На приморье быстро опускался вечер; солнце, словно раненая птица, падало в далекий Каспий. Камышовое пожарище утихло, — только кое-где низко стлались, будто туманы, черные полосы дыма. Утих и ветер...
— Покруче, товарищи! — не переставал торопить Василий ловцов. — Поживей!
Не терпелось и Лешке-Матросу. Он то и дело поднимался на крышу каюты и зорко всматривался вдаль, следя за дойкинской флотилией, которая уходила все дальше и дальше, то скрываясь за камышами, то вновь показываясь, то исчезая за крутыми поворотами протока.
— Слезь, Алексей! Слезь! — сумрачно твердил Буркин, дергая Матроса за широкую штанину. — Слезь, говорю!
И когда Лешка спускался с крыши каюты, Григорий настойчиво продолжал:
— Хитростью надо, хитростью взять их. Разве забыл боевую нашу хватку?.. У тебя наган, у Кости централка — вот и все наше оружие. Ты понимаешь?.. А у них, помнишь, Антон говорил, целый ящик. Перебить могут нас, всех перебить! — Запалив потухшую цыгарку, он стал излагать план захвата врагов: — Как только дойдем до Бакланьей косы — все в каюту! Останутся наверху Коляка, Тимофей, Дмитрий да ты, Василий...
— Не смогу я! — вырвалось у Василия. — Не стерплю! Я им!.. — И он умоляюще попросил: — Пусть лучше кто-то другой...
— Сможешь! — перебил его Буркин. — Стисни зубы — и сможешь!.. Ну, вот. Подъедете вы, значит, к Миронычу, и ты скажешь ему: Алексей Фаддеич, мол, в сухопайщики принял, идем с вами в море. Ну, разговор пойдет у вас — как это ты выбрался с относа... Только, Василий, гляди в оба, и в подходящий момент — сигнал нам. — Он повернулся к Матросу и спросил: — Ну, так, что ли?
— Так, — глухо сказал Лешка. — Говорили же мы... — и, нахмурившись, шагнул в каюту. — Давай всех ко мне!
У Бакланьей косы льдины, сбившись, громоздились одна на другую, образуя высокий сверкающий навал. Ловко обойдя косу, Василий вывел реюшку на чистую воду — широкая проглея лежала посреди протока, обрамленного с боков ледяными торосами. Буркин приказал лишним ловцам укрыться в каюте.
Впереди была видна медленно продвигавшаяся к морю дойкинская флотилия: первой шла стоечная, за нею плавно плыли по проглеям остальные суда.
Пристально следя за флотилией, Буркин прерывающимся голосом сказал Василию:
— Значит, как условились... гляди в оба...
И вдруг он подался вперед, радостно воскликнул:
— Ага, бандюги! Стоп на месте! Гляди, Василий!
Но Василий и сам заметил, как одно за другим остановились дойкинские суда: должно быть, новый ледяной затор преградил им дорогу.
— Вася... — волнуясь, сказал Буркин и, пригибаясь за крышу каюты, показал товарищу на крепко сжатый кулак: крепись, мол, держись!
Василий согласно кивнул, навалился всей грудью на румпельник, круто поворачивая реюшку.
Ловцы, находившиеся в каюте, тревожно наблюдали в боковые продолговатые оконца за быстро мелькавшими мимо берегами. Лешка сидел за столиком, вертел в руках наган и — в который уже раз! — пересчитывал патроны.
— Маловато, — сокрушался он. — Маловато!
— Хватит! — успокаивал его Антон, поправляя сползавшую с головы повязку. — Тринадцать штук у тебя, а их всего пятеро.
Лешка сердито посмотрел на Антона.
По другую сторону столика сидел Костя Бушлак, проверяя охотничье ружье Андрея Палыча.
Глуша тревожно наблюдала то за Лешкой, то за Костей, поминутно открывая и закрывая лежавшую у ней на коленях санитарную сумку.
В каюту вошел Буркин. Все повернулись к нему.
— Застряла шатия в ледяном заторе, — возбужденно сообщил он. — Готовьтесь... Скоро подвалим... — и беспокойно оглядел ловцов, вооруженных кто топором, кто ломом, кто темляком. У самого Григория за поясом торчал огромный сверкающий тесак.
Лешка уловил беспокойный взгляд Буркина, понимающе качнул головой, повернулся к Антону.
— Говоришь, они все на стоечной у Мироныча расположились? — спросил он.
— Все, у него в каюте, и здорово выпивши, — подтвердил Антон.
Лешка на миг задумался, а затем жестко сказал, обращаясь к Буркину:
— Передай, Григорий, мой приказ Василию: пришвартовываться только к стоечной. Только к ней! Не иначе!
Буркин вышел из каюты и тотчас вернулся.
— Совсем близко бандюги, — доложил он.
Наступила настороженная тишина. Только слышно было, как пыхтел цыгаркой Буркин да за бортами судна журчала вода. Ловцы прильнули к оконцам. Мимо быстро проносились ледяные берега, окаймленные частоколом почерневших за зиму камышей.
