Дональд Ши был учитель смешанной республиканской школы. Его имя было Ши Фын-сяо, он назывался Дональд, потому что окончил американский миссионерский колледж и был христианином. Он приобрел некоторую известность в округе двумя речами, направленными против японцев и коммунистически мыслящих молодых людей.
Ши сидел в пустой комнате. Отсюда были слышны приготовления к свадьбе.
Когда вошли полировщики и стали мазать кистями по стенам, он снова вернулся в комнату отца. Тот был одет и разговаривал со старшим сыном, служившим агентом в отделении внутренней охраны.
— Вот что, жених, — сказал отец невесты, увидев, что Ши собирается надолго расположиться, — тебе бы лучше погулять и подумать. Вообще тебе не мешает подумать о многом. Слишком пылок, сынок, по нашему мнению. Погуляй. Сейчас в доме властвуют женщины. Невесту ты увидишь вечером.
Дональд Ши неохотно вышел из ворот и свернул на главную улицу. Прошел Лао из маньчжурского сберегательного банка и вежливо поклонился ему. Пеший извозчик, кативший за собой низенькую рессорную колясочку, подбежал было к нему, но Ши отослал его.
Единственный в городке европейский магазин «Распродажа» был закрыт, и владелец его, швед с закрученными военными усами, стоял у двери, разговаривая по-английски с господином Юйжи, владельцем соседнего магазина.
— У вас товары очень дрянные.
— И у вас не всегда совершенные.
— Однако у меня покупатели есть, а у вас нет.
Прогуливаясь, Ши миновал Вторую Смежную, Мукденскую и Ци-Бао-Яньскую улицы и свернул на проспект Китайской республики, состоящий из шести деревянных домов и городского острога, у которого толпились отцы и братья арестованных. У ворот стояли маузеристы. Толкнув старика, одежда которого приторно пахла конопляным маслом, и сдвинув с места трех крестьянских парней, стоящих у тюремных ворот, жених вышел на площадь перед станционным зданием.
Посмотрев на часы, он решил, что у него много времени и он успеет совершить прогулку в пригородном поезде до озера и принять серную ванну, рекомендуемую врачами.
Он успел сесть в вагон за минуту до отправления. В окне мелькнула багровая водокачка, станционный дом, похожий на сундук, багажные загородки, где были свалены деревянные ящики, детские коляски, партия металлических будд, отправляемых в Монголию.
Город оборвался канавой, в которой мыли белье станционные женщины. Побежали поля. Крестьянские арбы ехали вдоль холма.
Корявые бурые пашни Маньчжурии с вывороченными межами были видны далеко. Дональд Ши вытянул ноги в пустое пространство между скамьями и аккуратно развернул на коленях газету.
— Вы, кажется, женитесь, господин Ши, и, кажется, удачно, если я не ошибаюсь? — обратился к нему совершенно незнакомый по виду пожилой человек. Он был одет, как купец: в маленькой черной шапочке, в складчатой кофте и длинной юбке. Дональд Ши, недовольный назойливым вмешательством в его личное торжество, оскорбленно промолчал.
На станции Лоцзы Дональд Ши сошел вместе с толпой китайцев и корейцев, приехавших лечить свои недуги в эту деревню, объявленную газетами маньчжурским курортом.
Он пошел по деревне мимо сидящих на земле инвалидов, мимо опухших женщин в ватных штанах, мимо ручейков зеленой серной воды, от которой валил вонючий пар. Он принял ванну в отделении двойной оплаты при грязной деревенской гостинице, съел маринованного угря и запил горячим пивом. Проведя на лоне природы четыре часа, он отправился в обратный путь.
Поезд был более пуст, чем по дороге из города, так как большинство даоинцев оставалось на источниках до ночи. Он был в вагоне почти один. Ровно в восемь часов Дональд Ши возвратился в город.
Он прошел по улицам, не встречая ни пеших извозчиков, ни прохожих, магазины были закрыты, он удивился этому раннему покою города. На дороге валялся цветной женский зонтик, и на Второй Смежной улице лежала разбитая повозка продавца уксусных коржиков. Подходя к дому невесты, он услышал слабое щелканье, доносившееся со стороны общего выгона, похожее на пулеметную очередь. Он долго стучался в дом начальника акциза, пока не послышался оттуда мужской голос:
— Кто? Что? Нет! Откуда? По чьему приказанию? Здесь живет лояльный китаец! — и дверь ему открыл сам хозяин в калошах на босую ногу. — Господин жених дочери, — сказал он, преграждая ему вход и вглядываясь в уличную даль. — Очень сожалею о вас. Свадьба откладывается по причине занятия города японцами, которых я очень уважаю и прибытие приветствовал ежечасно, и прошу нас покинуть!
