Вскоре, вернувшись из поздней поездки, Гуси спросил обо мне у механика. Я услышал его голос, но не двинулся с места, копаясь в моторе: на поворотах возникал посторонний звук, я искал неполадку. Проверив все сомнительные места, с силой крутанул руль — и вновь услышал нечто похожее на тявканье щенка.
Неужели отправляться завтра в рейс на неисправной машине? В изнеможении я опустил голову на руль и нечаянно надавил на сигнал.
Кабину тряхнуло, хотя мотор был выключен. На подножку впрыгнул Медведь-Гуси. В темноте его глаза горели опасным огнем.
— Затравил Медведя, а теперь со страху сигналишь? Лаешь, как собака из подворотни?
— Я тебя не видел. И травить никогда не собирался.
— Ты меня погубил, понимаешь это?
— Чем?
— Влепил оплеуху, а я тебя до сих пор не убил. Кто теперь со мною считается?!
— Гуси, ты давно уже на свободе. Зачем цепляться за тюремные обычаи?
— Их придерживаются мои друзья!
— Какие они тебе друзья? Друзья были там, на перевале, помнишь? Прошлое — это всего лишь тусклый светлячок, вот-вот погаснет. А впереди твоя дорога освещена мощным прожектором. Не отворачивайся от света, Гуси! Не надейся, будто укроешься в каком-нибудь затхлом углу наши прожектора достанут тебя повсюду. Мы не отступимся от тебя!
— В лагере говорили: вору суждена одна койка, а та под замком, за запертой дверью.
— Вору — может быть. А рабочему человеку, мужчине во цвете лет, как ты, пора иметь двухспальную кровать да еще люльку для первенца. Тебе нужен семейный очаг, возле которого станет тепло другим. Ну, подумай, кого ты бросился защищать, чьим мнением дорожишь? Пакостника, который обидел вдову солдата? Да такой у собственной бабушки сундук взломает, не посовестится. Венчальное платье сестры проиграет в карты! Разве ты сам способен на подобное?
— Нет, нет!
— А если нет, то живи так, чтобы твоя тюремная кличка забылась. Чтобы тебя называли впредь не Медведем-Гуси, а дядюшкой Гуси, братцем Гуси.
— Поздно, Замин. Я могу от пустяка вспыхнуть, как тогда в чайхане. Мне трудно справиться с собою.
— Мы поможем тебе, Гуси! Ты для нас не потерянный человек. Ты наш дорогой товарищ!
— Я от тебя ничего не скрываю, Замин. Назад мне тоже дороги нет. Твоя пощечина перечеркнула мою прежнюю жизнь. Никто не захочет вспомнить, каким виртуозом был Медведь! Я ведь замки с закрытыми глазами без ключа отмыкал. А сейчас стал вроде больного пса, которого каждый пнет. Сдохну — сволокут в канаву и камня надгробного не поставят…
От слов Гуси меня пробрала дрожь. А что, если он пришел убить меня и затеял весь этот разговор лишь для того, чтобы оправдаться перед собственной совестью?!
Мне стало еще больше не по себе. Рывком повернув ключ, включил мотор, и лишь привычный шум машины успокоил меня.
— Ты внимательно прочитал статью Дадашзаде?
— Как сумел. А что?
— Помнишь, он рассуждает об «я» и «мы»? Взявшись за руки, помогая друг другу, все вместе люди становятся «мы».
— Из вчерашнего лагерника партийца не получится. Не агитируй зря, Замин.
— Ошибаешься! Не зря. Я еще сам не член партии. Но готовлюсь. Мечтаю об этом. До всего надо дойти собственным умом, Гуси! Отец может подарить сыну дом, мать — сшить для него красивую одежду. Но убеждения не берутся у других. Они не наследство, не подарок. К ним приходят собственным путем. К партийному билету тоже.
Я оборвал на полуслове и потянулся рукой к дверце. Гуси нажал ручку с другой стороны. Но когда кабина распахнулась, он не отступил. Продолжал испытующе сверлить меня взглядом.
— Торопишься в город?
— Нет. У нас заседание.
— Какое еще?
— У Икрамова.
Гуси нерешительно кашлянул, прочищая горло:
— Наверно, и про меня будете говорить?
— Что именно?
— Гнать, мол, надо таких с автобазы. Чужак я для вас.
— Глупости. Здесь нет чужаков.
Я выпрыгнул из кабины, с шумом захлопнул дверцу. Но Гуси и теперь не посторонился. Мы стояли лицом к лицу; по пословице, между нами вода не протекла бы. Эти несколько секунд решали многое.
— Не топчи меня, — со скрытой угрозой проговорил наконец он. — Я еще не побежден.
— Хочу, чтобы ты был победителем, Гуси. Но только над своим прошлым!
После мелких текущих вопросов речь на заседании месткома неизбежно зашла и о статье Дадашзаде.
— Хочу подчеркнуть, — сказал Икрамов, — что проект нашего решения основывается на выводах этой статьи. Ее следует не только прочесть каждому, но и обсудить на общем собрании.
