— Год, один месяц и… четырнадцать дней, — серьезно ответил директор и сердито спросил: — А что?
— Представь себе, что этот день наступил. Ты собрал все нужные в таких случаях бумажки и заявился… куда надо заявляться-то?
— В министерство соцобеспечения, в областях — в управления, — деловито сообщил Михаил Герасимович.
— И ты уверен, что тебе дадут пенсию? — поднял палец в нетерпеливом ожидании ответа режиссер.
— Конечно, — пожал плечами Михаил Герасимович. — Я честно проработал сорок три года.
— Директор фильма — и честность?! — фыркнул Степан. Михаила Герасимовича оскорбил его смех.
— Я хотел бы, чтоб ты, Степа, дожил до шестидесяти лет и услышал такую же фразу, — обиженно сказал он и обрушился на него: — На ком все висит во время съемок? На операторе? Он свое отщелкал — и убег! На художнике? Кистью помахал полчасика — ив путь! На актере? Им слава достается. Поклон ниц отшивать — вот их забота. А кто вкалывает? Мы! Вы после съемок разбегаетесь, а мы вам новый фронт подготавливаем. Я уж и не помню, когда спокойно, по-человечески обедал. Пока щи отхлебаешь, у тебя из рук раз семь ложку отымут. И где краски взять? На какой машине за актрисой смотаться? Что делать, облака заслонили солнце? И то вам подай, и это. Вечно недосыпаешь, недоедаешь; каждый день — работа на износ!
— Прекрасно! — сорвался с дивана Савелий Сергеевич. — Здорово! Лучше и не требуется, — он обежал вокруг директора, деловито забормотал: — Обувь пойдет… Штаны тоже… Кепочки и тогда носили… Вот куртку придется сменить… В общем, Михаил Герасимович, покуда непогода, снимать будем эпизод посещения наркома соцобеспечения претендентами на пенсию. Кабинет я уж приметил — директора гостиницы. Ты сыграешь пенсионера — обиженного! Нет, не возражать! Времени на поиск актера не имеется. Съемка через полчаса!
— Но мы не подготовили кабинет, — возразил директор.
— Все! Все! — замахал руками режиссер и закричал на художника: — Чего стоишь? Стаскивай с Михаила Герасимовича модняцкую куртку — синтетикой в тридцатых годах и не пахло!.. Одень на него косоворотку, полотняную рубашку. Чего еще тогда носили? Мурата гримировать под ту фотографию, где он в полном своем геройском облике.
* * *
… Юпитер слепил глаза. Майрам знал, что следует делать, но ему никак не удавалось вызвать в себе гневный порыв протеста, что так естественен был для Мурата!..
Майрам чувствовал, что опять потерял уверенность в себе. Савелий Сергеевич порывисто подался к нему, закричал:
— Стоп! Майрам, ты же нарком, член ВЦИКа. Тебе доверена огромная власть. Ты это знаешь. Но ты неграмотный, хотя и прошел большие Жизненные университеты: батрачество, скитания по странам, гражданскую войну, где смерть смотрела в глаза изо дня в день. Ты видел, как погибали друзья, истинные герои, не можешь что забыть и смотришь на всех людей, в том числе и на просителей, сравнивая их с погибшими за власть Советов. А они ох какие разные, эти претенденты на пенсию… И на дела их ты смотришь теми же глазами. Чувствуя огромную ответственность за все, за судьбу каждого человека, ты взваливаешь на себя дополнительные заботы, и ты настырен, принципиален… Неужели ты, Майрам, не видишь, что в Мурате есть нечто великое! Забавный и одновременно мудрейший представитель народа! Таким он должен быть. А ты другой. Не чувству ешь трудное, горькое и боевое прошлое. А все потому, что ты, Майрам, не задумывался над тем, как прожить жизнь… А пора бы уже подумать, пора…
… Мелькали улицы, площади, светофоры, повороты… «Крошка» стонала от такого насилия.
— Потерпи, милая, потерпи, — выжимал Майрам из ее сердечка всю мощь, представляя себе, как обрушиваются друг на друга Савелий Сергеевич и Михаил Герасимович, как нервничает Степан, как стараются не попадаться на глаза начальству ассистенты и помощники, как все дружно шлют в адрес опоздавшего на съемки проклятья. Он вспомнил, как однажды вышел из строя стартер в микроавтобусе и шофер доставил актеров с опозданием на двадцать минут. Ассистент попытался оправдаться, ссылаясь на причину, независящую от него. Но Михаил Герасимович и слушатьне хотел его. Вышел из строя стартер? Ну и что? Съемочная группа должна быть в полном составе на площадке за полчаса до начала рабочего дня. И точка. Кино не признает никаких причин, иначе их бывает столько, что не быть кино! И болезнь не причина. Болеть можно после сдачи фильма. Тогда все можно: и свадьбы, и разводы, и похороны, и дни рождения… Лишь после команды режиссера: — «На сегодня хватит! Баста!» Только после этих слов люди имеют права почувствовать, как они устали, понять, что болит голова, дрожат руки. И инфаркт, если он к этому времени не раздумал, сможет, наконец, напомнить актеру, что он его еще четыре часа назад стукнул… Вот что такое КИНО! А он, Майрам, опаздывает.
