— А когда выступать? — спросил Осипов у майора.
Почибут ответил, что на подготовку дано два дня.
— Добре, — кивнул Осипов удовлетворенно.
Почибут и Абашев вышли.
— Елена Васильевна! — позвал Осипов.
Вошла Русакова.
— Вы меня звали, Антон Петрович?
— Я хотел поговорить с вами. Вы садитесь... — Осипов, заложив руки за спину, ходил из угла в угол. Лицо его было серьезным, даже строгим. Казалось, он решал сложную и ответственную задачу.
Сердце Елены Васильевны дрогнуло и заныло тревожной радостью. Ей показалось, что она поняла его без слов. Поняла своим женским чутьем и чистотой материнского сердца. Но это была ошибка.
— Вам надо уехать отсюда! — сказал вдруг Антон Петрович.
— Куда? Зачем? — спросила она чуть слышно.
— Не исключена возможность, что здесь начнутся сильные бои, — сказал Осипов. — Во что бы то ни стало надо отправить в тыл детей. По обстановке видно, что бои примут зимой затяжной характер, а с улучшением погоды начнется и бомбежка. Подвергать этому детей — преступление.
— Я бы давно уехала, но ведь никто не знал, что фронт так быстро приблизится к Москве. А теперь трудно выехать, все дороги забиты. Я никак не придумаю, как мне спасти дочь. — Русакова вдруг низко опустила голову и судорожно сжала руки.
— Если вы хотите, я вам могу помочь. Отвезете Петьку и Машу в Уфу, к моей сестре. Там у меня дочка. Ну и сами у нее останетесь. О билетах я похлопочу...
— Не знаю, как вас благодарить, Антон Петрович. — Елена Васильевна поднялась с места, наполненные слезами глаза смотрели доверчиво и ласково. Но Антон Петрович старался не замечать этого. На душе у него было совсем другое чувство.
Вошел коновод Федор Чугунов и доложил, что баня готова.
— А где Петя? — спросил Осипов.
— А он с ихней девочкой с горы на салазках катается.
— Добре, сейчас вместе пойдем. Комиссар уже там?
— Так точно. Он уже раздевается.
На краю села, под горкой, возле небольшой речушки, стояла баня. Маша с Петей, оседлав вдвоем салазки, хохоча и взвизгивая, катились вниз с горы.
Маша приветливо улыбнулась Осипову. Антон Петрович хотел было отослать детей домой, но жаль было нарушать их веселье. Кинув в ребят снежком, он вошел в баню.
Баня была вытоплена наславу.
— Ну и благодать! — Антон Петрович был в самом благодушном состоянии. Рьяно натирая мочалкой спину Абашеву, он говорил. — Понимаешь, Миша. У людей бывает внешняя сторона жизни, которая, как коркой, покрывает настоящую жизнь.
— Понимаю, не все вещи таковы, какими они нам представляются. А ты не очень нажимай, а то шкуру сдерешь, — шутливо сказал Абашев.
— А что, больно? Хорошо, буду осторожней. Ты прав, Миша, прав Я вот после четырех месяцев войны на все стал смотреть другими глазами. Жизнь во сто крат ценней стала. Видно, оттого, что на глазах гибнут тысячи жизней.
— Да еще каких! — вставил Абашев.
— Ты знаешь, я нутром чувствую, что буду еще долго жить.
— Я догадываюсь, с какого часа это началось у тебя, — усмехнулся Абашев.
— С какого?
— С того самого, как приглянулась Русакова.
— Ты вот все шутишь, а мне совсем не до шуток.
— Как раз я тоже не шучу. Может быть, я не так разговаривал, но мне от души хотелось помочь тебе разобраться в самом себе. Мне хотелось знать...
— Подожди! — перебил Антон Петрович. — Тебе хотелось знать, забыл ли я жену и как быстро залечивает жизнь раны?
— Да!
— Так я тебе должен сказать, что моя рана, пожалуй, не залечится никогда. Я понимаю, что прошлое невозвратимо, как и сама молодость, но это не забудется! У меня до того ярко перед глазами эта картина: Валентина прижимает к груди Витьку, а какой-то фашистский гад целится в них из автомата. Нет, этого я, брат, никогда не забуду! И тем более сейчас. Вот тут-то ты, милый друг, не прав со своим легкомысленным сватовством. Елену Васильевну я просто уважаю и болею за нее душой, как за всякую другую женщину, которую война застигла здесь врасплох. Ведь их место с детьми в глубоком тылу.
— Прости, что я другое подумал...
Договорить Абашеву не пришлось. За окном хлестко затараторили пулеметы. Огромной силы взрыв так встряхнул баньку, что, казалось, она вот-вот развалится.
Осипов бросился в предбанник, накинул на плечи бурку и выскочил на снег. Немецкий истребитель, беспрерывно стреляя, шел вдоль речки на бреющем полете. Над лесом, в полосе обороны первого и второго эскадронов, разворачивалось около двадцати «Юнкерсов».
