Владимир Петров - Польский пароль

На ночном старте «эстафету» принимала дагоевская «пешка» — она стояла с работающими моторами, уже готовая к взлету. Полковник Дагоев, приняв на борт странного немца, успел лишь помахать Ефросинье из кабины, откинув плексигласовый фонарь. Что-то крикнул, но слов разобрать было нельзя.

…На базу экипаж полковника Дагоева не вернулся. Утром Ефросинье рассказали в штабе, что дежурный радист принял сигнал командирской «пешки»: «Вышел на объект, задание выполнил», потом последовали обрывки фраз башенного стрелка, из которых можно было понять, что бомбардировщик атакован ночными немецкими истребителями. На этом связь оборвалась.

Ефросинья с содроганием вспомнила этот черный Железный крест на шее пассажира, блестевший в темноте эмалью затаенно и хищно, как змеиные глаза…

В ночь перед поездкой штандартенфюрер Ларенц еще раз, ориентируясь по карте, детально продумал предстоящий маршрут: Нордхаузен, Эрфурт, Бамберг, Нюрнберг, Мюнхен, Зальцбург — в общей сложности что-то около шестисот километров. Разумеется, в мирное время по исправным автострадам на это ушло бы не более суток, но сейчас акция выглядела архисложной, даже опасной. Учитывая разрушенные дороги, забитые сплошным потоком эвакуационных машин, спешно маневрирующими войсками, толпами беженцев, учитывая к тому же водные преграды на пути (а их — средних и крупных рек — более десятка, в том числе Дунай. Сохранились ли на них мосты?), следовало как минимум планировать неделю. При условии, если автоколонну где-нибудь не засекут с воздуха и не разбомбят американские или английские самолеты, безнаказанно бороздящие сейчас небо Германии на всех высотах и направлениях.

Кое-что еще не готово, однако медлить ни минуты нельзя — завтра утром старт.

Фронтовая обстановка на западе с каждым днем принимает все более угрожающий характер. Форсировав в конце марта Рейн — на севере в районе Везеля и на юге у Оппенгейма, — союзники крупными танковыми силами вторглись в глубь страны и фактически зажали в кольцо весь Рур, полностью окружив группировку армий «Б». Можно лишь посочувствовать ее командующему фельдмаршалу Моделю, который еще недавно слыл одним из наиболее способных полководцев вермахта.

Ларенцу приходилось видеть его раньше, в том числе в прошлом году в Польше, когда Модель принял там от снятого с поста Эриха фон Манштейна войска потрепанной группы «Юг» (она стала почему-то называться «Северная Украина»!). Крикливый и несдержанный, Модель, будучи аристократом, обрушивал на головы провинившихся офицеров самую что ни на есть площадную солдатскую брань. Ларенцу особенно импонировала жесткость фельдмаршала, скорого и крутого на расправу. Интересно, кого он на этот раз расчихвостит за поражение? Может быть, самого себя?

А между тем Восточный фронт пока сохраняет стабильность… Это настораживало. То, что русские готовятся к решающему удару, не вызывало сомнения. Не сомневался Лaренц и в способности русских быстро прорвать «несокрушимую оборону по Одеру — Нейсе», хотя совсем недавно обергруппенфюрер Фегелейн горячо уверял его в обратном.

Просто Макс Ларенц по-иному, более реально оценивал силы русских, ибо в отличие от штабиста Фегелейна, проведшего всю войну в адъютантах, имел несчастье лично не один раз понюхать фронтового пороха. Однако и тогда, в имперском бункере, и сейчас Ларенца удивляло не эта заведомая недооценка противника, а совсем другое. Неужели фюрер и вся ставка оберкомандовермахт действительно допустили столь крупный роковой просчет, всемерно усилив не берлинскую группировку, а бросив лучшие войска, в том числе танковый таран вермахта—6-ю танковую армию СС, на юг, в Чехословакию, Венгрию, Австрию? Может, и в самом деле судьбу войны будет решать мощнейшая группа армий «Центр» фельдмаршала Шернера?

Не надо быть стратегом, чтобы понять абсурдность такого предположения. Но тем не менее… факт. А смысл все-таки был — Ларенц только теперь это понял! Ну конечно, этот маневр, как и все мероприятия с Альпийской крепостью, бьет в одну цель ожидаемого фюрером крутого поворота войны. Оставить, закрепить за собой юг страны, а равнинный север, благоприятный для действия танковых масс, отдать в качестве оперативной арены для «войны столкновения», даже пожертвовав для этого Берлином! Пусть друзья-союзники, встретясь на линии Эльбы, сшибутся лбами в яростной, взаимоистребляющей схватке.

