— Могу я видеть председателя сельсовета?
Алексей не сдержал улыбки. Улыбка его передалась всем правленцам, и они дружно, будто сговорившись, указали на Алексея:
— Вот он!
— Здравствуйте, — протянул руку человек. — Я Скребнев.
— Здравствуйте, я Столяров, — ответил Алексей. — Проходите, садитесь. Мужики, подвиньтесь.
Так как двигаться было некуда, то кривой Сема встал и отошел к шкафу. Скребнев сел против Алексея, положил на колени потрепанный холщовый портфель, вынул из него пачку папирос, взял одну и быстро, словно боясь, как бы кто не попросил его «угостить», сунул пачку обратно. Алексей хотя и заметил такое движение, но плохого в этом ничего не нашел. Наоборот: «хозяйственный, видать».
И мягко, словно извиняясь, спросил:
— Вы не двадцатипятитысячник будете?
— Нет! — быстро ответил Скребнев, дыхнув дымом. — Я уполномоченный рика и райколхозсоюза. Командирован к вам для стимулирования сплошной.
У Алексея улыбка застыла на лице. А Скребнев после недолгого молчания удивленно спросил:
— Вы разве обо мне ничего не слышали?
— К сожалению, нет, — сдержанно ответил Алексей.
По правде говоря, ему надоело видеть все новых и новых уполномоченных, которых район менял часто.
Удивительно, — с недоумением пожал плечами Скребнев и, исподлобья посмотрев на Алексея, добавил: — А я о вас лично, товарищ Столяров, слышал кое-что.
— От кого? — удивился Алексей.
— Агронома Черняева помните?
— Черняева? Да-да, помню, как же. Я столкнулся с ним как-то однажды в деревне Чикли. Где теперь этот чудак?
— Он не чудак. Он очень хороший товарищ, большой организатор и, что редко бывает со специалистами, политически прямолинеен. Тем, что вы с собрания его хотели прогнать, вы совершили большую ошибку. Во-первых, вы дискредитировали его как агронома, во-вторых, фактически сорвали ему проведение производственного плана и провалили стопроцентную коллективизацию деревни Чикли.
— С этим я, товарищ Скребнев, не согласен, — улыбнулся Алексей. — Я не думаю, чтобы вы всерьез стали защищать Черняева. Его тактика льет воду на мельницу кулаков.
— В том и беда, товарищ Столяров, что эти кулацкие мельницы до сих пор существуют. Кулаков давно бы надо ликвидировать, а они у вас процветают.
— Я бы и этого не сказал. Мы раскулачили восемнадцать семейств. Еще намечено…
— Ничего не намечено, — перебил Скребнев. — Вы позорно отстали с раскулачиванием. Давно надо было приступить.
— Как — давно? У нас еще сплошной нет.
— А вы ждете, когда сплошная сама придет? Не понимаете, что именно ликвидация кулачества содействует организации сплошной, а не наоборот.
— Ну, товарищ Скребнев, это… именно вашим словам наоборот.
— Это только значит, что материал, — твердо заговорил Скребнев, — имеющийся на ваше село, подтверждается вами.
— Какой материал? — насторожился Алексей.
— А то, что у вас процветает самый неприкрытый оппортунизм на практике.
— Укажите факты.
— Их очень много. И не среди беспартийных о них говорить. Да и не говорить о них я прислан, а бороться с ними, ликвидировать их начисто. Сейчас предлагаю как уполномоченный рика экстренно созвать закрытое собрание партийной ячейки и на нем в развернутом виде выслушать данные мне директивы.
— Товарищ Скребнев, — тихо, но твердо заявил Алексей, — мы три дня заседаем с планами яровых, мы все очень утомились, многие не ели с самого утра. Я попрошу вас подождать с собранием до завтра. Да и вы только с дороги.
— Это отговорка, товарищ Столяров. Собрание именно сейчас нужно.
— Никаких собраний и заседаний, — раздельно произнес Алексей, — сегодня ночью не будет. Ясно?
— Ясно, — усмехнулся Скребнев. — Так и знал, что на первых же порах встречу к себе враждебное отношение. Факт налицо!
Члены правления, действительно уставшие, молча слушали перепалку. Только Прасковья со злобой крикнула:
— Что за бестолковый человек приехал! С ног, что ли, нам свалиться?
— Довольно! Насиделись! — раздались голоса, и все правленцы чуть ли не с ненавистью посмотрели на Скребнева.
Из этого короткого разговора Алексей почувствовал, сколько возни предстоит ему с этим человеком, если он будет работать в их селе и если его не скоро отзовет райком. Скребнев, видя, что нажимом ничего не сделаешь, согласился.
