— Что, Жанна Марковна? — невинно спросил Вохта. — Кто же заступится за моих мальчиков, если не я?
Кораблева, не скрывая усмешки, посмотрела на Вохту. Ох и хитрец… Положение Чернышева серьезное, ему нечем оправдаться. А завтра по всему парку разнесется слух, что Вохта горой стоял за своего водителя, нарушившего дисциплину по самым строгим пунктам.
Валера не вникал во фразы, которыми обменивалось начальство. Он с изумлением вслушивался в то, что читал Дзюба. Это ж надо так повернуть. И свидетельские подписи собрал…
— Что вы качаете головой, Чернышев? — спросила Кораблева. — Было так или не было?
Валера еще раз с возмущением повел головой, но промолчал.
— Чем занимаются ваши родители? — не успокаивалась Кораблева.
Валера, не отвечая, смотрел в окно.
— Вас спрашивают, Валерий Павлович. Расскажите о себе, — присоединился Дзюба.
Вохта поднял голову от путевых листов.
— Мать работает санитарным врачом. Отец — инженер. Брат есть, сестра… Сам же поступал в автодорожный институт, не поступил. И вся биография…
Вохта хранил в памяти все сведения о своих «ангелах». Это уже никого не удивляло… Лишь Валера вскинул свои длинные рыжие ресницы, но промолчал.
— Панькаемся с ними. На голову садятся, — раздраженно проговорила Кораблева. — Вроде и мальчик неплохой. А тоже туда, мастерить надумал. Ишь ты…
Валера резко обернулся, посмотрел пристально на Кораблеву.
— Знаете… я очень плохой мальчик. Дерзкий, невоспитанный. В десятом классе я посадил мышь в книгу и сунул учительнице по литературе…
Все члены комиссии разом подняли головы и уставились на Валеру.
— Как это сунул мышь в книгу? — подозрительно спросил Дзюба.
— А так. Вырезал внутри лунку, посадил туда мышь и прикрыл обложкой. «Баснями» Крылова.
Члены административной комиссии продолжали смотреть на Валеру.
— Вот что, парень. Давай по существу, — разозлился Дзюба.
— По существу? Так ведь вам неинтересно по существу. Каждый занят своим делом. Только что Жанна Марковна не вяжет.
— Как раз я слушаю вас внимательно, — оскорбилась Кораблева.
— А решается судьба человека, — дерзко отмахнулся Валера. — Зачем же мне расходовать это самое серое вещество в мозгах, доказывать вам, когда вам плевать на все это? Вас заинтересовала мышь в «Баснях» Крылова… И после этого вы думаете, что меня волнует решение, которое вы примете? На меня состряпали депо. И вы знаете, что этот… ну… у него часто бывают неприятности с шоферами… и что он не всегда прав… А вы, вместо того чтобы…
Дзюба шумно подтянул ноги под табурет. Он был взбешен.
— Ну хватит! Ты вот что… мальчишка! Ясно?
Маленький предместкома вскочил и прошелся по кабинету. Он раскинул пухлые руки, словно намеревался поймать убегающую курицу.
— Мальчишка! — повторил он гневно. — Не тот выбрал институт! Тебе надо было на юридический поступать. Оратор нашелся… Помолчи! — Он сделал еще несколько шагов, пытаясь овладеть собой. — Оскорбил уважаемых людей. Мышь придумал… Жанна Марковна тебе в матери годится, кроме того, что она чуткий, добрый человек… Дело на него, видите ли, состряпали! Может быть, это меня застукали в машине с коньяком?! Почему мы должны верить тебе, а не официальному лицу? В позу встал, понимаешь..
Валера смотрел в сторону. Мужество, с которым он держался несколько минут, оставило его. Ему хотелось одного — скорее уйти отсюда…
Дзюба взглянул на директора, не добавит ли тот чего-нибудь: одно дело он, председатель месткома, другое дело, если и директор скажет что-нибудь этому, нахальному, видимо, парню.
И все повернулись к директору.
— Продолжайте, Матвей Христофорович, — проговорил Тарутин. — Только… Товарищ Садовников, спрячьте свои часы, пожалуйста…
Начальник третьей колонны растерянно вскинул брови. Здоровая борцовская шея его покраснела.
— Да-да… Тут не слишком подходящее место для ремонта часов. И вы, Константин Николаевич, — продолжал Тарутин.
Вохта недовольно хмыкнул и прижал ладонью пачку неподписанных путевых листов. Остальные члены комиссии тревожно задвигались, пряча посторонние бумаги, оставляя газеты…
— Я понимаю, у вас много всяких забот, но тем не менее. — Тарутин обвел жестким и серьезным взглядом собравшихся. В близоруких глазах Кораблевой он заметил довольную искорку. — Продолжайте, Матвей Христофорович.
Дзюба, не скрывая досады, потер ладонью упругие щеки, сел и придвинул бумаги.
— Я думал, вы… по делу скажете, Андрей Александрович. — Он вздохнул и строго обернулся к Валере. — Кто ваш сменщик, Чернышев?
— По делу, Матвей, можно по-разному сказать, — не выдержала Кораблева.
Но Дзюба сделал вид, что не слышал.
— Кто ваш сменщик? — повторил он.
— Я… я его сменщик, — проговорил Григорьев, точно ученик.
В комнате раздался сдержанный смех.
— А что? — пожал мягкими плечами Григорьев. — Такое совпадение.
И вновь по комнате сквознячком потянулся смешок.
Григорьев Петр Кузьмич, шофер первого класса, был любимцем парка. Его знали все, хотя бы по берету, с которым дядя Петя не расставался ни летом, ни зимой. Так и говорили новичку: «Увидишь толстяка в берете, попроси — поможет, если будет надо. Его зовут дядя Петя, запомни». И дядя Петя помогал прослушать двигатель, написать толковое заявление в местком или уладить щекотливый вопрос, возникший между сменщиками.
— Что ж, дядя Петя, — проговорил Дзюба, но тотчас поправился: — Что, Петр Кузьмич, как работает ваш сменщик? Охарактеризуйте.
— Как работает? Хорошо работает. Претензий у меня к нему особых не было. Машину оставляет всегда исправной, с полным баком. В багажнике порядок, чистота. За давлением в колесах следит аккуратно.
— Для этой цели собственный манометр купил, — иронически вставил Валера.
Григорьев посмотрел на парня и произнес строго:
— Не забегай, слабые ножки еще.
Валера промолчал, дяде Пете он перечить не решался.
— Вот. А что касается существа вопроса, у меня есть что сказать… Когда я заступил на смену, обратил внимание на спиртной дух в салоне.
— За ночь не выветрился? — уточнил Дзюба.
