«Нет, только не такая смерть! — внутренне ожесточился Авдеев. — Никогда!» — противились в нем силы жизни. Однако не заказаны были и другие мысли: что будут говорить после них. Скажут, утонули на рыбалке замполит полка вместе с командиром эскадрильи. Надо же какое совпадение: замполит точно — в свой день рождения — в тридцать три года! И только по своему недомыслию: вышли зимой в море на резиновой лодке!
Шишкин, кажется, приловчился грести.
— Нормально, Вадим! Хорошо идем! — подбадривал его Авдеев. Хотя, какое нормально! Сидел уже по пояс в воде!
— Держите, Владимир Михайлович, воздух, что осталось! Будем выгребать, — размашисто заорудовал веслом Шишкин.
Если он думает, что Авдееву удается хоть каким-то образом задерживать утечку воздуха из задней секции, если это помогает ему сохранять присутствие духа, то, естественно, Авдеев не станет его переубеждать, доказывать, что никакого воздуха там уже не осталось:
— Держу, Вадим! Пока все! Хоккей!
Отдельные коврижки отколовшегося льда начали медленно смещаться вдоль борта назад. Значит, лодка приобретала поступательное движение!
На одной из льдин с остатками снега стояла, как на подушке, белогрудая чайка с лапками морковного цвета. Она проплыла совсем рядом, видны были перышко к перышку. Шапку кинь — и накроешь. Чайка безбоязненно смотрела на них черным в янтарной оправе зрачком, поворачивая голову по мере удаления; что за невидаль!
Крылья бы им сейчас! Но не дано! А чайка как усмешка судьбы.
Авдеев держался на плаву за счет надувных подушек и остатков воздуха, пузырем раздувавшими куртку. По мере того как набухала одежда, Авдеев глубже осаживался в воду.
Все сводилось к простому расчету: кто быстрей? Или Шишкин успеет выгрести, или волна раньше накроет Авдеева.
— Вадим, померяй глубину! Может, мелко? — надеялся Авдеев на чудо.
— Нет, глубоко еще! — сначала ответил Шишкин, потом все-таки ширкнул в воду веслом. Оно ушло с верхом. — Глубоко! — Он обернулся, и, видно, положение Авдеева произвело на него впечатление.
— Держитесь, Владимир Михайлович! Осталось немного! Когда мелко будет, дно сами увидите!
— Держусь, Вадим, терпеть можно!
Разговаривали они душа в душу, как и не было между ними никогда никаких разладов. Авдееву ничего не оставалось, как держаться. Надувные подушки поддавливали снизу не строго вертикально вверх, а запрокидывая на спину. Если отпустить, то его тут же перевернет назад, а подушки разнесет по волнам вольным ветром.
Шишкин принялся грести с таким усердием, будто вышел на последнюю прямую в олимпийской регате. Только мотылялся на ветру капюшон его походной, защитного цвета, куртки. Теперь и на глаз было видно: берег тронулся им навстречу.
— Вадим, отлично идем! Вижу землю! — поддерживал высокий моральный дух на судне Авдеев. А про себя подумал: «Кажется, выгребаем!»
— Хорошо, хорошо! — на мгновение оценивающе оглянулся Шишкин. Лицо его с заострившимся носом было как у стайера, одолевшего большую половину дистанции. — Успеем! — сказал он, тяжело дыша.
С берега тоже увидели их приближение. Женщины вышли к самому краю припая. В красной куртке — Нина Федоровна, в ярко-синей — Вера Павловна, стояли на фоне снега ало-голубым знаменем любви и надежды.
«Выплыли!» — теперь окончательно уверовал Авдеев. Он первым и увидел белевшие сквозь серую толщу воды нагромождения известковых валунов. Развалинами древней крепости выступали они на морском дне.
— Вадим, видишь справа по борту?
— Где? А-а-а… Вижу!
Он продолжал грести, пока не подвел лодку к молчаливо стоявшим женщинам.
— Приплыли! — И слышно было, как чиркнуло, входя в подтаявший снег, брошенное Шишкиным весло.
Первой в полном недоумении подала голос Вера Павловна:
— Володя, ты че сидишь по горло в воде?
— Сейчас, еще чуток! — улыбался из своей ванны Авдеев. — Дай насладиться!
— Володя, это что такое? Вылезай немедленно, — заволновалась, всплеснула руками Вера Павловна. — Вылезай, что сидишь?! — Привычно брала она власть в свои руки.
Не Авдеев, а Шишкин ступил первым на берег. Подвернул лодку бортом к себе, подал Авдееву руку. Тот тяжело вылез, обламывая коленками кромку льда. Думал, не выпрямиться. Нет, встал, хотя и с дрожью в коленях: «Тяжела ноша!»
Вода стекала с него в три ручья, фонтаном била из летних полусапог.
— Володя, посмотри, Вадим как человек стоит!