Ларенц даже вскочил, нервно зашагал но комнате, когда эта неожиданная догадка пришла ему в голову. Впрочем, скоро остыл: человек, рациональный по натуре, он не любил мистику. А здесь попахивало мистикой, откровенной авантюрой, пусть даже освященной гениальным предвидением фюрера. В конце концов, что значит фюрер в начинающемся кровавом хаосе, в предрешенной агонии государства, что может предпринять он, уже замурованный в бетонное подземелье, где пахнет ржавым железом и канализационными нечистотами?..

Надо думать о себе — маленькой пешке, второпях брошенной на поле проигранного сражения. Розовые горизонты и голубые миражи высокой политики не для него, не о них надо думать сейчас, а поминутно помнить зловещее предостережение древних: «Vae victis!»[51]

Да, надо было думать о себе, и в первую очередь о предстоящем трудном путешествии, ибо успех его был самым непосредственным образом связан с будущим Макса Ларенца, сегодня — штандартенфюрера СС, а завтра (да поможет провидение!) — какого-нибудь преуспевающего коммерческого дельца в далекой знойной Аргентине. А почему бы и нет? Ведь эти контейнеры, и особенно стальной сейфик с чертежами, — такой ходовой товар, за который расчетливые янки не пожалеют кучу своих зелененьких долларов. Кого другого, а уж их-то наверняка заинтересует трансатлантический «динамитный метеор», как с содроганием называют англичане немецкие боевые ракеты.

Вся штука в том, чтобы без помех и без потерь доставить автопоезд в Альпы и надежно запрятать там груз. Тайник станет тем заветным ключиком, которым Макс Ларенц отопрет замок любого плена, двери любого государства. Он будет единственным хранителем драгоценного «ракетного ларца», потому что обергруппенфюрера Фегелейна уже сейчас можно сбросить со счетов (пусть он попробует выбраться из Берлина, когда русские начнут свое последнее наступление!).

Что касается «войны столкновения», то он, Ларенц, в нее ни капли не верит, хотя всякое может случиться в этом бредовом мире. Но черт побери, пусть даже она произойдет — Ларенц ничуть не проигрывает и в таком варианте!

Штандартенфюрер захлопнул альбом с дорожными картами, взглянул на часы: на одиннадцать ночи назначена встреча с ракетчиком доктором Грефе. Пора идти.

Этот визит Ларенц предусмотрел еще в Берлине. Развязный неряха инженер был по-прежнему неприятен штандартенфюреру и две-три деловые беседы, произошедшие между ними в последние дни здесь, в «Миттельбау-Дора», не развеяли, ничуть не уменьшили взаимной неприязни. Но следовало быть выше предубеждений, более того, стоило пойти на поклон. Хотя бы ради чисто технической консультации, в которой Ларенц крайне нуждался. При своей неприглядной внешности и хамовитости инженер Грефе, нужно признать, был человеком исключительной эрудиции, а в вопросах техники, вообще всего того, что касалось ракет, он мог переплюнуть самого Вернера фон Брауна. Так говорили в «Хайделагере», так говорили и здесь все те, кто был причастен к созданию и испытаниям «оружия-Фау».

Как и ожидал Ларенц, доктора он застал полупьяным. Грефе сидел у радиоприемника, держа в руке стакан с недопитым спиртом, нещадно чадил сигарой и слушал визгливую джазовую музыку. Увидав вошедшего Ларенца, он чуть приподнялся в кресле, но не затем, чтобы шагнуть навстречу, просто стряхнул с живота кучу сигаретного пепла. Помахал рукой, приглашая:

— Идите сюда, Ларенц! И слушайте джаз. Это наш с вами завтрашний день. Надо привыкать. Вы что, не согласны?

— Я пришел по делу, доктор, — сухо сказал штандартенфюрер.

— К черту дела! — зарычал инженер, — Никаких дел, я сегодня намерен хорошенько напиться! И знаете почему? У меня теперь никаких проблем. Никаких, Ларенц! Хо-хо! Янки только что объявили по радио: всем специалистам-ракетчикам предлагают немедленно сдаться в плен за приличное вознаграждение. А потом — полная свобода предпринимательства! Вы слышите, Ларенц, они говорят: о’кэй! Это здорово!

Грефе отхлебнул из стакана, хрюкнул и помахал сигарой перед носом штандартенфюрера.

— А вот о вас, эсэсовцах, они не говорят ничего хорошего. Понимаете, ни-че-го! У нас с вами теперь разные ставки, Ларенц!

Ларенц побагровел, едва сдерживая себя. Ему очень хотелось вот так же пренебрежительно сунуть под нос предписание, подписанное фюрером, а потом вынуть из кобуры пистолет и увести с собой этого пьяного негодяя. Предписание давало чрезвычайные полномочия, вплоть до расстрела любого паникера или саботажника. «Да, любого, — подумал штандартенфюрер, — Но только не Грефе, хоть он и ведет себя похуже злостного саботажника. Грефе нужен мне самому, очень нужен, к сожалению…».