«Что он искал в нем сейчас?»
Иван Иванович взял со стола книгу. Она открылась в самом начале, — видимо, на этом месте ее перегнули. Бросилась в глаза крохотная точка, поставленная старым стержнем от авторучки против слова «автомат», рядом стояло пояснение: «Пистолет-пулемет Шпагина — «примус»; автомат Калашникова — «игромет».
Иван Иванович сразу же вспомнил вчерашний разговор с Евгением Павловичем. Даже услышал голос Строкуна, интонацию, с какой тот говорил: «Санька вторые сутки тебя ищет».
«Что он хотел?»
«Поинтересовался, что такое примус». Но где Саня мог услышать это жаргонное обозначение автомата? От кого? Почему проявил к нему повышенный интерес?
Припомнился и показавшийся нелепым разговор о стоимости автомата системы Калашникова на «черном рынке»...
Иван Иванович уставился на точку-крохотулечку, оставленную против слова «автомат».
Такая ли уж тут «голая теория»? Только ли сюжет для рассказа, который аспирант кафедры академика Генералова пообещал написать по заказу «симпатяшки» из институтской многотиражки?
Захотелось немедленно позвонить в редакцию, разыскать «симпатяшку» — студенческого корреспондента и спросить: «Александр Орач обещал вам... рассказ?» Она бы ответила: «Обещал...» И это успокоило бы Ивана Ивановича.
Но он не мог позвонить в институт. Кому? По какому поводу?
Иван Иванович поставил словарь на место. Но уйти из комнаты не мог, словно бычок, привязанный к колышку, топтался возле стеллажа.
Откуда взялся автомат у владельца?
«Нашел!» Но пистолеты-пулеметы в наше время на улицах не валяются. После войны еще можно было найти на месте прежних боев... Но не системы Калашникова...
«Изготовил своими руками»... Разве что обрез... Папа Юли, грабя вместе с Кузьмой Прутковым — Сусликом и Георгием Победоносцем — Артистом мебельный магазин «Все для новоселов» был вооружен обрезом, который он смастерил из старого ППШ[2].
«Украл...» Автомат системы Калашникова, который принят на вооружение в нашей армии, можно только украсть.
Иван Иванович прошел в ванную и, включив в розетку электробритву, начал бриться.
В приоткрытую дверь заглянула Аннушка.
— Встал? А мы с Мариной думаем, что ты отсыпаешься шепчемся.
Ткнулась пухлыми губами в его щеку — приласкалась.
— Саня не ночевал, — сказал он жене, не сумев скрыть тревогу.
Аннушка улыбнулась, она была спокойна: на щеках полнились милые ямочки.
— Славка приехал в отпуск, и они подались в Благодатное. С автовокзала позвонил, предупредил Марину. — Аннушка быстро исчерпала эту тему и перешла к другой — о дочери. — Приехала к Иришке, а она мне: «Ты почему приехала? Родительский день в следующее воскресенье». Спрашиваю: «Ты что, не рада?» — «Рада, — отвечает, — но день — не родительский. К другим не пускают, и ко мне не надо ездить. Стыдно». И от подарка отказалась. Я ей кое-что привезла. Говорит: «Забери назад. Родители привозят, дети объедаются, а потом болеют», совсем стала взрослой! — восхищалась Аннушка дочерью. — Вытянулась. Загорела. Спрашиваю: «Ты о нас с папой скучаешь?» — «Нет», — говорит. А когда я собралась уходить, обняла меня и расцеловала.
Иван Иванович слушал жену вполуха. Жужжала бритва, и голова была занята совсем другими мыслями...
Впрочем, может быть, точка в словаре против слова «автомат» — действительно всего лишь поиск детали для детективного рассказа?
Но довод был слишком слабым. Если бы Саня шел от словаря к сюжету, он бы не стал спрашивать у дяди Жени — полковника милиции Строкуна, что такое «примус» — узнал бы из словаря. А Саня сначала услышал это жаргонное слово, не понял его, но насторожился и стал искать пояснения. Обратился к дяде Жене, потом — к словарю... Не в пивном ли баре «Дубок»?
«Григорий Ходан жив. Я его видел... Стоим со Славкой за стойкой, наслаждаемся напитком, о всякой всячине болтаем. Чувствую, мне как-то не по себе: все обернуться хочется, будто за спиной — глухой лес... Не выдержал, обернулся. Смотрит на меня... Бородатый... Глаза-сверла, так и буравят.
— Слышал, ты из Карпова Хутора?
А мне от его взгляда — не по себе. Народу — не продохнешь, но у меня такое ощущение, будто встретились мы... на пустынной ночной улице».
