IV
ЖЕНЯ: В моей комнате находился Вадим — мы сговорились провести вечер вместе. Он сидел прямо на полу, на ковре, прислонившись спиной к моей кровати и вытянув ноги с загнутыми носами ботинок, — излюбленная его поза.
— Давно ждешь? — спросила я, входя.
— С полчаса.
— Сиди, сиди. Я должна привести себя в порядок. Я быстро.
В ванной комнате мама подошла сзади и тихонько погладила мне шею, плечи.
— Куда мы так поспешно собираемся?
Я не могла сдержать усмешки:
— Спроси, пожалуйста, у Вадима.
В зеркало я увидела, как у мамы подозрительно сузились глаза.
— Отчего нам так весело?
— Просто весело — и все. — Я умолчала о том, что внизу, в сквере, ждет Алеша. — Когда прикажешь прийти домой?
— Да уж конечно, не в четыре утра!..
Я накинула халат и зашла в комнату чтобы выбрать платье. Вадим по-прежнему сидел на ковре, на коленях — раскрытый журнал.
— Что ты читаешь?
— «Время больших ожиданий» Паустовского. — Вадим захлопнул журнал, переложив страницы указательным пальцем. — Неслыханное время! — воскликнул он в каком-то восхищенном изнеможении. — Одесса двадцатого года. Бестолковые обыватели, чудаковатые романтики, писатели, репортеры. Ловкие жулики. Безалаберщина. Интересно до чрезвычайности! Человек мог делать все, что ему взбредет в голову. Большое счастье жить в такое время! А тут?.. Человека как личность уничтожает дисциплина, грубый окрик. Прежде чем сделать шаг, я прислушиваюсь, не последует ли окрик: «Не сметь! Нельзя! Не туда!»
— А ты шагай именно туда, куда положено, — сказала я. — Иди с открытой душой. Тогда и окрика не будет.
Вадим застонал:
— Не хочу я, понимаешь, не хочу туда, куда положено!.. До возмущения не хочу!
— А куда ты хочешь, Вадим? — Я надеялась, что он выскажет мне свои заветные мысли. В этот момент мне вспомнились слова Алеши про Город Солнца.
Вопрос мой поставил Вадима в тупик. Он, как всегда в такую минуту, недоуменно замигал, пробормотав что-то о «бесконтрольности».
— Вот и не знаешь, что сказать. Некуда тебе идти. Именно таким, как ты, поводырь нужен, а если хочешь, то и окрик, даже подзатыльник. Иначе натворишь глупостей. Пропадешь... Наслушался у Аркашки Растворова всякого вздора и болтаешь о свободе личности!.. Болтун ты! Живешь без руля и без ветрил. Большое твое несчастье, что ты не знаешь настоящих ребят. Да. да. И может быть, ты был бы хорошим и толковым парнем, если бы не попал в подчинение к Аркадию.
Вадим медленно поднялся.
— Ты ли это, Женя?.. — прошептал он, недоуменно мигая. — Я тебя совершенно не узнаю, хоть убей! Это же чертовски нелепо и смешно, что ты тут наговорила! Каким ветром занесло тебе в голову такую чепуху?
Неожиданные и резкие рассуждения мои поразили меня не меньше, чем Вадима.
— Я сказала то, что есть, а ты подумай...
Вадим помрачнел.
— О чем мне думать? — спросил он. — И о ком? И кого ты считаешь настоящим? Уж не Бориса ли Берзера?
— И его. конечно.
Вадим вскочил и церемонно, по-театральному поклонился мне коснувшись рукой пола.
— Благодарю покорно. Для тебя он может быть, образец, для меня нет. Круглый отличник, шахматист в замшевой курточке на молниях, тихий и рассудительный парень, секретарь комсомольской организации - какое стечение благодетельных качеств! Все налицо, а лица нет. Правильный, как геометрический треугольник. И пресный. Время для пресного прошло. Сейчас любят, что поострее, с перчиком. Ты это, Женечка, знаешь не меньше моего. Ха! Нашла тоже — Берзер... — Вадим раздраженно заходил по комнате.
— Ты так накинулся на Берзера потому, что завидуешь ему, — заметила я. Мне нравилось дразнить его.
Вадим резко обернулся: '
— Никогда никому не завидовал, поняла? Мне многие завидуют. Да, да! Идеалов нет. Властителей дум тоже нет! Так кому же завидовать? Каждый живет сам по себе.
— Почему ты так разнервничался. Вадим? — спросила я с ласковой наивностью, которая прозвучала уничтожающе. — Очевидно, потому, что ты не прав?.. — Вадим рассерженно фыркнул и повернулся к окну, спиной ко мне. — Знаешь, Вадим, у тебя, кажется, начал проявляться характер.
Он рванулся ко мне, крикнул несдержанно;
— Да, стал проявляться! Да, да! И жалею, что поздно. Тогда я, может быть, не ходил бы в дураках.
