Гаджи положил телефонную трубку, тяжело вздохнул, затем отправил в рот ложку варенья и запил остывшим чаем. После этого он опять поднял трубку и попросил соединить его с мусульманской женской школой.
- Алло, говорит Гаджи. Завтра состоятся похороны губернатора. Сначала все мусульмане города соберутся у моего дома, где будут читаться молитвы, затем все примут участие в похоронах - направятся к дому покойного. Завтра в час дня приведите всех учениц к моему дому. Пусть девушки вплетут в волосы черные ленты. Кроме того, у каждой на руке должна быть черная повязка. Составьте список учениц, которые откажутся подчиниться вашему приказу.
На следующий день к полудню движение на Горчаковской улице было приостановлено. К дому Гаджи пришли тысячи мусульман, начиная от лавочников, кончая носильщиками.
Кочи Гаджи Аслан со своими людьми метался по базару, отдавая приказания:
- Чего стоишь?!. Живей, живей!... Беги к дому Гаджи!... Эй, поторапливайся!...
Запуганные мусульмане покорно, как стадо овец, потянулись к дому своего "отца".
Молодчики Гаджи Аслана, угрожая расправой, бегали по городу и принуждали азербайджанцев идти на похороны губернатора. Лавочники, владельцы магазинов безропотно повиновались приказам кочи.
Шум толпы на Горчаковской улице не мог заглушить громких молитв, которые вырывались из широких окон парадного зала дома Гаджи.
В доме было полно пароду. Но впускали только тех, чье имя значилось в заранее составленном списке.
Гаджи ходил среди гостей, отмечал, кто пришел, кого нет.
Головорезы Гаджи Аслана стояли, выстроившись в один ряд, все в высоких, черных каракулевых папахах, в бархатных жилетах с посеребренными стеклянными пуговицами; из-под пиджаков выглядывали ручки пистолетов; у всех были лихо подкручены усы.
Рядом с ними, в три шеренги, стояли ученицы женской школы - с черными лентами в волосах, с траурными повязками на руках.
Кочи вели непристойные разговоры, вгоняя девочек в краску.
- Ах, похитить бы вот эту пташку!...
- Эх, попадись она мне в руки!...
- Да, схватить бы такую - и в фаэтон!... И без промедления в садик Нардаран!...
- Гаджи за такие вещи по головке не погладит! Вон видишь стоит женщина? Все зависит от нее. Она дала клятву выдать замуж всех этих девочек.
- Нам-то с тобой ни одна не достанется!
- Достанется и тебе, если такие, как Ашур-бек, не обесчестят всех этих девочек!
- Что верно, то верно. В кабинете директрисы каждую ночь веселятся...
- Говорят, девочки, которые позволяют развлекаться с собой, ходят в зеленых шляпках.
Болтовня необузданных, грубых кочи возмущала школьниц.
Появление в дверях зала кочи Гаджи Аслана положило конец этим разглагольствованиям.
От многих не укрылось: хозяин дома Гаджи Зейналабдин был не в себе. Он не переставал хмуриться. Поговорив с кем-то по телефону, раздраженно бросил трубку на аппарат.
- Подлецы!... Смутьяны!... Вероотступники!... Вчера я целый день втолковывал им по телефону, как надо действовать. Так нет же, ничего не смогли сделать!... К Гаджи подошел Алимардан-бек:
- Что-нибудь произошло?
- Вот именно, произошло.
- Большая неприятность?!
- Что может быть хуже?! Вчера звонил на фабрику, даже отправил им телефонограмму. Распорядился, чтобы сегодня фабрика не работала и все рабочие организованно явились в город на похороны губернатора. В этом был бы большой политический смысл. Так что же вы думаете? Фабрика сегодня не работает, а в город никто не пожелал явиться.
Алимардан-бек изумленно смотрел на Гаджи.
- А почему?!
- Спрашиваешь!... Все очень просто. Этот проныра и вероотступник, большевик Мир Ага опять каким-то образом проник на фабрику и организовал митинг. Он болтал всякий вздор и подговорил всех рабочих. Дураки послушались его и разошлись по домам. Что мне делать?! Куда укрыться от этого шайтана?! Гонишь ублюдка в одну дверь, а он проникает через другую.
Молла начал громко читать коран, и Гаджи был вынужден замолчать.
Один молла сменял другого. Наконец чтение молитв закончилось. Пора было выходить из дома на улицу.
Гаджи Зейналабдин был человеком не робкого десятка, однако жизнью своей дорожил, считая, что осторожность никогда не повредит. В связи с этим кочи Гаджи Аслан заранее получил от него особые указания.
Когда моллы умолкли, Гаджи спросил своего главного телохранителя:
- У тебя все в порядке?