И вдруг раздался хриплый, простуженный голос Василия:
— Осторожней, полегче!.. Сходи на лед!
О палубу с грохотом ударились шесты.
Лешка помрачнел, надвинул на лоб бескозырку, решительно поднялся.
— Без моей команды — ни шагу! — строго сказал он ловцам. — Окошки занавесить!..
В каюте стало темно.
По палубе гулко затопали сапогами находившиеся наверху ловцы.
Лешка подошел к занавешенному окну и, слегка приоткрыв брезент, посмотрел в щелку: мимо проплывали ледяные торосы, воды совсем не было видно — реюшку, должно быть, вели по узкому, вырубленному во льдах проходу.
Лешка чувствовал, как позади него тяжело и прерывисто дышали ловцы.
— Как там? — шепотом спрашивали они его. — Чего там?
Он молчал, продолжая напряженно глядеть в щелку оконца.
И тут снова раздался голос Василия — на этот раз необычно громкий и взволнованный:
— Мое почтенье, Мироныч! Не узнаешь, поди?.. Да это — я! Я!.. Василий Сазан!.. Здравствуй! С относа вернулся!.. Узнал?
— Боже мой! — донесся в ответ удивленный голос Мироныча. — Да никак и на самом деле Василий?
— Я! Я, Мироныч!.. Здравствуй!
— Доброго здоровья! Как же это ты от смерти убег?
— Расскажу, Мироныч. Расскажу... Совсем я разорился... А сейчас — спасибо Алексею Фаддеичу! — в море, вместе с вами, послал. Да еще вот со мной Дмитрий, Коляка и Тимофей.
«Молодец, — хмуро усмехнулся Лешка, думая о Василии. — Будто артист какой играет!»
Реюшка обо что-то сильно ударилась — наверно, пришвартовалась к стоечной. И действительно, через какую-либо минуту Лешка увидел в щелку оконца каюты приближающийся черный засмоленный борт судна. А еще через минуту реюшка встала борт о борт со стоечной.
Лешка хорошо видел край палубы дойкинского судна и пару чьих-то ног, обутых в добротные морские сапоги, жирно смазанные дегтем. А вот показалась еще пара ног в подшитых кожей валенках.
«Ага, — догадался Лешка, — в валенках Василий, а тот, видать, Мироныч».
Валенки приблизились к сапогам.
— Ну, здравствуй, здравствуй, счастливчик! — сказал Мироныч. — Прямо чудо!
— Чудо, Мироныч! Истинное чудо!.. Спасибо гурьевским тюленщикам.
— Граждане, граждане! — громко крикнул Мироныч и дробно застучал носком сапога в стену каюты. — Господа, милые!.. Слышите?.. Поглядите-ка на чудо! Вот это — чудо!..
Через несколько минут к двум парам ног присоединилось еще несколько пар — все в ладных, щегольских сапожках.
«Они!..» — вздрогнув, подумал Лешка о врагах. Он нетерпеливо крутнул барабан нагана, взвел курок и, оглянувшись, свистящим шепотом приказал ловцам:
— Ни с места!.. Только по моей команде!..
И снова припал к щелке.
— Пошел в море молодым, а вернулся стариком, — рассказывал Мироныч. — Был в лапах у самой смерти, и вот — чудо! — живой...
Лешка насчитал пять пар щегольских сапог. Одна пара — лаковая, с низкими голенищами в гармошку — была совсем близко. Другая пара — с длинными острыми носами — стояла рядом с валенками. Против валенок остановилась еще пара с высокими каблуками.
— Вот оно какое чудо, господа милые!..
Лешка поднес к щелке наган, прицелился, навел мушку на один сапог с длинным острым носом и нажал на спуск.
Раздался выстрел. Со звоном брызгнули осколки стекла. Раздался другой, третий, четвертый выстрел... Сапоги завертелись по палубе. Кто-то вскрикнул, кто-то упал, закрывая все сапоги. Но вот мелькнула пара лаковых. Лешка ударил по ним, затем ударил по высоким каблукам, метнулся к двери, распахнул ее и, перезаряжая на ходу наган, крикнул:
— Ловцы! За мной! Бушлак — первым! Глуша — пока в каюте!..
На палубе стоечной уже шло побоище. Василий Сазан и Коляка, вооруженные темляками, расправлялись с тремя подстреленными Лешкой незнакомцами, которые, то вскакивая, то падая, то вновь вскакивая, пытались отбиться, норовили соскочить на лед. Тимофей, схватившись с Миронычем, катался с ним по палубе. Дмитрий Казак, размахивая обломком шеста, наседал на остальных двух незнакомцев, которые стремились пробиться к каюте.
Лешка сразу понял, что незнакомцы были без оружия.
«Значит, вышли из каюты пустыми! — мелькнуло у него. — Потому и рвутся туда!»
