— Вы только посмотрите — похож на банщика, а туда же: Бог, Гений, Женщина, Дурак. Да что ты в этом понимаешь?
— А то, что человек произошел от обезьяны, от макаки, — сказал автор. — Стоит только послушать, как наши дамы выражаются.
— Я тебя ударю.
— Лучше укуси.
Скачков усадил Регину, прижал к себе. Она затихла и прошептала, впрочем, громко:
— Могу поспорить, он назовет их пупсолюди.
Константин Леонардович бросил на нее взгляд и постучал костяшками пальцев по столу.
— Мы отвлеклись. Олег Васильевич, читайте дальше.
Автор прокашлялся.
— Картина шестая. Напоминаю — это экспликация. Некоторые картины еще не разработаны.
Когда розовые пупсолюди овладели знаниями, они стали этими знаниями баловаться. Сцену озаряют вспышки. Слышны взрывы, крики «Ура!».
Дурак. Ты научил их воевать. Ты утверждал, что инфантильному уму, незрелым чувствам война полезна, как упражнение на взрослость. Когда же наши дети созреют для мира?
Гений. Похоже, что, когда они созреют, им уже нечего будет жрать. Они же плодятся, как термиты. Тринитротолуол не оправдал себя как противозачаточное средство. А ты что скажешь, Бог?
Бог (сверху). Божье дело — первотолчок.
(Подходит пупсочеловек. Теперь он черен от щетины. На рубахе надпись: «Мы впереди».)
Житель. Женщины просят голоса. Я — за. Я воевал, чтобы женщина сравнялась со мной. Чтобы стала на одну доску. Для женщины, я полагаю, в этом благо.
Гений. Ну, коль она согласна, валяйте — стойте на одной доске.
(Общее ликование. Звуки медных труб. С этого момента женщин от мужчин ни по лицу, ни по одежде не отличить. Все курят. Все грубо хохочут.)
Дурак. А как же ЭТО?
Гений. На ощупь.
(Над сценой на аэростате поднимается лозунг: «Любой стыд — ложный!»)
— Олег, нет в тебе Бога, — сказала Регина и всхлипнула.
Автор кивнул.
— Нету. Христос не воскресает дважды.
Мужик-свиноцефал коснулся автора плечом.
— Отныне он язычник. Я тоже. Язычество — религия царей.
— Ты царь?
— Я был царем. Ты меня назад сманила. Теперь вот человека сманиваешь. — свиноцефал ткнул пальцем в Скачкова. — А человек не ведает. Жалко, в пьесе нету лошади. В эту пьесу надо лошадь. Гений, Дурак и Лошадь…
— У художника свой Бог, созданный по образу и подобию, — сказала женщина-синяк. Глаза у нее были такими большими, какие не защитишь даже слезами.
Регина посмотрела на автора.
— Ха-ха, — сказала. — По его подобию получится вот такой божок: прыщавый, худосочный и жадный. Такие боги за счет женщины в ресторан ходят.
Константин Леонардович снова постучал пальцами по столешнице.
— Картина седьмая, — сказал автор, не дрогнув. — Появляется компьютер. Жители дерутся за места у экранов. С этого момента они все похожи на японцев.
Японец. Алиготэ.
Японка. Сенсей…
Японец. Каратэ…
— Здесь у меня будут японские фразы, — пояснил автор. — Читаю дальше.
С развитием технических знаний и распространением учения дзен количество людей на земле сильно уменьшится. Этому же будут способствовать импотенция, самосозерцание, лечение зубов гамма-лучами, противозачаточные средства, которые начнут выпускать в красивых фантиках с ягодками, птичками, зверушками. Компьютерные игры снизят половое влечение, что, в свою очередь, отразится на рождаемости. Теперь жители даже не черные — они зеленые, как японцы в хаки.
Дурак. Когда-то они были розовые. Несли в себе добро. Сейчас, по-моему, только навоз.
Гений. Они всегда стремились к скупке краденого.
(К разговору прислушивается лохматый житель.)
Житель. Но среди нас имеются великие мужи.
Гений. Чтобы прослыть великим, достаточно дубины.
Житель. Но почему же? Но…
(Дурак с подозрением приглядывается к Жителю. Хватает его за грудь.)
Житель. Что вы делаете?
Дурак. Девица! Если ее помыть и причесать, будет хорошенькая. Душечка. Солнышко. Запомни, крошка, единственное стоящее занятие — любовь. (Увлекает Девицу в кусты рододендрона.)
Гений. Я же говорю — дурак, а умный…
(Гений заглядывает за кусты. На траве разостлана скатерть. На скатерти бутылка и закуски. Причесанный Дурак и причесанная Девица сидят в обнимку со стаканами в руках. П о ю т: «Парней так много холостых, а я люблю тверезого…» Гений присаживается к «столу». Разглядывает бутылку.)
