— Будьте уверены! Она кого хочешь заставит слушаться! Хотите, продемонстрирую? — Коля нагнулся к Генке и прошептал: — Татьяна идет!
— Татьяна! — немедленно подхватил Генка, да так неожиданно и голосисто, что Беридзе вздрогнул.
Все в миг разбежались, увязая валенками в снегу. Инженеры расхохотались.
— Пойдемте к ней, — предложил Смирнов.
По дороге он рассказал: их навестили начальник строительства и отец Генки. Батманов говорил с ребятами, побранил Татьяну и его, Смирнова.
Таню они нашли в головной бригаде, которая выбирала направление для прокладки линии. Связисты расчищали себе дорогу на покатом склоне, густо поросшем спутанным буреломным лесом. Таня в белом полушубке, черных валенках и красной вязаной шапочке стояла в стороне возле трех березок, росших как бы из одного корня. У ног ее весело потрескивал костер, желтые языки пламени вскидывались кверху.
Она обернулась, услышав скрип снега, но при виде инженеров не выказала ни удивления, ни радости. Только дрогнули ее длинные заиндевевшие ресницы.
Ковшов, шедший первым, дружески привлек девушку к себе. Она, верно поняв его движение, прильнула к нему и коснулась губами его щеки. Прикосновение ее холодноватых на морозе губ растрогало Алексея.
— Здравствуй, хозяйка тайги... Здравствуй, красавица...
— А что же на мою долю выпадет, Красная шапочка? — спросил, подходя, Беридзе.
Таня взглянула на него и расхохоталась.
— Дед Мороз настоящий! На его долю выпадет простое здравствуйте!
Беридзе с пушистым от инея усами и бородой, с мешком за спиной и впрямь походил на елочного деда. Таня поклонилась ему и протянула руку, вынув ее из неизменной своей красной варежки. Беридзе, бросив на снег лыжные палки и большие рукавицы, бережно взял ее руку обеими руками.
— Ой, уже заморозил! — сказала Таня, когда он сжал ее ладонь. — Дед Мороз!
— Ничего, мы сейчас разморозимся и станем снова кавказским мужчиной средних лет, — сказал Беридзе, наклоняясь над костром и оттирая бороду.
Коля подбирал сучья и подбрасывал их в костер. Алексей и Таня подвинулись к огню. Васильченко расспрашивала их сразу и о проекте, и об управлении, и о знакомых, будто рассталась с ними год назад.
— Серафима пирожки тебе посылала, — вспомнил Алексей. — Мы, их, разумеется, съели, помянув тебя и Серафиму добрым словом. Все равно они теперь превратились бы в камень и вряд ли пришлись тебе по вкусу. Еще несли для тебя мешочек пельменей, их утащил на привале какой-то нахальный зверь.
— С удовольствием съела бы горячих пирожков или пельменей, — серьезно сказала Таня. — Еще красного борща со свининой. И хорошего вина выпила бы.
— Могу свою фляжку достать, а? И закуска найдется, консервы. Хотите? — предложил Беридзе.
Таня поморщилась:
— Спирт и консервы! Разве этим угощают девушек?
Грея над костром руки, она рассказывала им о своих делах. Не было в ее словах ни рисовки, ни жалоб, однако Беридзе нахмурился, ясно представив себе, сколько испытаний принесли девушке прошедшие три недели.
Сначала не было привычки к таежной жизни. Не все комсомольцы оказались стойкими. Двое парней сбежали на первой же неделе — на общем собрании их объявили дезертирами. Девчата плакали, и одна просила отправить ее обратно в город.
— Первые дни казалось просто невозможным все время быть на морозе, — прервал рассказ Тани Коля Смирнов. — Даже посмелее ребята боялись ночевать в тайге. Кругом ведь никого!
В зимней работе связистов на каждом шагу возникали неприятные неожиданности, хотя Таня, еще будучи в управлении, тщательно готовилась к выходу на трассу. Некоторых материалов нехватало, настоящих специалистов в бригадах почти не было. Каждый день приходилось перевозить с места на место свою базу, в таких условиях трудно наладить сносный быт. И главное — тяжело, несподручно работать на морозе: в рукавицах не все сделаешь, без рукавиц у ребят мгновенно замерзают руки. В первые дни многие пообморозились — не помог ни вазелин, ни другие средства. Да и теперь холод немало портит им жизнь.
— Действую методом личного примера, — улыбнулась Таня. — Воспитателем сделалась. Воспитание холодное — в прямом смысле и в переносном: то есть строгое. Они у меня почти привыкли умываться снегом, пить ледяную воду, спать без спальных мешков. Спортом заставляю заниматься. Ныть и жаловаться не разрешаю. Растолковываю, что все наши трудности — ничто в сравнении с тем, как трудно бойцам на фронте. У меня Коля молодец, большой авторитет для всех ребят — без него я бы давно с ног сбилась, — она признательно посмотрела на Смирнова, подбрасывавшего в костер валежник.
