…Получив вечером разрешение директора, Скупищев утром на полуторке выехал в город. На склады областной базы он прибыл к обеденному перерыву. Заглянул к знакомым кладовщикам, выписал в конторе накладные на лесоповальный инструмент и направился к заведующему базой за подписью.
Заглянув в кабинет, он вытаращил и без того выпуклые глаза и замер в полуоткрытых дверях. В кресле, за столом, подписывая какие-то бумаги, сидел в офицерском кителе без погон его старый сослуживец.
«Он или не он? — раздумывал Скупищев, и, когда завбазой поднял голову, его физиономия озарилась улыбкой. Он распахнул дверь, порывисто вошел в кабинет радостный и смеющийся.
— Ой, люди добрые, кого я вижу! — воскликнул Скупищев и приложил руки к груди. — Ефим, ты как сюда попал?!
— Ива-ан? — удивился завбазой, вскакивая с кресла и роняя на стол карандаш.
Они обнялись, похлопывая один другого по плечу, и Скупищев от радости даже прослезился.
— Ну, рассказывай, рассказывай. Где работаешь, как живешь, как здоровье, семья? — засыпал вопросами старый друг, усаживая Скупищева на диван и пристраиваясь рядом.
Скупищев вспомнил довоенную жизнь. Он работал агентом по техснабжению в Могилеве, Ефим был тогда его начальником. Но началась война. Ефима призвали в армию, а Скупищев эвакуировался на Урал и устроился в леспромхозе.
Скупищева тянуло на родину в Белоруссию, но уже обжитый теплый уголок и хорошее положение удерживали. Он понимал, что там все разрушено, сожжено, и ему придется начинать жизнь с самого начала. И это пугало его. Он уже на собственном опыте знал, как тяжело расставаться даже с мелочами, нажитыми упорными стараниями, и все время откладывал переезд до более благоприятного времени. Теперь же, увидев своего бывшего начальника здесь, он твердо решил никуда не переезжать.
«Да и какая разница, где жить, — подумал он, — везде одинаково, везде надо работать, а на родине можно побывать и во время отпуска».
— А ты, Ефим, как?
— Ну, как — воевал. Последние два года был начальником боепитания дивизии. Теперь демобилизовался и приехал к семье. Отдохнул немного, и райком партии направил сюда, на базу…
— Елки-палки лес густой… Поздравляю, Ефим, от всего сердца! — Скупищев схватил его руку и стал пожимать, глядя на полоску из пяти разноцветных колодочек на кителе друга. — Сколько орденов!
— Пока один, — смущенно улыбнулся польщенный завбазой, — остальные медали… Да ты о себе расскажи.
— Ой, Ефим, много надо рассказать, много, а с чего начать — и не знаю… — Скупищев взял предложенную другом папироску, неумело прикурил, закашлялся и продолжал. — Шесть, седьмой год живу здесь. Работаю снабженцем в леспромхозе Таежном. Семья жива, здорова… — и, вспомнив, вдруг о бачках для питьевой воды, о ложках для столовой, тяжело вздохнул. — Трудно вот работать, — сказал он. — Лесоповального инструмента днем с огнем не достанешь, а мне жизни не дают. Да и разве только инструмент нужен? Кручусь, как белка в колесе…
— Так вам же должен быть инструмент в разнарядке. Получай.
— Эх-х, выписал я по разнарядке, — скривил толстые губы Скупищев, протягивая накладные, — кот наплакал. Мало на один лесоучасток, — соврал он, — а у меня их пять. Выручай, Ефим. Выпиши хоть еще столько же…
— Ванюша, не обижайся, не могу я без наряда. Сам должен знать, как…
— Какой же ты друг, ежели не выручаешь? Может быть, и я тебя чем-либо выручу.
— Ваня, все что хочешь выпишу с базы, а это не могу. В ограниченном количестве получили. Вот скоро…
— Значит, не выручишь? — обиженно поморщился Скупищев.
— Ванюша…
— Знаю, знаю, — не дал ему договорить Скупищев, — лучше с посторонними иметь дело, чем со знакомым и притом другом.
— Ах, Иван, Иван, как тебе не стыдно! Зачем так говорить?
— А я хожу по базе, — опять перебил его Скупищев, — вижу, покосились склады, один скоро совсем завалится. Помочь тебе думал, лес прислать, а ты вот как меня встретил…
— Ну, зачем, зачем же сердиться, — уговаривал завбазой, а сам думал: «Как я сразу не сообразил, что Иван может лесом выручить?» Вслух же продолжал: — Что ж, уж раз так нужен лесоповальный инструмент, помогу по старой дружбе. И ты мне помоги. Склад надо новый строить, а леса нет…
— Ой, Ефим! Сразу бы так! А сколько тебе леса надо?
