и грустный. И почувствовала в сердце своем ответное щемление. Была она неглупая, образованная, многое уже поняла от Леонтия, но того еще не понимала, что женщину готовы полюбить навек и сотни мужиков, и тысячи, когда ее действительно полюбит один.
Леонтий пришел к Лидии Павловне через неделю. Прямо с работы.
— У нас заказы давали, — сказал он. — Я принес. Сплошные банки. Мясо чешское, деликатесное. Зеленый горошек. Компот. Кофе растворимый. Шпроты. Из-за шпротов взял. Я долгое время думал, что шпроты — технология. Оказалось, есть такая рыбка — шпрот балтийский. Давай поедим, а?
Лидия Павловна пошла на кухню. Леонтий поплелся за ней.
— Давай поедим макарошек с чешским мясом. Давай я буду называть тебя Хрюша. Это ласкательно. Всякая хрюшка имеет брюшко.
— Перестань. Чтобы я никаких Хрюш не слышала. Почему ты так долго не приходил?
Леонтий обнял ее. Оказалось — болел. Вернее, упал и ударился головой о поребрик. Он хвастал. Мол, удар пришелся по какой-то там точке на черепе, а в эту точку карандашом ткнуть достаточно, чтобы ввести человека в длительное забытье, которое у иных, даже очень на голову тренированных, переходит в окоченение всех членов. А он ничего. За неделю выкарабкался.
— У меня голова крепкая, — говорил он. — У меня голова кудрявая. Я тружусь! Надо нам нажимать. Японцы прямо изо рта выхватывают. Ребята принесли книжонок, чтобы я, пока контуженный, пару сумасшедших идей наработал. Ты не думай — в профессии я секу. Давай твою квартиру и мою комнату обменяем — может, даже на трехкомнатную. Моя комната в цене. В таком месте — центр ленинградской архитектурной красоты. Ну и доплатим…
Лидия Павловна думала о жене Леонтия — была ли? Если была, то кто? За что прогнала? Что Леонтий прогнанный, она не сомневалась. Наверное, серьезная женщина. А вдруг у Леонтия дети есть, может быть двое — мальчик и девочка.
— У тебя дети есть? — спросила она.
— Нету… Мы с твоей мамочкой, помню, о варягах толковали. У норвежцев в просторечье сохранилось слово «варьг», что означает волк или бродяга. В русском языке есть слово, похожее по звучанию и близкое по смыслу, — варнак. Метатеза варьгу — враг. Метатеза варнаку — вран… рана… Что-то злое…
— Что ты этим хочешь сказать? — спросила Лидия Павловна.
— Только то, что сказал. Мысль работает. Путь из варяг в греки так и назывался «из варяг в греки», а не «из словен в греки» и не «из грек в варяги». Язык, он точен, как лекало, и не следует кроить историю по выбору хотенья. Путем владели варяги, они и Киев основали на Днепре. Кёнегард. И Полоцк. Нужны же им были укрепленные стоянки. Еще когда они начали свой большой путь в первом тысячелетии.
— О господи! Зачем запутывать! Киев основал Кий, князь полян — перевозчик, — сказала Лидия Павловна строго.
— Не было у полян князей. Были хоканы — на еврейский манер.
— Кто была твоя жена?
— Дура. Только ненормальная могла уйти от такого мужика. — Леонтий засмеялся, привалился к Лидии Павловне. — Я же всегда готов…
Лидия Павловна пожелала рассердиться. Но не закипело волной ее безбрежное море, ее теплое море, только ее море. Лидия Павловна остро чувствовала, что в этом море пульсирует спиралька жизни. И теперь она вся, со своими любимыми духами, грустью, инструментальной музыкой, желанием пойти под душ или принять ванну, — всего лишь питательный бульон для жадного зародыша. Они будут расти и развиваться вместе — он в ребенка, она — во всепостигающую, всепрощающую мать. А папа им не нужен. К черту папу. Под музыку Вивальди…
