Борис Лапин - Подвиг

Он сложил заготовленное вчера прошение и поплелся в штаб.

Дождь проходил. Откуда-то ударил холодный сквозняк.

С карнизов скатилась струя воды и разбрызгалась на дороге. Беспрерывно чихая, прошло несколько японцев. Из дома выбежал старик и начал полоскать бельевой холст в канаве с дождевой водой.

Майор Исия, который принял посетителя, сидел над раздвижным столиком с телефоном, только что установленным двумя связистами. Дональд Ши столкнулся с ними в дверях, один из них задел его плечо, дребезжа проволокой, обмотанной вокруг руки.

— Я пришел к вам поговорить, вернее, рассказать, собственно говоря, попросить…

Майор молчал.

— Осмелюсь напомнить, что при моих знакомствах я имею некоторую ценность, так сказать, в общественном сердце.

Майор молчал.

— Здесь в городе сильны красные идеи, разрешите так выразиться. Я против них всегда выступал.

Майор молчал.

— Что касается моих заблуждений относительно японской империи, то признаю, что я был глуп, заносчив, потому что я был молод, был глуп.

— Вот как! — сказал наконец майор. — Мы уясним себе вас. Оставьте ваше имя, возраст, приметы и оттиск большого пальца. Чем вы занимаетесь?

— Учительствую в школе имени Цзун. Осмелюсь напомнить, что, простите, меня вы не поняли. Я давно покинул трясину заблуждений. Что мне грозит?

— Пока ничего или, может быть, голод. Ваша школа закрыта, потому что в ней мало государственного духа.

Майор Исия не был красавцем, далеко нет. Это был болезненный сорокалетний офицер, с корявой талией и непроходимо густым басом. У него были слабые руки с синеватыми пальцами. Они постоянно двигались в мелком тике. Майор старался их удерживать от этой мучительной для него игры. Этим он занимался, может быть, больше всего в своей жизни.

Назначение майора Исия командиром отдельного отряда, двигавшегося через Дао-Ин к границе Чахара, произвело легкий шум в дивизии.

— Этот хвастливый мертвец во главе части? — говорили офицеры.

Некоторые держались противоположного мнения:

— Исия — солдат старой школы, но он умеет сеять и собирать, то есть остригать то, что отросло.

— Что вы полагаете этим сказать?

— Полагаю, что в Дао-Ин он на месте.

Первые мероприятия майора Исия в занятом городе были направлены к выяснению личного состава горожан. Он проводил это планомерно, разбив город на участки, полукружия и дворы. В недельный срок чинам внешней охраны было предложено представить жизнеописание всех домовладельцев, а также людей с невыясненным имущественным цензом.

Он проехал в автомобиле между двумя охранными мотоциклетками вместе с молодым маньчжуром, нынешним председателем самоуправления. Тот объяснял майору расположение улиц и указал на недавно разбитый сад, с нежными тонкоствольными деревьями, окружавший здание управы.

— Мы думаем увеличить сад в интересах порядочной публики.

Майор поглядел на серебряные дрожащие ветки, на две клумбы с карликовыми желтофиолями:

— Увеличивать его не стоит. Перед управой должна быть площадь, чтобы могла развернуться кавалерийская часть. Где иначе вы будете производить смотры?

— Я сам держусь такого мнения, — промямлил маньчжур.

Они ехали дальше.

Встречные пешеходы останавливались и смотрели им вслед. Некоторые кланялись. Торговец галантереей, стоявший возле своего ларя, изобразил на лице восторг и скромность. Две китаянки, едва не задетые автомобилем, отбежали в сторону с испуганной улыбкой.

Осмотрев круглый городок и сделав небольшое кольцо по степной окрестности, майор Исия возвратился в комендатуру. Дежурный офицер доложил, что известный ему монгол доставлен сегодня на рассвете. Это был Бадма-лама — авантюрист, разысканный на краю Монголии. Его. привезли два японских агента — таким, как он был найден в кибитке: в барсучьем треухе и твердом от пота халате — старый монгол с лицом, похожим на репу, с трахомной коростой на глазах.

Он ждал майора Исия, сидя на полу, перебирая в уме условия своего приезда. Ему предлагали снова назваться перерожденцем бога. Это было заманчиво. Ему советовали объявить себя пятируким. Это не лишено смысла. Ему намекнули, что он будет господином провинции. Хорошо. Они требуют, чтобы он открыл народу японскую добродетель. Он согласен. Однако он должен вести за собой офицеров, переодетых ламами. Допустим и это. Возможно, что ему предложат тайную поездку в Ургу. Ну, что ж! Услышим, что споют птицы.

Сказав через переводчика несколько слов о храбрости чахарских водителей, майор отпустил Бадма-ламу. Затем ему принесли акт о разгроме крестьянского сельского острога, где сидели рабочие маслобойных мастерских, подозреваемые в любви к коммунизму.

К донесению был приколот листок прозрачной бумаги с письмом бывшего арестанта.

Окончив просмотр бумаг, Исия лег отдохнуть и спал двадцать минут. Ему снилось, что он летает по воздуху на ситцевом матраце, руками он гонит воздух книзу. Он вдыхает воздух, как пловец. Небо приятно летнее. Вдруг его выносит к крыше большого дома. Это главный штаб. Генералы видят его летящим. За это его разжаловали в китайцы. Он уже на земле и шагает. Он думает: «Шутники, они уверяют, что я китаец». Ему становится очень стыдно и совестно.

— Проходи, чучело, пока цел, — кричит ему японский солдат с нашивками ефрейтора.

Майора будит депеша: «Вышлите людей в направлении М. Неспокойно на юге, волнения в западных холмах, подозрительное селение Д.»

Ночные бабочки и крылатые жуки вились вокруг огня, падая на деревянный настил, где были расставлены приборы, винные бутылки и графины с кипяченой водой.

— Мы идем в Саган-Нор, — говорил майор Исия маленькому щуплому артиллеристу, — хватит заниматься учебной стрельбой.

Артиллерист в ответ блеял от восторга и односложно выкрикивал:

— Что ж! Да здравствует! Вы наш начальник! От полного сердца! Музыка!

Все были немножко навеселе, и никому не хотелось ложиться. До рассвета оставалось полтора часа.

Некоторые вышли на террасу. Вокруг дома шуршала длинная маньчжурская ночь. В небе было ветрено и темно. Облака налезали друг на друга и бесшумно разрывались, открывая кусок горизонта-черный, до блеска утыканный звездами. От самой террасы начиналась степь. Гурты интендантского скота сгрудились за частоколом. Вестовые дремали на ступеньках садовой лестницы. Из оврага доносился жалостный шорох песка, предсказывавший начало бури.

Молодой человек в форме полевого врача вышел в сад и остановился у калитки. По ту сторону колесной дороги, на откосе, серели в темноте палатки лагеря. Низко, как будто в траве, горели огни.

Вестовой, храпевший, свесив голову на колени, услышал шаги и вскочил.

— Я не спал, господин врач, — доложил он.

— Что же ты делал?

— У меня болели ноги, болели руки. Может быть, я заснул на пять минут.

— Маньчжурский ревматизм, пойдешь в околоток. Получишь салициловые порошки.

— Совершенно благодарю, — загрустил вестовой.

Из дому вышел майор и подошел к доктору.

— И вы не спите, господин врач? — спросил он. — Осталось еще полтора часа. Своевременный сон — это бодрствование победы.

— Что же получается, смею донести вам, — сказал врач. — Я проверил хирургический инвентарь. Если взять статистику боев, то, предвидя двухнедельный поход, нам необходимо двойное количество бинтажа, хлороформа и антисептиков. Простой календарный расчет дает шесть тысяч возможных ранений. Тем более что монголы особенно воинственны и свирепы.

— На этот раз вам придется помогать только убитым противникам, господин хирург. С нашей стороны вам обеспечен понос и дизентерия. Больше ничего, берите ваш несессер — это будет недурная прогулка.