Это предложение поддержали Бибиков, Бикланов и Шведов. Командующий повстанческой армией Смердов тоже присоединился к ним.
«Русский военно-политический центр» вынес решение о немедленном начале восстания. Решение это было сейчас же сообщено «Интернациональному центру».
А через какой-нибудь час разведчики донесли, что из складов лагерных частей СС вывезено все оружие и боеприпасы. Это в корне изменяло положение. В этих условиях нельзя немедленно поднимать восстание. Расчеты на снабжение оружием из эсэсовских складов отпадали. С имеющимся оружием и боеприпасами можно было только начать штурм лагеря. А что дальше?.. Складывался и другой ход событий. Союзники могут появиться перед Бухенвальдом с часу на час. Гитлеровцы знают об этом. И среди самой охраны лагеря, и среди войск, дислоцированных в районе Веймара, началось какое-то передвижение. Это должно определенным образом отразиться на настроении лагерных эсэсовцев. Надо всеми силами оттягивать намеченную эвакуацию.
Эвакуационные колонны заключенных должны были формироваться лагерным старостой. Он находился в тесной связи с «Интернациональным центром». Старосте были даны указания по возможности саботировать приказы коменданта. Для обмана лагерного начальства было использовано старое, не раз помогавшее средство: врачи определили, что в лагере началась эпидемия брюшного тифа. А среди заключенных был провозглашен лозунг: «Эвакуация — это смерть для узников Бухенвальда! Всеми силами сопротивляйтесь эвакуации!»
Утром третьего апреля обитатели сорок второго блока, как всегда, собрались в столовой на завтрак. Все возбуждены, встревожены. Ночью многие не ложились спать. Все ждали чего-то ужасного.
— Сегодня кормежки не будет, — невозмутимо сообщил Отто. — Администрация прекратила выдачу литания.
Сама по себе новость никого не поразила. Лагерники предвидели это, и каждый из последних крох заготовил себе кое-какой «аварийный запас». Новость была зловеща тем, что заставляла думать: не является ли отмена питания предвестником поголовного истребления узников Бухенвальда? Неужели гитлеровцы начали приводить в исполнение свой дьявольский план?
Из членов «Русского центра» ближе всего к Назимову жил Николай Толстый. Баки направился к нему.
— Вчерашнее наше решение остается в силе, — сообщил Толстый. — Надо всеми мерами срывать эвакуацию. — Помолчав, он добавил тихо — Предупредите всех, кого сумеете: нужно остерегаться всякого рода провокаций. Держите людей в полной готовности.
— Мои люди давно готовы, — хмуро отвечал Баки. — Не допустил ли «Интернациональный центр» ошибки, отменив начало восстания? Гитлеровцы ночью подтянули к лагерю артиллерию. Вдруг начнут палить по баракам?
Толстый нервно передернул плечами.
— Мы — военные люди. Не наше дело обсуждать приказы. Мы должны выполнять их.
На обратном пути Назимов предупредил командиров батальонов своей бригады:
— Держите подразделения на своих местах в полной боевой готовности, чтобы в любую минуту можно было взяться за оружие.
А вечером по лагерному радио был объявлен приказ Кампе:
— Все евреи, независимо от того, где они находятся — в бараках или в больнице, — завтра утром к 8.00 должны собраться у главных ворот лагеря для эвакуации.
Приказ был повторен неоднократно. В еврейских бараках поднялись крики ужаса. Одни взывали к богу, другие в отчаянии рыдали и метались. Многих, казалось, покинул рассудок.
«Интернациональный центр» немедленно принял решение: не выпускать евреев ни на площадь, ни к воротам. Десятки агитаторов рассеялись по лагерю, разъясняли людям смысл этого решения.
Не покидайте бараков. Вас могут уничтожить. Эвакуация — это лишь предлог.
Евреев спешно прятали в подпольях и полуразрушенных сараях, в подвалах и на чердаках. Русские лагерники из сорок четвертого блока за короткое время изготовили множество красных треугольников с буквой «Р» и роздали их евреям.
— Скорее меняйте свои знаки!
И евреи начали срывать со своей одежды желтые шестиконечные звезды. Теперь эсэсовцам не так-то легко было установить: кто из заключенных русский, кто еврей. Пришлось бы каждого проверять по карточкам, хранящимся в канцелярии. Но в спешке это уже невозможно было сделать.
Утром ни один еврей-заключенный не явился ни на площадь, ни к воротам.
Лагерное радио через каждые два часа повторяло приказ. Площадь по-прежнему была пуста.