— Хорошо, товарищи, не настаиваю. Только одно прошу: устройте меня к кому-нибудь на квартиру, но так, чтобы обязательно была отдельная комната. У меня секретные дела будут.
— К Митеньке, — не подумав, предложил дядя Яков. — У него две избы большие, а третья — пристенок.
Правленцы разошлись. Скребнева сторож отвел к Митеньке.
Утром Алексей раньше всех пришел в совет. В помещении было холодно. Дуло во все щели, а на стеклах окон толстым слоем намерз лед. На полу, на столах валялись клочья бумаг, окурки, вороха папок. Неприветливо пустое помещение сельсовета. Лентяй сторож больше спит, чем работает. Грязный пол, мрачный потолок, а на стенах полусодранные плакаты. Днем, когда толпится народ, все это кажется не таким убогим.
«Надо порядок навести. На хлев больше похоже, а не на сельский совет».
Тоскливо вдруг стало Алексею. Взял было из папки сводку о ссыпке семян, полистал ее, подул на руки, хотел что-то написать, но, ткнув ручкой в чернильницу, чуть не сломал перо. В чернильнице лежал зеленый, как купорос, кусок льда.
Вышел из помещения в сарай, захватил оттуда охапку дров, принялся растапливать голландку. Из печки вместе с теплом пошел дым и тонко пополз вверх, словно обнюхивая потолок. Из головы Алексея все время не выходили слова Скребнева, его упреки и обвинения в оппортунизме, намеки на какой-то материал в районе. Мысленно взглянул Алексей на всю прошедшую работу свою в селе, вспомнил, как строили плотину, мельницу, как организовали артель, и почувствовал: он, Алексей, страшно устал… Да, устал. Сложная и тяжелая работа в деревне, да еще в такой ответственный момент, отняла у него много сил.
В голландке шипели, трещали дрова, тепло заметно наполняло комнату. Окна протаивали, в помещении становилось светлее. Дым из-под потолка исчез. Поворочав кочергой дрова, Алексей встал, расправил затекшие от сидения ноги и до хруста в суставах потянулся.
В это время вошел секретарь сельсовета. Увидев председателя, он удивленно воскликнул:
— Ужель вы, Матвеич, ночевали тут?
— Почти ночевал.
Закурив толстую цигарку, старичок-секретарь взял лежавшую на столе папку, развернул ее и, словно читая там, произнес:
— Слышь, новый уполномоченный прибыл?
— Приехал.
Взяв чернильницу, секретарь вскрикнул:
— Эге, а чернила-то!..
— Замерзли, — подсказал Алексей.
Старичок усердно принялся дуть в чернильницу, но не видя от этого никаких результатов, поднес ее к жерлу голландки и бережно поставил на край.
— Да, — вздохнул он, садясь на корточки, — что это такое, не пойму я, Матвеич. По положению уполномоченные должны присылаться сельсовету в помощь, а они делают так, что фактически сельсовет побоку. Вроде чрезвычайных комиссаров приезжают. Если нет уполномоченного, есть советская власть, а приедет уполномоченный — нет советской власти. Построже с ними обходиться надо, Матвеич. Главное же, обязанность их точно должна быть зафиксирована в документе. Иначе они…
Секретарь наладился для разговора. Чернила уже растаяли, чернильницу он поставил рядом с собой на пол и, философствуя об уполномоченных, усердно орудовал в голландке кочергой.
В сельсовет Скребнев пришел в то время, когда там порядочно собралось народу.
Вместе с ним пришел и Митенька. Тот прижался в углу и оттуда острыми глазами нацелился на Алексея.
— Предъявите мне списки кулаков и лишенцев, — сухо обратился Скребнев к Алексею.
Но он будто не слышал. Секретарь вопросительно посмотрел на Алексея, быстро вынул из стола папку, достал список и молча подал Скребневу. Мельком взглянув на список, уполномоченный поморщился, швырнул его под самый нос секретарю, размазав какой-то другой список, который тот составлял, и сердито, уже в сторону Алексея, заявил:
— Мышиной возней занимались, а не раскулачиванием! Миндальничаете, дорогие товарищи, укрываете…
— Кого укрываем? — равнодушно спросил Алексей.
— По моим сведениям, — не снижая тона, а как бы нарочно громко, чтобы слышали все, продолжал Скребнев, — кулаков у вас в два и даже в три раза больше.
— Покажите ваш список, — кивнул Алексей на портфель.
— В мою обязанность совсем не входит составлять для вас списки укрытых кулаков.
— Вот как! — усмехнулся Алексей.
Он решил не горячиться и не входить в спор с этим человеком.