Таня сняла варежку, чтобы поправить волосы. Беридзе осторожно взял ее распухшую, красную руку с изломанными ногтями.
— Еще хорошо, когда нет ветра, — продолжала Таня.— При ветре сущий ад: часто срывает провод и приходится по нескольку раз подвешивать один и тот же кусок провода. При этом обязательно кто-нибудь обморозится. Иногда вижу: ребята чуть не плачут в голос...
— Хорошо работаете, Татьяна Петровна, — с чувством сказал Беридзе. — Больше половины прошли. Такую подвеску проводов надо считать рекордной.
Он дал несколько советов. Усы и борода у Беридзе оттаяли, опять стали черными. Глаза его ласково и с грустью смотрели на Таню, стройную и женственную в светлом ее полушубке, подпоясанном ремнем. Она внимательно слушала Беридзе, глядя на огонь.
— Вы слишком добры ко мне, Георгий Давыдович, — сказала Таня, поднимая глаза.— Батманов мной недоволен остался, ребятам сказал: «Вам досталась добренькая начальница». Почему он всегда нападает, метод у него такой, что ли? Я стараюсь представить себе, какой он в семье. Жена его, наверное, боится. Разве вредно быть добрым к людям и говорить им иногда ласковые слова?
— Вы несправедливы к Батманову. Семья у него осталась в Крыму, — укоризненно сказал Беридзе. Он не знал об известии, полученном Василием Максимовичем.
Таня опустила голову и тотчас снова подняла ее:
— Тем более он должен мягче относиться к людям.
— Мягче? Он должен быть справедливым к людям. И добрым, но внутренне, не на словах, — вступил в разговор Алексей. — Батманов, по-моему, добр. Он любит людей, но не портит их бессмысленной добротой, не гладит их по головкам, когда надо и когда не надо.
Коля Смирнов присел на груду валежника и внимательно посмотрел на Алексея.
— Я думал не раз: каким должно быть отношение руководителя к своим подчиненным? Это обязательно надо решить для себя. И я пришел к убеждению: мы живем и работаем в трудное время, в сложной обстановке, — нельзя воспитывать людей показной добротой. Я за «холодное» воспитание, — улыбнулся Алексей. — Ты, Татьяна Петровна, уже разобралась, очевидно, почему Батманов говорил тебе резкие слова.
— Своей строгостью он хотел оправдать перед ребятами ее строгость, — сказал Коля Смирнов.
— Совершенно верно! — подхватил Алексей. — Есть матери, которые только целуют и ласкают своих детей, потакая им во всем. А есть матери, которые строги к своим детям, наказывают их и целуют редко, главным образом, когда дети спят. Голосую за строгую мать! Она не только любит, но и воспитывает. У нее в отношении к детям проявляется не только сердце, но и разум. Ее дети — это верные дети. И любят они свою строгую мать ничуть не меньше!.. Батюшки! — спохватился Алексей. — Я невзначай целую речь произнес.
— Продолжай, Алеша, — попросила Таня. Его слова заинтересовали девушку.
— Нечего и продолжать. Суровая любовь. Отношение Батманова к тебе, наверное, такое же, как твое к ребятам.
Долго сидели молча. В тишине громко затрещали сучья в костре.
— Я очень ждала вас, — тихо заговорила Таня. — Хорошо, что вы появились вдруг, среди тайги. Мы поговорили, посоветовались, душу отвели. Но лучше бы вам пройти мимо... Вот вы уйдете — и мне станет хуже, чем было. Я буду думать о вас, вспоминать. Я и о Батманове буду думать, Алеша. — Она поглядела на присмиревших инженеров и засмеялась. — Расстроила гостей хозяйка, как нехорошо!
— Мы останемся у вас до завтра, заночуем. Вечером потолкуем с бригадами, ужин какой-нибудь смастерим. Согласны? — спросил Беридзе.
— Что вы? Никак нельзя — отказалась Таня; она даже привстала. — Будет лучше, если вы поскорее уйдете. Лучше и для меня, и для ребят. У меня к ним, по определению Алеши, суровая любовь. Батманов еще строгости подбавил. А тут мы доброго деда Мороза увидим и раскиснем. Кстати, Батманов приказал мне сразу же прогнать вас, как только заявитесь. Уходите!..
— Не стыдно гнать-то нас? Мы замерзнем, — жалобно сказал Беридзе.
— Ничего вам не сделается. В девяти километрах отсюда стойбище Чомы, дойдете туда дотемна.
Желая оставить Беридзе наедине с Таней, Алексей вместе с Колей пошел к работавшим в стороне связистам. До него донеслись слова Георгия Давыдовича, произнесенные с грустью:
