— А ты?
— Я устроюсь на полу.
Он взял одеяло, расстелил его возле печки и сел, по-мальчишески обняв колени. Наташа стала раздеваться. Ботинки поставила возле кровати, платье и шарф аккуратно повесила на спинку стула. Мельников уголками глаз следил за каждым ее движением. Ведь больше девяти месяцев он ждал свою Наташу. И вот она перед ним, как и прежде, по-девичьи гибкая, большеглазая, с крупными пушистыми локонами вокруг смуглой шеи. Только лицо непривычно суровое и взгляд какой-то чужой, недоверчивый.
— Наташа! — тихо позвал Мельников. Она даже не повернулась, быстро поправила подушку и легла, до плеч укрывшись простыней.
Мельников подошел к ней и долго смотрел на рассыпанные по подушке волосы, на маленькое розовое ухо, наполовину спрятанное в локонах, на поблескивающие зеленые капельки бус, забытых на шее. И вдруг его наполнило страстное желание взять Наташу на руки и целовать, целовать без конца, как впервые после свадьбы. Он уже качнулся вперед, протянул руки... «Нет, сейчас это невозможно», — подсказал ему внутренний голос. Он резко повернулся к столу, потушил фонарик и лег возле печки на сером солдатском одеяле.
Когда Мельников проснулся, было уже светло. На улице моросил дождь. Приречная впадина с деревьями и кустарниками потонула в густой пелене тумана. Снежные сугробы возле дома заметно осели, стали ноздреватыми и серыми.
Наташа лежала по-прежнему лицом к стенке, до плеч укрытая белой простыней. Чтобы не разбудить ее, Мельников на цыпочках прошел в кухню, умылся, впервые не сделал ни одного гимнастического упражнения. Прежде чем уйти на службу, он подсел к столу и написал записку:
«Родная, когда ты успокоишься и хорошо подумаешь, тревоги улягутся. В этом я уверен. Жаль только, что какая-то нелепость омрачила нашу встречу. Очень жаль.
Твой Сергей».
Положив записку на видном месте, Мельников, стараясь не шуметь, оделся и вышел на улицу. Холодный воздух освежил его, напомнил о многодневной борьбе с бураном, о завалившемся бронетранспортере, болезни ефрейтора Груздева. Ни вечером, ни ночью, ни даже утром, когда проснулся, он не подумал об этом. А сейчас забеспокоился, быстрее зашагал по обледеневшей дороге.
В штабе царила тишина. Выслушав рапорт дежурного, Мельников спросил:
— Майор Степшин есть?
— Нет, — ответил дежурный, — не приходил еще.
— Тогда пригласите ко мне Мирзояна.
Вскоре прибежал Мирзоян с марлевой наклейкой на темной щеке. Мельников посмотрел на него, покачал головой.
— Эх, вожак молодежный, людей учил бороться с обморожением, а про себя забыл.
— Виноват, — смущенно сказал Мирзоян, опустив голову. — Все время следил, рукой тер. Не знаю, как получилось, товарищ подполковник.
— Ничего, — подбодрил его комбат. — Война без жертв не бывает. Как там другие себя чувствуют?
— Вроде хорошо. Жалоб нет. О Груздеве беспокоятся.
— Да, Груздева жаль. Всех больше пострадал.
В дверь заглянул Степшин, обветренный, с красным поблескивающим носом. Комбат кивнул ему:
— Заходите, заходите, майор!
Степшину было поручено держать связь с совхозной больницей, в которой остался Груздев, и узнавать о его состоянии.
— Что с больным? — спросил Мельников.
— Эвакуирован.
— Куда?
— В окружной госпиталь.
— На чем?
— Командующий дал самолет.
— Это хорошо, — сказал Мельников и подумал: «Значит, Павлов позаботился, иначе откуда бы командующий узнал, о Груздеве. Какой наш генерал все-таки внимательный человек».
После разговора со Степшиным и Мирзояном комбат направился в парк посмотреть на боевую технику. На полпути догнал его посыльный из штаба полка, сообщил, что вызывает полковник.
На штабном крыльце Мельников лицом к лицу столкнулся с Соболем. Тот злой, раскрасневшийся, каким-то не своим голосом спросил:
— Ты куда Сергей, к управляющему? Ох, он и разъярен, ако змий. Ни за что сейчас придрался. Доложи, говорит, почему поехал в Москву жениться, а вернулся один.
— Ну и как, оправдался? — спросил Мельников.
— Где там? Слушать не хочет. Пиши, говорит, объяснение и все. Боюсь, как бы не заварил кашу. А то у меня ведь с переводом дело вроде настраивается. Ну, тебе тоже холодно не будет. Я знаю, зачем вызывает.
Жогин ожидал Мельникова не один. В кабинете сидели. Сердюк и Григоренко. Сидели молча. Замполит нервничал, двумя пальцами покручивал кончик уса.
— Садитесь, — сухо сказал Жогин, указав на приготовленный стул. «Какая любезность, — подумал Мельников. — Что-то раньше я не примечал этого».
