Харбор мастер удивленно поднял брови и отвел взгляд на модель любимого корабля «Летящее облако», на котором он обошел все моря и океаны. Корабля давно не существует, но искусно сделанная в Гонконге модель напоминала ему о молодости, о днях, полных отваги, риска, побед над стихией.
«Русский командир прав, — подумал старый моряк, — речную полицию пора приструнить и вытравить из неё повадки королевской морской пехоты». Взглянув на Клюсса, он заключил:
— Я разберу этот прискорбный инцидент, сэр, и воздам должное моим подчиненным. А вас прошу принять мои искренние извинения.
Клюсс встал и, поклонившись, надел фуражку:
— Со своей стороны считаю долгом предупредить вас, сэр, об отданном мною распоряжении: если муниципальные полицейские ещё раз самовольно взойдут на борт вверенного мне корабля, они будут арестованы и переданы китайским властям.
Харбор мастер молча поклонился, подумав: «Русский медведь всё-таки не удержался и на прощание показал когти». Когда дверь за командиром «Адмирала Завойко» закрылась, он подошел к окну. У таможенной пристани покачивался моторный катер под русским военным флагом. Приняв на борт командира, катер отвалил. Баковый матрос, положив отпорный крюк, поставил на носу флагшток с длинным вымпелом, чтобы все знали, что на катере командир корабля. Глядя вслед удалявшейся шлюпке, харбор мастер подумал: «Вряд ли у этого офицера могла взбунтоваться команда. На большевика он тоже непохож. Загадочные люди эти русские».
96Через неделю Глинков сказал комиссару:
— Думаю, Бронислав Казимирович, что уже можно провести организационное собрание партийной группы. По-моему, в первую очередь следует привлечь товарищей Шейнина, Дойникова, Дутикова и машиниста Губанова. Ребята все положительные, достаточно серьезные. С каждым из них я говорил отдельно и убедился, что по своим взглядам это преданные Советской власти люди. Все они написали заявления на твоё имя. Полагающихся по Уставу рекомендаций у них, конечно, нет, но одну каждый из них от меня получит.
Павловский остался доволен проведенной Глинковым подготовкой и предложенным составом партгруппы. Это были те самые люди, на которых рассчитывал и он. Было жаль, что среди них нет боцмана и котельного механика Панкратьева. И он спросил:
— А почему боцман и Панкратьев остались в стороне?
— Боцман говорит, что считает себя не готовым для вступления в партию. Не знает ни Программы, ни Устава. Знает только, что вождем партии большевиков является Владимир Ильич Ленин, что за ним идут рабочие и крестьяне, что он против капиталистов и помещиков… Просит разрешить ему посещать наши собрания.
— А ты как думаешь?
— Я лично убежден, что партийные собрания должны быть открытыми, если нет веских оснований их засекречивать.
— Но тут налицо такое основание. К тому же постоянно действующее. Ведь мы в непосредственном капиталистическом окружении. У наших бортов стоит империализм с его законами, нравами и вооруженной силой.
— Ну и что же? — не сдавался Глинков.
— Да то, что коммунистические партии, если они здесь существовали бы, были вынуждены прятаться в подполье и соблюдать строгую конспирацию.
Глинков задумался и наконец спросил:
— Значит, ты считаешь, что наша партгруппа должна быть организована так же, как и на дореволюционном русском корабле?
— Не совсем, но примерно так. То есть конспиративно.
— А зачем это нужно?
— Ты в тюрьме сидел? Значит, знаешь зачем. Вот когда уйдем отсюда, тогда другое дело. Но и тогда совсем без конспирации нельзя. Вот и полезно приучить будущих большевиков к конспирации.
— Сдаюсь, — сказал Глинков, — ты прав.
Он был удивлен и, пожалуй, обрадован. Первый раз в споре с ним Павловский твердо настоял на своей, как он теперь понял, правильной точке зрения. «Теперь я чувствую в нём комиссара», — с удовлетворением подумал он.
— Ну а офицеры? — спросил Павловский.
— Из командного состава я хотел привлечь в группу Панкратьева. Бывший матрос, участник революционных событий в Сибирской флотилии. Но он ответил мне почти то же самое, что и боцман. Говорит, грамоты не хватает. Есть у нас ещё бывший матрос и участник революционного движения — штурман. Но с ним я не говорил до твоего решения.
