Пришлось машинисту остановить лебедку и действовать кувалдой. Брызнули во все стороны мелкие крошки руды, кувалда, будто спружинив, подпрыгнула на глыбе — а той хоть бы что, даже трещинка не зазмеилась.
Удар! Еще удар!
Так молотобойцы усмиряют в кузнях железо. Только там они имеют дело уже с чистым металлом, податливым, размягченным в горне, а тут — что твой железобетон, спекшийся в недрах земли.
— На такую вот непроизводительную работу, — сказал Громадский, кивнув на кувалду в руках скрепериста, — уходит в среднем до двадцати процентов рабочего времени.
Дубынин наблюдал за гостями: как они восприняли сообщение директора рудника? И вообще ему хотелось бы знать, какое впечатление произвела на них вся эта обстановка: давящий потолок, пыль, грязь, теснота?
Он наблюдал за гостями и улавливал в их отношении ко всему, что они видели, одну реакцию: вежливое внимание. Так мало?!.
Из ниши скрепериста Громадский повел всех в другую, подобную же нишу — на площадку вторичного дробления. Главным «экспонатом» здесь, конечно же, была решетка-грохот, составленная из четырехметровых рельсовых кусков. Горняк, вооруженный чем-то вроде обыкновенной кочерги — она именуется шуровкой, — перепрыгивал с рельса на рельс и «шуровал» руду, помогая ей протолкнуться между рельсами. Делал он это сноровисто, экономя, по мере возможности, силу. Брал, что называется, умением. Вроде бы играючи.
Однако красивое поигрывание мускулами продолжалось недолго: вслед за мелкими кусками руды на решетку вывалилась глыба весом с полтонны. Тут уже стало не до игры, тут пришлось заменить кочергу кувалдой — точно такой, какую они видели у скрепериста. И раздалось знакомое:
— Хря-ась!..
Дубынин, наблюдая за грохотчиком, возвращаясь мысленно к недавней подобной же сцене в нише скрепериста, невольно вспомнил строку из отчета шахты: «Объем добычи руды —2 652 600 тонн». К трем миллионам дело подвигается — и это «Хрясь!»
На площадке, где была смонтирована решетка, угнетали те же, что и у скрепериста, пыль и грязь. И еще большая теснота. На почерневшем лице грохотчика струйки пота оставляли светлые промоины. Чтобы как-то обострить интерес гостей, Дубынин спросил у него:
— Как вы относитесь к своей профессии?
Горняк, не оставляя кувалды, искоса поглядел на профессора, на всю группу, рассмеялся:
— Любому из вас без печали и шуровку и кувалду уступлю!
И уже серьезно добавил:
— Тяжелее работу трудно найти!
Дубынин полностью разделял это мнение: профессии скрепериста и грохотчика — самые тяжелые под землей. И опасные. Особенно много опасностей таит работа на грохотах, которые, подобно забоям, достаточно регулярно пополняют графу — «Процент травматизма».
— Тяжелее работу трудно найти!
А реакция гостей и теперь не вышла за рамки все того же вежливого внимания, если не считать вполне естественного в данной ситуации дополнения: обычного человеческого сочувствия. И тут Дубынина осенило: да ведь все это для них привычная картина, скреперная технология — одна из основных на рудниках. В Криворожском бассейне, например, в бассейне, на который десятилетиями равнялось большинство горнорудных коллективов, скреперные лебедки тащат на своих канатах 99,5 процента плана. Так чего ждет он от этих людей, помимо вежливого внимания и сочувствия!
С площадки вторичного дробления руда самотеком или, точнее, самокатом поступает в такой же, как под скреперной лебедкой, бункер с люком — отсюда ее можно уже грузить в вагоны. Нет сомнения, что и эта операция выпуска руды через люк также во всех деталях знакома гостям, ничего нового они тут для себя не откроют. Вряд ли стоит показывать все это.
— Ну что, Вениамин Иванович, — сказал Дубынин директору рудника, когда группа возвратилась в откаточный штрек, — на буровой горизонт теперь?
— А есть ли необходимость? — пожал тот плечами. — Для экспериментального блока все скважины мы пробурили еще в феврале, а в марте произвели массовый взрыв. Так что сейчас товарищи там ничего не увидят. Ну, а ознакомиться с работой буровых станков можно будет потом на другом блоке.
— Правильно, — поддержал Богодяш. — Проходка скважин и отбойка руды — важный, конечно, этап технологии, однако там и без осмотра все понятно, а вы вот главное звено своей системы кажите: как теперь выдача руды идет? Чем вы старушку-лебедку заменили, что у вас вместо грохота, вместо бункера с люками?