И перед самым носом жениха он закрыл дверь.
Дональд Ши поплелся домой. Все внезапно перестало его интересовать. Лакированная челка невесты, ее тоненькая, слегка подкрашенная шея, мелкая, привлекающая взор походка — все это теперь неважно. Он шел по лиловой темнеющей улице. На углу Мукденской он увидел первый японский патруль.
— Что за человек? — грубо окликнули его.
Он поклонился. Он шел дальше, прижимаясь к домам, втянув голову в плечи, желая уменьшиться в размерах и превратиться в косяк, в притолоку или в фонарь.
Он шел по городу, останавливаемый патрулями, ничтожный, зависящий от каприза часового. Он прошел мимо тюрьмы, где уже стояла новая стража в походном обмундировании, в плащах с большими медными пряжками.
Добравшись до своего дома, он сел писать письмо в штаб японского отряда и рекомендовал свои услуги.
Он составил конспект новой речи, на этот раз направленный против антияпонцев и коммунистически мыслящих молодых людей. Потом он потушил свет и, покрывшись цветным одеялом, заснул.
Свадебная история в современном маньчжурском вкусе!
Офицеры вошедшего в город отряда были люди в возрасте от двадцати до пятидесяти лет. Эта возрастная разница искупалась бродячим экспедиционным бытом, делавшим их всех сверстниками. Вне строя они говорили на исковерканном жаргоне, как школьники. Они читали специальные журналы с ограниченным тиражом, предназначенные для офицеров на материке. Оттуда они вытаскивали словечки, которыми перекидывались друг с другом. Единственный вид искусства, который они признавали, — были географические карты. К чтению карт они привыкли с кадетских времен. На учебных атласах в центре мира лежали острова «Истинно Япония». Вместо остальных стран, расположенных на Тихом океане и на востоке Азии, они различали лишь цветные пятна, представляющие собой «Японию по крови», «Японию по предназначению», «Японию по склонности».
Над их кроватями висели хрестоматийные изречения кадетских корпусов:
Будь полнокровным, трезвым и смелым,
С выпуклой грудью, быстрый ногами,
Выучись править преданным телом,
Как скоморох в цветном балагане.
К китайцам они относились игриво. Они усвоили с ними нагло жалостный тон.
— Несчастные коровы. Они могут только клянчить и мычать. Ах, эти бедные китай-люди!
В комнатах, которые они заняли у маньчжурских домовладельцев, появились карманные дезинфекторы, механические обезвреживатели, флаконы с йодным настоем. После общения с горожанами офицеры терли руки серным мылом, и от них всегда пахло больницей. Они старались не сближаться с городскими девушками, чтобы не заводить оккупационного потомства, следы их сердечных дел отмечались в записных книжках под иероглифом «потребности», — одна иена в три дня.
Между офицерами случались ссоры. Они происходили на почве оценки боевых качеств.
— Я считаю проступком ваши слова, которые вы сказали вчера, что я по близорукости не могу быть хорошим метчиком.
— Отнюдь нет. Я не считаю проступком свои слова, которые я сказал о вас вчера, что вы по близорукости не можете быть хорошим метчиком.
Придя в Дао-Ин, японцы принялись «проветривать город». В штаб были по очереди вызваны все видные горожане.
— Какие у вас есть тяготы в торговле?
— Не жалуетесь ли вы на злоупотребления городских властей?
— Японская армия — это добрый факел коммерции.
— Что же вы, говорят, произносите речи против нас? Не кажется ли вам, что это поспешно? Не рискуете ли вы языком?
Наутро после занятия города шел дождь. Дональд Ши проснулся, посмотрел в окно и быстро вскочил с матраца. Он надел свою единственную пиджачную пару с парадной рубашкой, чтобы представиться новым хозяевам. Все вышло не так, как он думал. Свадебная ночь, рассчитанная по минутам, которую он знал наизусть раньше, чем она стала возможной, прошла без жены, в бессонных мыслях. Его тошнило от страха. Под глазами у него налились припухлые мешки. Что ему теперь делать? Может быть, уехать из города? Может быть, подождать? Может быть, остаться? Может быть, все-таки скрыться? Может быть, во дворе его уже ожидает патруль, чтобы расстрелять? Может быть, его простят? Может быть, лучше пойти немедленно в штаб?