Гений. Кагор…
Дурак. Спасать их надо. Верни им ветчину, вино и медленные танцы…
Гений (пьет из горлышка кагор). Шекспир с глубокого похмелья, вылезши из борделя, где пребывал неделю или месяц, создал «Ромео и Джульетту». Все замечательное — с перепоя.
Девица. «У любви, как у пташки, крылья…»
Гений (смотрит в горлышко бутылки. Сунул туда палец.) Дыра — начало всех начал. Дыра и точка. И взрыв!
Бог (сверху). Не надо взрыва.
Гений. А ты заткнись. (Бросает бутылку вверх.) Лучше выпей. Вино есть колыбель и кладбище богов.
Бог (сверху). Неглуп, но алкоголик.
Дурак. О Боже, он придумал вещество, способное к самопознанию. Какую-то пластмассу — дрянь какую-то…
Девица. «Любовь никогда не бывает без грусти…»
Бог (сверху). Самопознание все приведет к нулю.
Гений. Врешь. Я Бога сотворю.
Бог (сверху). Зачем тебе два Бога?
Гений. Не два! Всем-всем по Богу! Всем — и японцам.
Бог (сверху). Не утруждай себя. Они уже придумали забаву.
(Компьютеры, у которых сидит и дергается все зеленое человечество, вдруг взрываются с чудовищным грохотом и вонью.)
— Но почему японцы? — спросила женщина-синяк.
Ей ответила девушка-свечечка:
— Даша, европейский суперэтнос имеет тенденцию к свертыванию, он выработался. Зато азиатский суперэтнос на подъеме. Двадцать первый век будет принадлежать азиатам во главе с японцами.
— Как страшно, — прошептала женщина-синяк.
— Картина восьмая, — громко объявил автор. — И вновь сожженная земля. Все багрово и огнедышаще. По острым обломкам бредут в изнеможении двое — Гений и Дурак.
Дурак. Опять мы одиноки. Я говорил тебе — будь добрее.
Гений. Кричи. Пусть голос Дурака пустыню оживит.
Дурак. И закричу. Она была прекрасна-а!
Гений. Аннигиляция? О да. В ней все слилось: и жизнь, и смерть, гармония и хаос…
Дурак. Ты сам дурак. Я говорю о Ней…
Гений. Заткнись. Услышит этот старый хрен, что наверху, опять Ее подбросит.
Бог (сверху). Кайся.
Гений (неохотно и мрачно). Каюсь…
Вскочила Регина. Опираясь на плечо Скачкова, спросила:
— Ну почему? Почему ты все время пытаешься унизить женщину? Ты — импотент, в чем ты каешься?
— Как в чем? — спокойно сказал автор. — Это конец. Каюсь для точки.
— Ни в чем ты не каешься. Ты не любишь ни Бога, ни женщину. Только самого себя — мания величия. — Щеки Регины горели, как факелы чести и справедливости. — Весь этот хлам написан ради самовыпендрежа. А что касается Гения — не трожь! Чего нет в нас, того, естественно, не может быть и в нашей пачкотне.
Автор смотрел в темноту потолка. Страстный выговор, можно даже сказать — топор Регины его не тронул.
— А я говорю — где лошади? — сказал свиноцефал.
«Он и свихнулся на сходстве то ли с боровом, то ли с быком, — подумал Скачков. — Ему все на это намекали, он и завернулся сам в себя».
— Непременно лошадь. Я тебе говорю, Олег, вставь лошадь на бугре. — Свиноцефал повернулся к автору и заставил автора повернуться к себе. — А ты, Олег, возвел на бугор себя. Регина права — сейчас центр нравственности конь, а не японец. Надо, чтобы на всех буграх стояли кони. И Берию введи для достоверности. В пенсне.
Автор погладил его руку, и критик затих.
Оживился моряк. А может, не моряк. Что-то в нем было морское, но нехорошее. Было похоже, что лицо этого человека состоит из матросских пуговиц. И каким-то образом на эти пуговицы застегнуто что-то морское. Моряк сверлил всех, особенно Скачкова и Регину, взглядом.
— Я записал тут несколько мыслей. Мысли я зачитываю стоя, — он встал. — Мысль первая: «Наконец-то мы взобрались на тот пик невежества, с которого уже можно разглядеть далекую ниву культуры». Второе: «Бог — лишь прибавочный элемент к опыту, накопленному гением». Третье: «Невежеством способна управлять только религия». И еще, касается женщин: «Даже сто красавиц не заменят нам одного Бога». И пятое: «Цель всякой жизни — смерть». — Моряк посопел, как бы стравливая пар. — И в заключение маленькая притча, написанная мной только сейчас, по ассоциации. «Стоят два столба, старый и новый. „Ты гнилой“, — говорит новый столб старому. „А ты бетонный“, — отвечает старый столб новому». Спасибо за внимание.