Гаджи Аслан усмехнулся:
- Гаджи Зейналабдин может чувствовать себя в полной безопасности. Все мои люди перед твоим домом. Я заранее составил список. Ребята явились все как один - Курбан из Раманов, Мустафаев Гасан из Кишлов, внук Дурсуна Акпер, сыновья моллы Касума из Крепости, внуки Шахгельди Таги, Садык с Чемберекенда, мороженщик Гусейн, Эль Аббас из Сураханов, Ших Балаев, Зафер Бабаев, сыновья Гаджи Зарбали из Нижнего квартала, Данасатан-оглы Сулейман, Мухаммед Абдурразак, Пальто Абаскули Гаджи-оглы, Мешади Салим-оглы Солтан, Паша из Нардарана и другие...
Гаджи Аслан, сдвинув на самые глаза папаху, добавил:
- Все эти ребята ждут твоих приказаний, Гаджи!
Первыми на улицу вышли священнослужители, за ними мусульманская знать, нефтепромышленники, заводчики, буржуазная интеллигенция. Гаджи находился в центре этой группы.
Гаджи Аслан, как петух, метался во все стороны. Его правая рука сжимала рукоятку дагестанского кинжала.
- Будьте наготове, ребята! Будьте наготове! - кричал он.
Можно было подумать, что бакинские кочи, которых собралось у дома Гаджи около двухсот человек, услышали боевую команду: их руки сами потянулись к пистолетам. Головорезы проверяли свое оружие.
Гаджи Аслан, заткнув полы чухи за пояс, бегал от одной группы кочи к другой, размахивал длинным своим чубуком и давал указания. Затем он опять вернулся к Гаджи.
Кочи Курбан из Раманов и Мустафаев Гасан из Кишлов, выполняя приказ Гаджи Аслана, отдали распоряжение своим ребятам занять места перед группой священнослужителей; они должны были расчищать толпу, так как накануне по городу был пущен слух, будто дашнаки собираются напасть на траурную процессию. Другие отряды молодчиков Гаджи Аслана получили приказ охранять траурную процессию с флангов. Шайки Садыка с Чемберекенда и внуки Шахгельди Таги были призваны составить арьергард.
Гаджи то и дело поворачивал голову в ту сторону, где, красуясь пышными черными бантами, шли юные школьницы.
Директриса Марьям-ханум Сулькевич и ее помощница Сакина-ханум Ахундова, обе с ног до головы в черном, были бессильны оградить своих воспитанниц от нескромных взглядов мужчин.
Печально зазвенели колокола собора, давая знать, что тело покойного губернатора двинулось в свой последний путь.
Траурная процессия, собравшаяся перед домом Гаджи Зейналабдина Тагиева, направилась на соединение с процессией, которая должна была сопровождать гроб с телом губернатора от его особняка, что на Набережной улице.
Церковный звон и возгласы священнослужителей, читающих коран, были своего рода походным маршем мусульманской знати и бакинских кочи.
Моллы выкрикивали:
- Все на свете в твоей власти, всемогущий аллах!...
Священники и дьяконы, помахивая кадилами, распространявшими вокруг пахучий голубоватый дымок, провозглашали:
- Упокой, господи, душу усопшего раба твоего!...
Но более всех убивались, идя за гробом покойного губернатора, двое глава бакинских кочи Гаджи Аслан и миллионер Агабала Кулиев, единственные из бакинских мусульман, кто записался в черносотенный "Союз русского народа".
XXXII
Царские власти, упорно стремясь расколоть единство бакинского пролетариата, замышляли новую провокацию - опять натравить друг на друга армян и азербайджанцев.
В ответ на это бакинские большевики подготавливали всеобщую стачку, надеясь провести ее в августе.
Полиция озверела. В конце июля начались аресты среди лидеров рабочих. 20 июля на улице был схвачен Петр Монтин. В ту же ночь его отправили в тюрьму, что в городе Кубе.
Однако деятельность большевиков не прекращалась. На нефтепромыслах, заводах и фабриках Баку организовывались митинги. По городу расклеивались прокламации, которые призывали рабочих к бдительности, рассказывали о готовящихся провокациях.
В один из таких тревожных дней Аскер поздно вечером вернулся с Биби-Эйбата, где выступал на митинге рабочих. Так как он жил в Балахано-Сабунчинском районе, а пригородные поезда уже не ходили, он решил переночевать у Василия.
Около полуночи он постучался в дверь его комнаты. Василий впустил его. Он был в нижней рубашке и спросонок не сразу узнал Аскера. Уже больше недели он не виделся со своими товарищами. Те отвернулись от него из-за Сусанны.
Василий зажег ночник, и Аскер огляделся. Комната заметно преобразилась: потолок побелен, оконные рамы покрашены голубой краской, на окнах - тюлевые занавески, дверь завешена недорогой портьерой, стол застелен не газетой, как прежде, а белой скатертью, на крючке у рукомойника - чистое полотенце, полки с посудой прикрыты полотняными занавесками.