Взгляд Икрамова обежал сидящих и задержался на тощей сутулой спине Галалы, сжавшегося в дальнем углу. Потом с неменьшей выразительностью остановился на начальнике, который за последние дни порядком порастерял былую вальяжность. Даже его гладкий зачес казался сейчас неряшливым и не отливал прежней безукоризненной сединой. Глядя в пол, Сохбатзаде не осмеливался вытереть пот со лба и лишь негромко отдувался.
С видом победителя Икрамов поднес листок бумаги к глазам, стал зачитывать постановление грохочущим басом.
Местком требовал немедленно оборудовать индивидуальные шкафчики для спецодежды. Она должна быть сменной и своевременно стираться за счет автобазы. Следует, не откладывая, починить дырявую крышу ремонтных мастерских. Провести электричество в смотровые ямы. Для мытья запасных частей выдавать керосин, запретив пользоваться бензином. Построить душевые. Завести аптечку для срочной помощи. Проследить, чтобы все вышеуказанное было выполнено к Первому мая.
Икрамов несколько мгновений стоял с листком в руках, словно ожидая возражений, как опытный боец, подстерегает ответный удар.
— Кто хочет выступить?
Взоры обратились к Сохбатзаде. Тот молчал.
— Есть дополнения? Возражения против отдельных пунктов?
Первым собрался с духом Галалы, который понял, что отмалчивание плохо помогает при защите. Он признал, что перечисленные улучшения назрели давным-давно. Что требования месткома справедливы: все это надо было осуществить еще при организации автобазы. Виноват ли он сам? Конечно! Его можно даже привлечь к ответственности за то, что он так долго закрывал глаза на явные нарушения охраны труда. Достаточно привести недавний случай, когда шофер-новичок, протирая запчасти бензином, уронил искру и, лишь накрыв телом вспыхнувший огонь, не допустил пожара. Однако себя подверг большой опасности.
— Случись такое у Икрамова, — язвительно сказал кто-то с места, — вы бы его с работы турнули, дело пришили. И государственное имущество подверг опасности, и человек чуть не погиб.
Галалы на секунду смешался, захлопал веками, как всполошенная курица крыльями.
— Икрамов тоже не безгрешен, — процедил наконец сквозь прокуренные зубы. — Пусть расскажет про ахсуинскую историю, когда на перевале пустили вперед Медведя-Гуси, а тот врезался в дерево.
— Не вороши старое, — буркнул Икрамов, густо краснея.
— Давно ли человеколюбцем стал? Когда сам попадаешь впросак, отводишь удар на других, а под похвалу тащишь дружков? Так?
Я не мог этого стерпеть и, не прося слова, поднялся с места:
— Пусть товарищ Сохбатзаде скажет: была ли легкой перевозка гематита? Рисковали все одинаково. Гуси показал себя там с лучшей стороны, он был заслуженно отмечен премией.
Галалы хрипло захихикал, будто ворона закаркала.
— Прекрасная логика! Сначала Медведю дают Почетную грамоту, а потом публично позорят, так что все от него отворачиваются.
Он говорил это не мне, а Икрамову. Но отвечал по-прежнему я:
— Неправда! Мы не отворачиваемся от Гуси. Мы помогаем ему уйти от прошлого. Для нас он наш товарищ, который проявил большое мужество на Ахсуинском перевале. Я говорю для тех, кто там не был. Представьте: заснеженная крутая дорога, бездонная пропасть… Если бы первым поехал менее опытный шофер, то вся колонна следом за ним могла разбиться. Кусков бы не собрали! На головной машине ехал первоначально я, но я был мало знаком с местностью. А Гуси бывал уже на перевале раньше, он сам вызвался вести колонну, просил об этом. Да, его машина перевернулась, но он успел упереться ею в ствол дерева и спас нас всех. Вот какова эта ахсуинская история.
Галалы не спускал глаз с Икрамова, меня он словно не видел вовсе. Не взглянул он и в сторону Сохбатзаде, хотя явно хотел распалить его.
— Ты роешь яму начальнику, Икрамов! Метишь на его место — вот в чем дело. Откуда взялся вдруг такой заботник о благах рабочих? Ты кто? Советская власть? Управление треста? Хочешь поссорить шоферов с товарищем Сохбатзаде, ловишь рыбку в мутной воде? Да?
Он взывал к членам месткома, обежал их взглядом одного за другим, но не нашел былой поддержки. Пыл его стал спадать. Слишком хорошо зная нрав Сохбатзаде, Галалы был уверен, что и тот отвернется от него, когда он останется без приверженцев. Сохбатзаде был из тех руководителей, которые не любят побежденных подлипал. Их всегдашнее желание обеспечить себе покой. Ни единого звука наружу — вот их девиз. Сохбатзаде впервые руководил большим предприятием и поначалу полностью зависел от ловкачей типа Галалы. Но понемногу он обзаводился собственным опытом, а опыт подсказывал ему, что не надо спешить класть на лоб холодные примочки, пока голова не разболелась окончательно.