И правда, Шишкин сухим из воды вышел.
— Мать, первый раз положено с крещением, — наслаждался надежностью земной тверди Авдеев. А сам посматривал на море. Оно потемнело к полудню, закурчавилось барашками. Авдеев посматривал на него, как на зверя в клетке. Чуть было не попал к нему в лапы! А теперь — тьфу на тебя! — никакой силы не имеешь.
Но странно устроен человек.
Вытаскивая лодку на берег, Шишкин не заметил, как вывалил за борт мешок с уловом.
— Эй, эй! Рыба уплывает! — Как стоял Авдеев, так и сиганул в воду. Нагнулся, начал шарить руками по дну. Точно, вытащил мешок. — Держите! Уху варить будем!
— Какую уху! — негодовала Вера Павловна. — В госпиталь попадешь!
Нет, не угадала она. Ни чихнул, ни кашлянул после этой рыбалки Авдеев. Спасибо, отопление в «Жигулях» сделано по нашей зиме. Пять минут — и хоть парься. Благо, еще Шишкин имел туристскую привычку надевать под походную робу спортивный костюм. Снял с себя, отдал Авдееву.
А потом была баня с березовым веничком, малиновый чай, две таблетки аспирина и дневной сон. Встал через три часа Авдеев, и как ни в чем не бывало.
Но речь не об этом. Вера Павловна к вечеру заправила уху укропчиком, и у Авдеева защемило на сердце:
— Вера, а где Шишкины?
— Где им быть? Дома.
— Зови сюда!
— У тебя день рождения, а я зови… Нет, милый, зови сам.
И Авдееву нетрудно поднять трубку. Шишкин не сразу, но ответил.
— Вадим! Вы что, уже спите? — задал Авдеев скорей риторический вопрос. — Идите к нам! Разве вам не слышно, какая уха у Веры вышла?
Шишкин сказал с явной растерянностью, понижая голос:
— Владимир Михайлович! Мы действительно уже спим.
— Как спите? Время еще девяти нет!
— Мы вообще рано укладываемся.
— Так, так. И Нина Федоровна?
— Она раньше меня уснула.
Понятно, счастливая женщина.
Не хотел Шишкин идти в гости без жены. Какие еще могут быть разговоры! Авдеев дальше не стал настаивать.
— Ладно, Вадим, понял тебя! Извини, что поднял. Спокойной вам ночи!
Положил трубку, а самому подумалось в сердцах: «Хрен моржовый этот Шишкин! В своем амплуа!»
Это была летучая, как тень крыла, досада. Мелькнула — и как не бывало.
На кухню вернулся Авдеев уже в добром расположении духа.
— Вера, слышала? Они уже спят! — смеялся от души Авдеев.
Вера Павловна отнеслась к ним с пониманием:
— Комсомольский возраст! Чего не спать?!
Авдеев присел на кухне к столу и, как всегда бывает после пережитой опасности, мысленно возвращался к подробностям критического момента: Шишкин, остервенело вырывающий весло из уключины. Как он безошибочно оценил ситуацию, когда впору, вообще, было потерять голову.
Поразительно четкое, быстрое, точное мышление! А как действовал? Ни одного лишнего движения, жеста! Ничто ему не изменило: ни выдержка, ни самообладание, ни здравый смысл! Боевой командир в реальном бою!
Почему же тогда этот Шишкин просто несносен бывает в служебных отношениях?
Может, по той же причине: при четких и ясных представлениях о жизни, строгом и правильном образе мыслей невозможно оставаться спокойным, когда видишь, что обстоятельства заносят не в ту сторону. Это будет уже не спокойствие, а равнодушие. Так что же лучше: живой человек или безответственная тень!.. По войне известно, что не все хорошие в мирной жизни командиры оказывались умелыми в бою. И наоборот: герои в бою отодвигались на второй план в мирной жизни. Почему с Шишкиным легко в воздухе?
Там, как в бою, все стоит на непреложных истинах. А на земле не обойтись без компромиссов. Тут-то и начинаются осложнения.
— Володя, что сидишь как бедный родственник? — Вера заметила его отстраненность, подошла, пожалела, привлекая его поникшую голову к груди. — Режь хлеб, не забывай быть хозяином!
— Хорошо, хорошо, — вставил Авдеев, а по инерции еще думалось: «Нет, лучше уж с такими, как Шишкин. Хоть и беспокойный и посчитаться приходится, зато все ясно с ними и надежней!» — окончательно укреплялся он в своем выборе. Плохо, что не удалось поговорить по душам!
… Шишкин подошел к Авдееву на следующий же день, сразу после утреннего построения:
— Владимир Михайлович! Я вас прошу: отдайте мне на стоянку прапорщика Хайрулина. Парткомиссия ведь не присутственное место!
Опять он за свое. И момент выбрал, гусь лапчатый, когда обратиться. Как откажешь?