Комиссар несколько смутился:
— Я имел с ним разговор. Он не хочет вступать в партию. Отрицает необходимость партийной дисциплины в той форме, как мы её понимаем. Хочет по любому вопросу иметь своё собственное мнение. Признает только формальную военную дисциплину и офицерскую честь.
— Да, он такой. К нему особый подход нужен.
— А командир? Клюсс показал себя преданным Советской власти и справедливым человеком. Ты с ним говорил?
— Небольшой разговор имел. Создание партгруппы, или, как я ему назвал, группы сочувствующих, он одобрил. Но когда я спросил, думает ли он сам вступить в эту группу, он сказал, что Программу партии большевиков знает лишь понаслышке. Считает, что нужно сначала её хорошенько изучить, почитать партийную литературу. Вот, говорит, вернемся во Владивосток, тогда уж окончательно и решу этот вопрос…
Организационное собрание партгруппы провели в тот же день, после ужина, в каюте комиссара.
— В тесноте, да не в обиде, — заметил Павловский, рассаживая вошедших, — здесь мы можем поговорить без посторонних.
Действительно, было тесно и душно, но этого никто не замечал. Все были серьезны и сосредоточенны. Секретарем выбрали матроса Дойникова, рядом стал Глинков, взявший на себя роль председателя. Все остальные сели на диван.
— Так вот, товарищи, — начал Глинков, — сегодня мы собрались для того, чтобы организовать на корабле коммунистическую ячейку: один член партии, один кандидат и четверо сочувствующих. Конечно, если бы у нас было побольше коммунистов, мы бы просто избрали наших сочувствующих товарищей кандидатами в члены партии. А теперь придется ждать возвращения во Владивосток. Но это дела не меняет. С сегодняшнего вечера мы будем смотреть на наших сочувствующих как на большевиков и требовать с них больше, чем с беспартийных. Потому что большевик — это пример для всех и во всём…
Он сделал паузу и затем продолжал:
— Каковы задачи нашей партячейки? Первая и главнейшая Задача — сберечь корабль для Советской власти, привести его в родной порт под красным флагом. Эта задача требует неусыпной бдительности, постоянной готовности с оружием в руках отразить любое нападение контрреволюционеров. Но каждый из нас должен помнить, что контрреволюция может действовать не только оружием, но и недобрым словом. Мы не раз уже слышали на судне различные суждения, враждебные Советской власти. Всем подобным разговорам коммунисты должны давать немедленный решительный отпор. Никакого спуска вражеским болтунам!..
Из этой задачи вытекают и все остальные. Прежде всего надо широко разъяснять экипажу положение в Советской России и те задачи, которые ставит сейчас перед нами Коммунистическая партия и её вождь товарищ Ленин. Необходимо добиться, чтобы каждый на судне не только знал, но и глубоко верил в правоту Советской власти, что это его власть, которую он должен защищать до последней капли крови. А для этого необходимо самим быть политически грамотными. У комиссара есть очень нужная нам книжка — «Азбука коммунизма». Эту книжку мы должны изучить от корки до корки. Политическую учебу будем проводить раз в неделю.
— Одной «Азбуки коммунизма» мало, — вступил в беседу Павловский. — Я просил командира организовать с командой общеобразовательные занятия. Учителями будут офицеры. Штурман, например, берется читать алгебру и геометрию. Все члены нашей партячейки должны сами прилежно учиться и товарищам помогать. Но, кроме того, и это главное, все должны понять и всегда помнить: каждый коммунист должен крепко хранить партийную тайну и даже под пытками не выдавать её врагу. Такой тайной у нас на корабле, до возвращения его во Владивосток, является состав нашей партячейки и даже само её существование. Все, что говорится на собраниях, все постановления. Словом, вся её деятельность. Поэтому в протоколах партсобраний не должно быть ни одной фамилии. Всем присваиваются номера: Шейнину — помер первый, Дутикову — номер второй, мне — номер третий, Дойникову — номер четвертый, Глинкову — номер пятый, Губанову — номер шестой. А теперь пусть каждый скажет, что он думает, на что следует обратить внимание, что ему непонятно… Прошу вас, номер четвертый.
— Все ли в ячейке пользуются одинаковыми правами? — спросил Дойников.
— Какие права вы имеете в виду?
— Ну, говорить. Доказывать своё мнение. Если, например, не согласен.
— Все могут высказываться и спорить, доказывать свою правоту, — разъяснил Глинков, — но когда большинством голосов решение принято, все обязаны ему подчиниться и проводить его в жизнь.