— Совсем мало, Ванюша, кубометров семьдесят.
— А ты мне сколько дашь?
— А сколько тебе надо?
— Дай на первый случай хоть столько же, сколько в разнарядке. «Если даст половину — и то хорошо будет!» — подумал Скупищев.
— Гм… Ну, ладно, Ванюшка, договорились, — немного помедлив, согласился завбазой, и Скупищев, не ожидавший такой щедрости, просиял, хлопнул в ладоши.
— Значит, по рукам? — и подумал: «Вот он каков, закон снабженцев: нужно сто — проси двести, сотню уж обязательно получишь!»
— По рукам! — сказал Ефим, и они, пожав друг другу руки, поднялись. — Сейчас, Ванюшка, перерыв. Пойдем ко мне обедать, моя жена очень рада будет тебя видеть. После обеда выпишу, и получишь.
— Пошли! — согласился с радостью Скупищев.
«Правильная русская пословица, — думал он, выходя из кабинета, — не имей сто рублей, а имей сто друзей».
Заневский просматривал докладную записку десятника погрузки Костикова и думал о разговоре с замполитом.
«Не лучше ли было согласиться и разрешить Костикову заняться своим предложением?.. Нет, не лучше. Вряд ли что выйдет! К тому же лебедки предназначены для трелевки леса, и их могут в любой момент из леспромхоза забрать».
Заневский сунул под стекло докладную записку, прислушался. Из приемной доносился тихий говор — был час приема посетителей.
«И какого черта, — с раздражением подумал он, вслушиваясь в невнятный разговор, — рабочий день, а они тут сидят».
Болела голова: вчера в районе встретил двоюродного брата, изрядно выпили. Заневский скривился, потер ладонью обрызнутые сединой виски.
«Опохмелиться бы!»
— Можно, Михаил Александрович? — в дверях показалась секретарь — Зина Воложина. — Уже десять человек собралось, — робко произносит она, — принимать будете?
— Кто там? — разглядывая какую-то бумажку и стараясь казаться занятым, спрашивает Заневский.
— Ветврач, завклубом, десятник погрузки, домохозяйки, клиенты, — перечисляет она, — и начхоз пришел.
— Начхоза позови, а остальные пусть подождут.
Зина вышла. Заневский смотрит на часы. До обеденного перерыва остается час.
«Одного-двух приму и уйду, — решает он, — пусть в рабочее время не шляются».
Вошел Скупищев. Он вернулся из поездки минувшей ночью. Разгрузив лесопильный инструмент, он строго-настрого приказал кладовщику никого в склад не допускать и помалкивать о количестве привезенного. Составив только что разнарядку на выписку инструмента лесоучастка, утаив про запас половину, он направился на доклад к директору.
— Ну, что привез?
— Электропилы, запасные цепи к ним, канадские топоры, колуны, немного валочных вилок. Без наряда достал циркульные и продольные пилы для шпалорезных и пилорамных станков…
— Сколько?
— Теперь живем, Михаил Александрович! И наказ вашей дочери выполнил!
«Слава богу, — облегченно вздыхает Заневский, — теперь не посмеют ссылаться на отсутствие или недостаток инструмента».
— Все по блату достал — хвастается Скупищев, но, заметив входящего в кабинет замполита, проглатывает объяснение.
— Как же это, «по блату»? — интересуется Столетников, поняв, о чем шла речь.
— Мой бывший начальник и друг — теперь завбазой.
— А, — улыбается замполит, хитро щурясь. — А вы ему что пообещали? Ведь долг платежом красен.
— Пообещал, — нехотя проговорил начхоз и подумал: «Ну, точно в душу заглянул!.. Сказать или нет? Скажу, — решает он. — Замполит должен понять!» — И говорит:
— У него склад завалился, леса просит… Нас обещает всегда выручать.
— А наряд-то у него есть?
— Нет наряда, — развел руками Скупищев, но через несколько секунд под хитро улыбающимися глазами собираются мелкие морщинки. — Наряд-то закон, он нам знаком: что выписано — получи, а про излишки — молчи. Но коль другу сделаешь одолжение, всегда и все достанешь без промедления. Вот так!
Столетников прошелся по кабинету. Улыбка исчезла с его лица, глаза стали серьезные, задумчивые. Посмотрел на Заневского — директор улыбался. Перевел взгляд на начхоза — тот с видом победителя взирал на замполита.
— Так, значит, рви, тащи? — с негодованием сказал Столетников.
— Зачем рвать и тащить? Дают — бери, бьют — беги, — невозмутимо ответил Заневский. — А запас карман не трет.
— Эх-х, Михаил Александрович, — разочарованно вздохнул Столетников, — я был о вас лучшего мнения… По-плюшкински у вас получается: тащи все, что ни попало, авось да пригодится.