Только ли от взгляда стало Сане не по себе? Может, он что-то услышал? От рыжебородого... От Григория Ходана. В пивной, где народу не продохнешь, матерый преступник не станет говорить о пистолете-пулемете, даже на жаргоне. Он поищет место поукромнее. Выходит... Что же выходит? Саня что-то недоговорил...
Сели завтракать. В иное время Иван Иванович обязательно рассказал бы свояченице о признании Сани: «Григорий Ходан жив. Я его видел...»
Но что-то удерживало его от такого разговора с Мариной.
«Вернется Саня из Благодатного... Поговорю вначале с ним. С глазу на глаз, как мужчина с мужчиной, как отец с сыном, как майор милиции с излишне доверчивым неопытным человеком, у которого совершенно не развито чувство опасности».
— Отец, ты чего?.. Словно не в своей тарелке... — спросила Аннушка.
— По работе неприятности... — буркнул он.
Этого было для нее вполне достаточно. Аннушка никогда не вникала в специфику его нелегкой службы.
День выдался напряженным. Иван Иванович пришел в Управление в начале девятого — хотелось еще раз осмыслить сложившуюся ситуацию по делу об ограблении мебельного магазина. Но позвонил Строкун и сказал:
— Майор Орач, генерал жаждет нас видеть.
Генерал — это начальник Управления внутренних дел облисполкома. На белом свете много генералов разных рангов, которые занимают разные должности, но в Управлении этим словом всегда называли одного человека, — оно заменяло ему фамилию и имя-отчество.
Разговор с генералом не мог быть особенно приятным майору Орачу. За его группой с начала года числилось три нераскрытых дела, в том числе убийство охранника вневедомственной охраны, который дежурил при входе в здание Министерства угольной промышленности. Казалось бы, все очень просто: в конце рабочего дня кто-то вошел в вестибюль, рядом оказался охранник, и в него выстрелили. Но кто именно? Увы, свидетелей не было. Иван Иванович со своей группой два месяца бился над расследованием. Каких только версий не выдвигали! Месть. Ревность. Охота за оружием. Охранника с кем-то спутали... Убийца-маньяк. Ни одно из этих предположений не подтвердилось. Майор Орач как розыскник расписался в собственном бессилии. Обидно. Это унижает тебя в собственных глазах, вызывает горькое сочувствие у товарищей по работе и постоянные (молчаливые — они еще острее) упреки начальства. За год майору Орачу пришлось принять участие в раскрытии нескольких преступлений... Удивляться не приходится: область промышленная, из пяти миллионов жителей — четыре с половиной живет в городах и поселках городского типа. А сложная оперативная обстановка складывается именно в городах. Урбанизация, акселерация, миграция... Изменяется социальный состав страны, изменяется и картина преступности. А по какой-то непонятной давней традиции принято считать, что в изменении картины преступности виновата милиция. Будто преступность — это продукция правопорядка, а не издержки развития общества в целом.
— В прошлом году у вас было пять нераскрытых преступлений, а в этом году — шесть: рост нераскрытости — двадцать процентов!
Внимательно выслушав майора Орача и полковника Строкуна, генерал принялся рассматривать портреты Егора Дорошенко и Кузьмакова, воссозданные художником по рассказам очевидцев.
— Всесоюзный розыск рано или поздно свое дело сделает, но нас с вами это не устраивает. Вы убеждены, Иван Иванович, что эта парочка, — он показал на портреты Дорошеко и Кузьмакова, — не выехала из Донбасса?
— Предполагаю, товарищ генерал, — ответил Орач. — Косвенные данные...
— Евгений Павлович, — обратился генерал к Строкуну, — в таком случае грош цена нам с вами, как работникам милиции. Двое известных розыску преступников в двух шагах от нас с вами, а мы, словно слепые котята, тычемся вокруг да около. И потом, почему до сих пор толком ничего не выяснено об этом легендарном Папе Юле! Хотя бы эскиз портрета по описанию очевидцев. Есть такие?
— Четверо, не считая работников магазина и случайных людей, оказавшихся в тот момент в магазине. На редкость противоречивые сведения: то с бородой — то без бороды, то высокий — то низкий, то лысый — то чубатый, то старый — то молодой. А подельники задавлены страхом и готовы принять все его грехи на себя, лишь бы не упоминать в показаниях этой личности.
Генерал покачал головой.
— Чем меньше хотят говорить о Папе Юле его сообщники, тем острее необходимость у нас с вами знать о нем хоть что-нибудь. Побеседуйте еще разок-другой на эту тему с заинтересованными лицами, — посоветовал генерал.