Именно с этого момента лагерь вышел из подчинения эсэсовцам. По существу, это и явилось началом восстания, правда еще скрытого.
Все же гитлеровцам с трудом удалось «эвакуировать» из лагеря до двухсот евреев. Это — из пяти тысяч.
С наступлением темноты основные силы эсэсовцев покинули лагерь, возможно для того, чтобы заткнуть одну из многочисленных брешей на фронте, который приблизился вплотную к Бухенвальду: в лагерь доносился непрерывный грохот артиллерии, гул танковых моторов.
В бараках никто не спал. К Назимову то и дело прибывали разведчики с донесениями, связные из других бригад. Сам он, повязав на рукав матерчатую полоску, время от времени обходил лагерь. И каждый раз взгляд его останавливался на главной сторожевой вышке, где теперь вместо двух торчали дула четырех пулеметов. Усилены посты и на остальных вышках.
И вот в полдень из микрофона раздался охрипший голос коменданта:
— Лагерный староста, сейчас же начать построение всех заключенных в эшелоны для эвакуации! Немедленно! Иначе будете расстреляны на месте!
Лагерный староста — немецкий коммунист — внешне делал все: строил колонны, кричал на старост блоков, ругался с заключенными, которые ежеминутно разбегались по своим баракам. Но вот завывала сирена воздушной тревоги, и староста сам кричал: «Разойдись!» Потом снова будто старался собрать лагерников в колонны, суетился, убеждал до объявления очередной тревоги; отбоя иногда приходилось ожидать несколько часов.
Наступила ночь, и комендант прекратил свои попытки организовать отправку эшелонов.
Утро четвертого апреля началось с того, что по лагерному радио был объявлен новый приказ коменданта: к страшному «третьему окну» вызывались сорок шесть немецких политзаключенных — все они были активными антифашистами. Должно быть, именно их считали зачинщиками беспорядков в лагере. Конечно, антифашисты не сидели сложа руки в эти решающие дни, да и сами гитлеровцы явно перетрусили. Страх перед ответственностью парализовал их. Раньше за неподчинение они обрушили бы на заключенных массовые репрессии. Теперь они хотели ограничиться «полумерами».
Но политические центры всех национальностей приняли одно и то же решение:
— Ни одного из сорока шести немецких товарищей не отдавать в руки палачей!
— Если эсэсовцы попытаются взять немецких антифашистов, бойцы наших бригад защитят их силой оружия, — заявил в «Интернациональном центре» Симагин.
Сорок шесть немецких коммунистов не явились к «третьему окну». Их укрыли в надежных местах, многих перевели в русские бараки.
Тогда начальник лагеря вызвал к себе старост тех блоков, где проживали немецкие антифашисты, обреченные гестаповцами на смерть. Но старосты тоже не подчинились приказу. Это уже было не только игнорирование воли фашистских властей, но и открытое сопротивление. Гитлеровцы поняли это. Радио больше не подавало голоса. Весь лагерь притих. В воздухе чувствовалась назревающая буря. Можно было ждать, что эсэсовцы перейдут к решительным действиям.
Тогда «Интернациональный центр» по радио обратился к командующему Третьей американской армией генералу Паттону:
«БУХЕНВАЛЬД В ОПАСНОСТИ! НАС ХОТЯТ УНИЧТОЖИТЬ!
ПРОСИМ ПОМОЩИ!»
Командование американских войск вне всякого сомнения должно было услышать этот сигнал бедствия и поспешить на выручку. В тревожной тишине проходили часы за часами. Помощи не было.
Над лагерем непрерывно летали американские и английские самолеты. По приказу руководителей подпольных организаций были сшиты белые полотнища и на них крупными буквами выведены все те же сигналы бедствия. Полотнища расстелили на территории лагеря. Летчики не могли не заметить этих сигналов. Однако и на этот раз англо-американское командование ничем не откликнулось на призыв о помощи.
Тревога узников сменилась гневом.
— Почему они не отвечают? Неужели не видят?
— Как — не видят. На небе ни облачка. Да и летают низко.
— Почему же не хотят помочь?
На этот горестный вопрос никто не мог дать ответа.
— Вот тебе и союзники!
— Позор генералу Паттону!
Руководители центров хорошо понимали, что, поскольку лагерное подпольное радио вело передачу — до сих пор оно работало лишь на приеме, — передатчик должен быть запеленгован гитлеровцами, и охранники лагеря вот-вот нагрянут с обыском.