Он нажимал на газ. «Крошка», постанывая, повизгивая шинами, мчалась по горной дороге, чудом огибая скалы, оставляя след у самого края пропасти…
Они опять возвратились к тому, на чем споткнулись, к тропинке. Майрам должен быть на ней в восемь утра. Сейчас уже десять…
Вот и бугор, за которым вьется проклятая тропинка. «Крошка» легко перемахнула через него и оказалась на съемочной, площадке. Майрам подруливал к толпившиеся киношникам… Ишь, как все уставились на него. Сейчас начнется крик. Всеобщий! Он открыл дверцу. Молчат? Искоса смотрят на него. Что произошло? Решили сурово наказать Майрама? Он выставил ногу, и тут его взгляд встретился с муратовским. Оседлав кожаное сиденье, выставленное наружу из автобуса, Мурат смотрел на него, а пример приклеивал ему усы. Те самые, которые тот же Захар многие дни прилаживал к верхней губе Майрама. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы уточнить, Вадим ли Сабуров гримировался под Мурата. Да, это был он. А поодаль от него стоял, отводя взгляд, Савелий Сергеевич и ждал… Чего? Пока Захар наложит грим Вадиму? Или когда Майрам покинет автомобиль? Заметили Майрама и Степан с Михаилом Герасимовичем. На их лицах одинаковые, торжествующие улыбки. Еще бы! Их взяла… Все ждали, что же будет? Во что выльется объяснение Майрама с режиссером? Он не стал определять, кому принадлежали сочувствующие, а кому злорадствующие лица. Он убрал ногу внутрь и захлопнул дверцу. На этом пятачке «Крошке» не развернуться. Предстояло объехать съёмочную площадку. Пока «Крошка» делала круг, Майрам не сводил глаз с Савелия Сергеевича. Режиссер не сразу уловил его маневр. Когда же понял намерение Майрама, встрепенулся, замахал руками, бросился наперерез. Но поздно: Майрам нажал на газ, «Крошка» ловко обогнула режиссера, и шины, утопая в густой горной траве, уносили его прочь от этого проклятого места… Конов кричал, приказывал остановиться, жестом просил группу задержать его. Вадим оттолкнул руку Захара и смотрел вслед автомобилю. Майрам гнал машину, не оглядываясь на них. Но зеркальце фиксировало в его памяти софиты и кинокамеры, направленные на тропинку, сыгравшую с ним скверную шутку…
Прочь! Скорее прочь! Все! Больше никогда не вспоминать кино. Забыть! Все забыть! Пусть никто при нем слова не произносит о кино, ни о Мурате, ни о камерах и метраже, гримерах и стопкадре, мизансценах и перевоплощении. Это не для его слуха! Он, Майрам, таксист! Он зарабатывает достаточно, и ему не нужны их съемочные…
* * *
… По-разному восприняли домочадцы уход Майрама из киногруппы.
— Эх ты! — с сожалением сказал Сослан.
— А что я скажу в школе? — вырвалось у Тамуськи, которая всем растрезвонила, что ее брат стал актером.
Мать молча посмотрела на сына…
На работе насмешкам не было конца. Майрам старался не попадаться на глаза! таксистам. Поставит «Крошку» в бокс — и восвояси. Бегом домой…
* * *
… Лучи света от фар автомобиля прорвались сквозь окно и запрыгали по стенам хадзара. Дзамболат встретил шагнувшего через порог Майрама вопросом:
— Ну-ка рассказывай, что ты сегодня делал, как в ауле оказался!
— Был в новом Орджоникидзевском аэропорту. Ох и шикарный получился! Принимает самолеты всех существующих видов.
— Всех? — переспросил Дзамболат.
— Всех, — подтвердил Майрам. — Взлетная полоса такой длины, что и ИЛ-86 может сесть и взлететь, — он провел ладонью по лицу, отгоняя сон. — На обратном пути пассажиров взял: пожилого осетина, многие годы проживающего в Москве, его русскую жену и двоих подростков-сыновей, впервые приехавших на родину отца. Попросили меня отвезти их в Унал. Увидел, как обрадовались им родственники, и меня потянуло сюда повидать своих родных. Подумал: всего пятнадцать километров — как не завернуть в Хохкау?!
— Сколько километров до аэропорта? — спросил как бы мимоходом старец.
— А-а, час езды, — пряча зевок, ответил Майрам. — Мне много времени не надо.
— Иди поешь и укладывайся спать, — пристально глядя на правнука, сказал Дзамболат.