Дубынин покивал, соглашаясь, но сказал Громадскому:
— Тогда хотя бы надо прежде охарактеризовать экспериментальный блок, чтоб товарищи имели о нем представление. Поняли бы, откуда мы будем черпать руду, закрыв остальные девятнадцать блоков.
— Да, хорошо бы знать основные параметры этого вашего блока, — присоединился к Дубынину кто-то из гостей. — Так сказать, для ориентировки.
Громадский стал по памяти называть цифры. Блок № 15, избранный для эксперимента, находится в центральной части разрабатываемого рудного тела, ширина блока тридцать два метра, длина — сорок восемь. Глубина проходки по вертикали семьдесят метров. В период подготовки к отбойке в блоке было пробурено двадцать шесть пучков вертикальных скважин, общая длина проходки достигла шестнадцати километров. Во все эти скважины заложили аммонит и взорвали, одним махом разрыхлив около полумиллиона тонн руды.
— Вот ее-то теперь и будем выбирать по новому методу, с применением нового оборудования.
Заключив этими словами свой рассказ, Громадский сделал приглашающий жест и повел группу на тот участок откаточного штрека, где было смонтировано это новое оборудование.
Шагая вместе с гостями под бетонными сводами просторного туннеля, который казался особенно просторным после ниши скрепериста, Дубынин думал о том, что, пожалуй, одна из заслуг новой технологии не столько в резком повышении производительности труда, хотя и это очень важно, сколько в победе над грохотами и люками, в избавлении людей от тяжелого физического труда, в избавлении их от постоянной и, казалось, непременной спутницы подземного производства — опасности. Естественно, какой-то элемент опасности все равно останется — шахта есть шахта! — однако уже не будет, если можно так выразиться, наиболее вероятных источников опасных ситуаций.
Шагавший впереди Громадский вскинул предупреждающе руку: по рельсам катился навстречу подземный поезд. Вернее сказать, он даже и не катился: электровоз лишь успел плавно тронуть вагоны с места и почти сразу, пройдя какие-то метры, затормозил. И как только затормозил, из глубины туннеля донесся грохот, будто бригада молотобойцев с маху лупила кувалдами по железному листу.
Это продолжалось с полминуты, не больше, потом наступила тишина, и электровоз вновь подтянул вагоны вперед. И опять, как и давеча, едва состав замер на месте, за дело принялись «молотобойцы».
— Составчик-то под подгрузкой? — высказал догадку кто-то из гостей. — А где погрузочный агрегат?
— Сейчас увидите, — пообещал Громадский и, обойдя электровоз, зашагал вдоль состава по бетонному тротуару.
Все двинулись следом.
Вскоре в бетонной стене штрека на противоположной стороне, метрах в двух над полом, открылся прямоугольник ниши. Из него выступила на длину вытянутой руки металлическая наклонная платформа, огражденная с боков невысокими бортами, склепанными из мощных двутавровых балок. Точнее, балки были не склепаны между собой, а свинчены болтами, как и все остальные части установки. Это позволяло после выработки блока размонтировать установку и перенести на новое место.
Платформа уходила в глубину ниши, но где заканчивалась, рассмотреть было невозможно: все скрывалось под слоем готовой к погрузке руды. Да это и не представляло особого интереса: главный узел всего агрегата находился не там, а под передним срезом платформы, на самом виду, ничем не заслоненный от обзора. Это был карданный вал с нанизанными на него несколькими дисками. Стоило включить электродвигатель, кардан с дисками начинал вращаться и заставлял вибрировать платформу. Именно вибрация и несла в себе зерно, идею установки, именно вибрация и являлась той силой, что заставляла сползать, стекать руду с платформы, создавая рудопад, чей грохот они слышали на подходе сюда.
Дубынин заставил себя посмотреть на установку как бы со стороны, как бы чужими глазами: хотелось представить, какое впечатление она может произвести на гостей. И невольно рассмеялся, вспомнив прозвища, какими сопровождалось появление в шахте самой первой из них: сначала горняки нарекли ее лаптем, потом трясучкой, а теперь закрепилось уважительное и ласковое — «Сибирячка».
Лапоть… Действительно, какие-то ассоциации с лаптем возникают, ничего не возразишь. Но больше, конечно, это все напоминает гигантскую совковую лопату. Да и по характеру выполняемой работы к лопате ближе.