— В дураках ходить легче, — сказала я как можно спокойней, не обращая внимания на его тон. — Умному жить хлопотно; осмысливать каждый прожитый день — нагрузка изнурительная.
От этого, говорят, седеют. Тебе седина не пойдет. Так не лучше ли жить на земле не раздумывая? Тогда и не надо будет мечтать о подвигах во имя счастья человечества, которые, по твоим словам, заглушаются в тебе окриками...
Вадим пристально взглянул на меня своими выпуклыми глазами и неожиданно усмехнулся.
— Гляжу на тебя, Женя, и поражаюсь: откуда в таком хрупком создании столько зла и иронии? Ладно, твоя взяла. — Он опять заглянул в окно.
— А тот чудак все еще стоит, ждет...
— Кто?
— Парень один. Девица-то его, видать, надула...
Я выбрала платье, захлопнула дверцы шкафа.
— Куда мы пойдем? — спросила я, не в силах сдержать улыбки.
— Не знаю. Встретим Кадю Растворова — решим...
АЛЕША: Окно на третьем этаже померкло. Через минуту Женя выбежала на улицу.
Сзади нее шел тот самый высокий парень с пиджаком через плечо, с которым я полчаса назад разговаривал. Теперь мне волей-неволей пришлось разглядеть его. Русые волосы кудрявились на его висках. Щеки округлые и тугие. Такие же тугие и румяные, с глянцем, губы маленького рта изогнуты обиженно. Ледяные выпуклые глаза прикрыты в прищуре. Женя представила:
— Вадим Каретин.
Он осмотрел меня, чуть откинув голову. Затем, словно осененный догадкой, перевел взгляд на Женю и два раза понимающе кивнул.
— Очень рад, — сказал Вадим с принужденной любезностью.
Рукопожатие его было цепким и отрывистым. Мое появление Вадим воспринимал как непрошеное вторжение в его «владения» и сейчас, я видел это, искал способа, чтобы отразить это вторжение, отстоять Женю. Оба мы испытывали неловкость. Приятельский тон, какой возникает при встрече двух ровесников, мы, не сговариваясь, отвергли.
Девушка наблюдала за нами. Озорное любопытство затаилось и дрожало в уголках ее губ.
— Алеша поступает в наш институт, — сказала Женя и подергала Вадима за пиджак — предлагала идти.
— Запаслись крепкими надеждами? — спросил Вадим с насмешливым намеком. — Глаз потеряли не в борьбе ли за место?
Я покосился на Женю.
— Так точно. Именно в борьбе за место.
Женя, смеясь, привстала на носки, точно шла по жердочке над кручей, — ее веселил наш словесный поединок. Вадим уловил в моем ответе некую тайну, связывающую меня с Женей, насупился, тугие, глянцевитые губы подобрались.
Мы вышли на Садовое кольцо. Простор улицы раскинулся перед нами.
— Куда же мы пойдем? Может быть, посидим в «Пекине»? Туда и Кадя Растворов с Еленой придут.
Вадим, как тот парень в парке, положил руку на шею Жене. Привычно, по-хозяйски. В этом жесте было что-то оскорбительное для Жени, и я готов был вступиться за ее достоинство и скинуть пятерню с теплой и нежной шеи. Женя поняла это и осторожно отвела руку Вадима.
— Мне в ресторан не хочется, — сказал я.
Вадим истолковал это по-своему:
— Финал ужина я беру на себя.
— Все равно. Не имею права.
— Вы хотите сказать: денег? Я это понял.
— Деньги еще не все. Нужно иметь, кроме того, и моральное право на посещение таких мест,
Вадим взглянул на меня своими выпуклыми глазами и ухмыльнулся:
— Ого!.. Это уж что-то идейное. На уровне статей «Комсомольской правды» о стилягах и прочее. Окрика боитесь? Ну, а на то, чтобы дышать воздухом, есть хлеб, смеяться, — тоже надо иметь право?
— Ресторан — не хлеб. Это расточительство времени и денег, и часто не своих. На такое расточительство обязательно надо иметь право, если вообще существует такое право.
Я не знал, на чьей стороне Женя. Черные, взрыхленные волосы ее с завитками на лбу чуть-чуть шевелились.
— По-вашему, Алеша, зайти в ресторан поужинать, даже выпить бокал вина, зазорно?
— Нисколько! — воскликнул я. — Каждый поступает так, как ему нравится. Просто я не выношу пьяных рож, багровых, распаренных, потных. Вы замечали, как водка деформирует человеческие лица?
Некоторое время мы молча двигались к площади Маяковского. Мимо проносились машины и пропадали в тоннеле, играя красными огоньками. Оттуда, из подземелья, вымахивали встречные. Посередине площади, развернув прямые плечи, расставив ноги, стоял на граните бронзовый поэт.
— Вы работаете? — заговорил Вадим, обращаясь ко мне.
— Он недавно из армии вернулся, — пояснила Женя.
— А-а!.. — протянул Вадим. — После десятилетки провалиться изволили?..