Жогин помолчал, многозначительно постучал пальцами по столу.
— Ну, — спросил он, загадочно сморщив лоб и наклонив набок голову, — навели порядок в собственном доме? Жену уговорили?
— Да, — ответил Мельников, стараясь казаться спокойным. — Не совсем, правда.
— Не верит, наверное? И правильно делает. Я давно знал, что так получится. В донжуаны играете, подполковник.
— Никак нет, — попытался возразить Мельников. — Тут явное недоразумение. Я вчера уже вам докладывал.
— Бросьте прикидываться наивным, — оборвал его Жогин. — Запутались в бабьих юбках, так извольте мужественно признаться. А вы еще какие-то оправдания ищете. Да вы представляете, что значит не явиться своевременно на совещание, которое проводит командир полка? Думаете, телефонным звонком с вокзала прикроетесь?
— Так уж вышло нескладно, — ответил комбат.
— А что у вас выходит складно?
Мельников промолчал.
— Так вот, — деловито продолжал Жогин, обращаясь к Сердюку и Григоренко. — Надо поговорить серьезно. Дела У нас в первом батальоне ухудшаются. Необходимы какие-то меры.
«Ах, вот оно что, — догадался Мельников. — Момент, конечно, подходящий». Туго сцепив руки, он опустил их на колени.
Полковник говорил на этот раз не горячась, стараясь удержаться от привычной резкости.
— Чрезвычайные происшествия в батальоне растут, — продолжал он, то поднимая, то опуская брови. — Бронетранспортер сломали, человека в ледяной воде чуть не утопили. А что касается морального облика некоторых офицеров и прежде всего самого Мельникова... — Полковник сделал паузу и недоуменно пожал плечами. — Право, не знаю, как сказать. Вчерашний случай, признаюсь, ошеломил меня. Я доложил о нем генералу и еще раз подтвердил несогласие на представление подполковника к награде. Но это не все. Я не могу позволить, чтобы в моем полку, который все время был на хорошем счету, происходило черт знает что.
Говорил Жогин минут пятнадцать. Под конец он уже сбился с умеренного тона, стал, как всегда, наливаться яростью и угрожающе покрикивать на Мельникова:
— Вы забываете об офицерской чести. Меняете службу на женскую юбку. Я знаю о всех ваших похождениях с Ольгой Борисовной и молчать о них не намерен.
После его речи наступила тишина. И Григоренко и Сердюк сидели задумчивые, словно ошеломленные тем, что услышали. Потом замполит повернулся к комбату, опросил:
— Это верно?
Мельников поднял голову.
— Разрешите доложить...
— А я не разрешаю! — загремел Жогин, ударив широкими ладонями по столу. — Мне надоели ваши оправдания.
Григоренко дождался тишины, сказал более настойчиво:
— Пусть все-таки ответит на вопрос. Это необходимо.
— Ну, пусть ответит, — сдался полковник, — только покороче, без лирических объяснений.
Мельников не думал произносить длинных речей. Он очень сжато рассказал о случае с пропуском Ольги Борисовны, о недоразумении в отношениях с женой.
— Что же касается быта других офицеров, — заметил Мельников, — то здесь, вероятно, товарищ полковник имел в виду Степшина?
— Совершенно точно.
— Но ведь эта история давняя. Началась она до моего приезда в батальон.
— Хватит! — крикнул Жогин, вскочив со стула. — Я знаю вашу тактику. Раскусил ее хорошо. Можете идти.
Комбат встал и неторопливо вышел из кабинета. Проводив его злым взглядом, Жогин повернулся к замполиту:
— Поняли?
— Пока не очень, — ответил Григоренко.
— Мало поговорили, изучить не успели?
— Да, очень мало.
— Изучайте, — махнул рукой Жогин. — А мне надоело. Я не хочу рисковать батальоном.
Замполит ушел. Оставшись вдвоем с Сердюком, Жогин спросил вполголоса:
— Вы-то, подполковник, надеюсь, понимаете мою тревогу?
Сердюк неопределенно склонил лысую голову.
— А теперь вот что, — сказал Жогин, подавшись вперед и поставив на стол оба локтя. — Придется вам вторично заняться проверкой первого батальона. Отнеситесь к делу серьезно, придирчиво. Смотрите, чтобы снова не получилось, как тогда с изобретательством. Обвели вас.
— Простите, товарищ полковник, — сказал Сердюк, подняв безбровое лицо. — В комиссии по рационализации вопросы решаются большинством ее членов.
— Ну и что же, — повысил голос Жогин. — А вы заместитель командира полка. У вас авторитет, власть. Разве этого недостаточно? Однако я должен заметить, вы не очень стараетесь проявить себя. От серьезных дел почему-то уклоняетесь. Этак можно и аттестацию испортить. А она у вас, по-моему, неплохая. Да и задания вы получаете всегда такие, на которых можно проявить себя как следует. Требуется лишь побольше желания, подполковник.
