— Меня Мыльников в Москву посылает учиться, — сообщил он дома, уже без расчетов на восторги и рукоплескания.
Мать посмотрела испуганными глазами:
— Нешто в Красноярск нельзя? В этакую-то даль, ос-споди!.. Ты бы начальника попросил ладом, что ли?
— Ладом и просил, — усмехнулся Генка материнской простоте, тому, что считала сына обиженным.
Матвей Федорович недовольно покачал головой.
— Вовсе оторвешься от дому. Ноне и то за постояльца живешь, вроде не отцу с матерью зимовать тут, а чужому кому. У людей рыбы уже полно, дров, насчет мяса смекают.
— Дрова, батя, и у нас есть. В леспромхозе «Дружбу» попрошу на день — живо на швырок порежу.
— Дрова жрать не станешь…
Генка вздохнул. Не веря в свои слова, пообещал очень неопределенно:
— Сделаем что-нибудь, обожди…
И подумал, что, не будь здесь Петра, порыбачил бы напоследок, не для себя тем более. Но теперь, осудив Петра, он не имел права рыбачить самоловами. Да и не хотелось ими рыбачить, как не хочется пачкать руки. Конечно, грязь не пристанет, отмоется, а все же…
— Начальство уедет — возьму у Сергея Сергеевича спиннинг, пойду на Ухоронгу за тайменем. Бочку или две утащу в заломы. От заломов приплавлю потом, когда воды прибавится.
— Ай красной рыбы в большой-то реке не стало?
— Ну ее! — решительно сказал Генка и на мгновение примолк, выдумывая оправдание. — Поймает рыбнадзор, характеристику такую дадут, что и в техникум не попадешь, не примут. Не стану из-за бочки рыбы ломать жизнь, как хочешь!.. Проживете!
На этот раз отец не стал возражать, посчитав Генкины объяснения уважительными. Занялся трубкой, вдруг начавшей тоненько посвистывать в зубах. Зато Мария Григорьевна, сдвинув на край стола посуду, вытирая передником клеенку, пожаловалась:
— Век жили — не боялись! До чего людей довели — рыбы изловить не моги! Ос-споди!..
— Давай неси уху знай! — прикрикнул Матвей Федорович.
Вчера отец с матерью, демонстрируя обиду на нерадивого сына, сделали три тони. Возле Дома, за травами. Поймали ведра два окуней да щук, но порвали в двух местах новый поплавень.
— Задевы, леший их знает, откуда появились. Не было вроде…
— Были, — сказал Генка. — Ты, батя, давно не плавал. У вторых трав речней забирать надо.
Отец посмотрел недобро, завесив глаза бровями, — мол, яйца курицу учить вздумали? — отхлебнул ухи и, швырнув ложку на стол, спросил:
— Соли, поди, в доме не стало?
И Генка решил, что, как только уйдет «Гидротехник», батя погонит в леспромхоз за спиртом. Можно было не сомневаться в этом.
Но пока что «Гидротехник» стоял у берега, и Генка, пообедав, отправился поболтать с командой. Прежний капитан катера недавно перешел на рейсовый теплоход, и капитаном стал штурман Мишка Власов, сохранив за собой и штурманские обязанности. Он был лет на пяток старше Генки, но звание обязывало вести себя степенно и беспорочно. Поэтому капитан, сидя на «щуке» запасного бакена, с чистой совестью распекал механика Кондрата Савельева, которому подходило к сорока. Кондрат отвечал вполголоса, опасливо поглядывая на катер. Поодаль, на остывающих уже камнях, лежал Петр Шкурихин, покуривая толстую «беломорину», которой его угостили, и от безделья сосредоточенно наблюдал за кольцами голубого дыма.
— Старый черт, если я расскажу твоей бабе? — спрашивал капитан Кондрата. — Ну, Кольке простительно, он же холостой. А ты? С кем ты связался? У тебя же дети, у рыжего черта!
— Ладно, Михаил! Хватит тебе, в самом деле, — уговаривал его механик, явно боявшийся не капитана, а Мыльникова: вдруг услышит?
— Опять Кондрат заложил лишку? — щелкнул себя по горлу Генка.
— Сволочь он, — сказал капитан. — Понимаешь, взяли на борт двух шалав, вот таких, ей-богу, — уничтожая Кондрата, он показал метр от земли. — До Стрелки. Расплакались, что с пассажирским не уехать, нет денег. Ну, они с Колькой в кубрике их и приголубили. Тьфу!
— А откуда девки? — заинтересованно спросил Петр.
— Да знаешь, из городов пакость навезли всякую — тунеядцев. Добрые разве позволят!
— Ладно, — примирительно махнул рукой Кондрат. — Брось! Сам понимаю, что пакость. По-глупому вышло.
— Пора ум наживать, — строго сказал капитан. — Не пачкаться.