— Давай, Миша! — вернувшись, крикнул Осипов.
Быстро одевшись, Антон Петрович выбежал на улицу. Коновод Федор Чугунов с перекошенным от гнева лицом, запыхавшись, нес безжизненно висевшее на его руках тело Маши.
— Совсем? — хрипло спросил Осипов.
— В грудь, товарищ подполковник. Целую очередь. Я бежал, хотел в щель их сховать, но не успел, — виновато ответил Федор.
Елена Васильевна болезненно вскрикнула, когда мертвую девочку внесли в горницу. Потом она, приложив руку ко лбу, прислонилась плечом к стенке и смотрела на все происходившее с каким-то страшным безучастием. Так она простояла до прихода Осипова. Когда он вошел, Елена Васильевна опустила руку и посмотрела на него. Антон Петрович содрогнулся. В его сознании на мгновенье вспыхнуло воспоминание, и, как всегда в такие минуты, он вновь увидел беспомощную Валентину с сыном на руках перед кучкой озверевших фашистских солдат. Он знал, что в ту страшную последнюю минуту его жена, прижимая к сердцу Витьку смотрела вот такими же опустошенными болью глазами, как и мать только что убитой Маши.
— Антон Петрович! Что же теперь делать? — тихо проговорила Русакова
В эту минуту она ничего не знала и не понимала, кроме своего страшного горя.
Антон Петрович подошел к ней, взял за руку и осторожно, как больного человека, усадил на диван.
— Понимаю, все понимаю! — сказал он отрывисто и, схватив со стены шашку, пристегнул ее к портупее. Золото блеснуло на эфесе клинка тускло, холодно. Порывисто подойдя к Русаковой, он сжал ее голову ладонями и глухо, с болью в голосе сказал:
— Заплачьте хоть...
— Не могу! — отозвалась она каменным голосом и, точно опомнившись, с испугом спросила: — А где Петя, Петя где?
— Петя с комиссаром. Оставлю вам его. — Отпустив ее голову, Антон Петрович подошел к лежавшей на скамейке Маше. Сняв с головы папаху, он наклонился к бледному, с заостренным носиком личику и, целуя его, прошептал: — Отомщу, дочка. За всех отомщу! — и так скрипнул зубами, что стоявший у порога адъютант — младший лейтенант Гриша Бранко — вздрогнул и попятился к двери. Искаженное лицо командира полка было страшным в своем беспощадном гневе.
Выйдя из хаты, Осипов поспешно спустился с крыльца и, вскочив на коня, поскакал к штабу. Там его уже дожидались Абашев, Почибут и лейтенант Головятенко, помощник начштаба.
— Донесение комдиву послали? — подъехав, спросил Осипов. Он уже был собран, подтянут. Из-под тяжелых век блестели суженные карие глаза, разившие своей остротой и волевой напряженностью.
— Да! — подтвердил Почибут.
— Ты, Миша, неотступно наблюдай и командуй левым флангом. Если сейчас там тихо, это значит, ждут, пока не выявится успех на правом фланге. Резервный эскадрон Шевчука держи наготове на случай прорыва. Да предупреди Шевчука, чтобы горячку не порол и берег людей. Я буду на командном пункте батареи Ченцова. В зависимости от обстановки туда передвинем наблюдательный пункт. Связь держать непрерывно посыльными и по телефону Начальнику штаба быть с комиссаром. Лейтенанту Головятенко — со мной. Распорядись тут, Миша, — Антон Петрович не договорил и тронул коня.
Высокий, складный, в белом полушубке, Головятенко откозырнул и, придерживая шашку, побежал в сарай за конем.
ГЛАВА 2
По протоптанной связными тропке запушенные инеем кони шли охотно и резво. Лес, наполненный выстрелами, гудел. Вздрагивали висевшие на лапчатых елях комья снега и, оторвавшись, бесшумно скатывались на разгоряченных коней.
Осипов в сопровождении Головятенко, Антипова и нескольких конных разведчиков и связных подъехал к широкой просеке. Стоявший у минного поля часовой перегородил винтовкой дорогу и. сообщил, что двигаться дальше в конном строю нельзя. Осипов приказал спешиться и итти всей группе пешком.
Когда подходили к командному пункту батареи Ченцова, бой был в полном разгаре.
Немцы наступали тремя группами, пытаясь овладеть лесными просеками. Первая группа наносила удар по левому флангу третьего эскадрона Орлова в направлении Сычи, вторая — в стык первого и третьего эскадронов, третья, более сильная группа стремилась смять левый фланг соседнего кавалерийского полка под командованием Бойкова, чтобы зайти во фланг первому эскадрону и, изолировав его от третьего (при помощи другой группы, наступавшей в направлении Петропавловское), уничтожить каждый эскадрон в отдельности.