— В леспромхоз четверых прислали, — вспомнил Генка. — Ребят. Тоже тунеядцы. Целый день магнитофон заводят. Деньги из дому получают, один — Гарри его зовут — сказал: «За моими предками пропасть невозможно!» Не ребята, а сопли в узких штанах. Потешные! Их там «глистами» дразнят.
— Им бы на сплотку — рамы набивать! — подмигнул Петр и захохотал, точно предложил что-то очень веселое.
— Сказал тоже! Там людей надо, чтобы не подкачали! Не девок в портках!
На палубе катера появилась худощавая женщина — повариха. Прошлепав босыми ногами на бак, спросила:
— Ужинать-то сегодня станете?
Шум запрыгавших по тропинке камушков заставил всех оглянуться.
С косогора, скользя на разъезженных подошвах бродней, спускался незнакомый Генке высокий парень, придерживая перекинутую за спину малокалиберку. С половины тропы его разнесло, оставшуюся часть спуска он вынужден был пробежать бегом и, чтобы остановиться, ухватился за рукав Кондрата.
— Черт! — выругался он, улыбаясь. — Подошвы до того накатались — ни с горы, ни в гору! Ругаете, наверное, меня, что долго?
Он спрашивал капитана, и Генка понял: охотинспектор.
О том же говорил и разлохмаченный конец металлического троса, высовывающийся из его рюкзака, придавленного к спине малокалиберкой. Конечно, это была петля.
— Наше дело телячье, — сказал Кондрат, — хоть год стоять будем, если…
— Точно, что зря сходил? — перебил капитан.
Инспектор снял винтовку и, направив ствол в сторону реки, вытащил обойму, а потом выщелкнул патрон из казенника. Патрон упал на песок возле ноги Петра, тот поднял его и протянул владельцу.
— Не зря, — сказал инспектор, тщательно обтерев патрон о ватник и вставляя в обойму. — Нашел лося.
— Не лося — пропастину, поди? — усмехнулся Петр. — Ее чего не найти. На ней не написано, кто петлю ставил.
Петр продолжал улыбаться, но сузившиеся, настороженные глаза его смотрели мимо инспектора — на Генку.
— На пропастине на написано, — согласился инспектор. — На петле вроде как бы написано — отожженный трехпрядный трос…
— Брось, парень! — сказал Петр. — Такого троса у каждого бакенщика — завались. И на самоходках. Сторожки для бакенов, якорницы для вех думаешь из чего делаются?
— Трос тросу рознь, милый! — в тон Петру усмехнулся инспектор. — Этот вон, — он дернул плечом, пошевелив рюкзак, отчего колкий конец петли пружинисто закачался, — признали хозяева. Это из леспромхоза трос.
— А-а, — разинутым ртом, показывая стальные зубы, сказал Петр и опять насмешливо заулыбался. — Тогда, конечно…
— Да ты не смейся! Дело в том, что весь трос этой марки — на барабане какой-то лебедки. В прошлом году трос оборвался, единственный раз. И этот обрывок отдали бакенщику Худоногову, который теперь работает на гидрологическом посту.
Генка ожидал продолжения, не сразу поняв, что инспектор замкнул цепь доказательств. Петр Шкурихин понял это куда раньше.
— Слушай, — сказал он инспектору, — он же не сторожил этот трос, Костя Худоногов. Его кто попало брал. Бакены им к якорям вязали. — Петр покосился на Генку и, уже только пытаясь усмехнуться, добавил: — Наверное, и у нас… у меня валяется где-нибудь…
— Может, и валяется, — кивнул инспектор. — Трос еще не улика, конечно. На чердаке у Худоногова — у вас говорят: «на вышке», да? — я нашел еще две петли из этого троса. Завязанные точно так же, как эта. — Он опять дернул плечами, и снова размочаленный конец троса весело повилял за его спиной.
— Все одно доказать надо, — буркнул Петр, ломая спичку. Прикурив от следующей, посмотрел исподлобья, как будто это его уличал инспектор. — Петли все вяжут одинаково…
— Суд разберется, товарищ! — словно одобряя Петра, инспектор вскинул голову, тряхнул светлыми волосами, выбившимися из-под козырька.
— Ну и что… будет за это? — хмуро спросил его Генка.
— Пятьсот рублей штрафа в лучшем случае.
Генка в упор посмотрел на Петра. Тот отвел глаза, буркнув:
— Это еще посмотрят. Не торопись, — и пошел прочь.
Инспектор вытащил папиросы. Угостив Кондрата и капитана, удивленно спросив Генку: «Не куришь?», — сказал:
— Тут такое дело, ребята… Надо бы еще раз в устье Ухоронги попасть, на водомерный пост. Акт составить…
— Это уж как начальник, — развел руками капитан. — С ним надо говорить.
— Наше дело — идти куда скажут! — присоединился Кондрат. — Скажут на Ухоронгу — пойдем на Ухоронгу. Нам что?..
