Он отозвался не сразу. Придвинул к себе затейливую китайскую зажигалочку в виде гарпуна, нацеленного на человека-рыбу. Стоило нажать на рыбий хвост, как вылетал язычок пламени. Мы оба закурили. Изображение сказочного существа почему-то напомнило мне давний рассказ Замина о своем детстве, когда тот был поражен рисунком крылатой девушки на старинном граммофоне…
«И давно вы знаете Вагабзаде?» — спросил следователь. «Несколько месяцев». — «А если точнее?» — «Тогда еще меньше. То есть мы знакомы лично совсем недавно. Но уже несколько месяцев я интересуюсь его работой». — «Значит, встреча произошла лишь в связи с вашей профессией газетчика?» — «Именно так, если это важно для вас». — «Для меня все важно. Вы видитесь с ним во внеслужебное время, ходите друг к другу в гости?» — «Без труда отвечу, но прежде хочу знать, к чему все эти вопросы?» — «Как вы думаете, чем мы занимаемся в прокуратуре?» — «Чем-то, что сродни журналистике: человекознанием». — «Хорошее слово!» Следователь сел поудобнее, показывая тем самым, что разговор предстоит долгий, доверительный. Словно он нуждался в моей помощи и рассчитывал на нее. Я продолжал: «Человек лучше всего раскрывается в сфере труда, в сфере применения своих сил на общественном поприще. Убежден, что любое новаторское движение возникает в определенно обусловленное историей время. Скромная на первый взгляд идея Вагабзаде о ликвидации порожних рейсов грузового транспорта не могла никому прийти в голову тридцать лет назад, когда разъезжали сплошь на арбах. Но нынче земной шар держится не на золотых быках, а на резиновых автомобильных колесах. Шофер — самая ходовая профессия. Грузовик — та экономическая ниточка, которая связывает далекое и близкое, большие города и горные селения. Поэтому пустые прогоны оборачиваются сотнями миллионов рублей, потерянных для народного хозяйства!» — «Справедливое суждение. Теперь мне понятно, почему вы так высоко оценили инициативу Вагабзаде. А что вы скажете о нем как о человеке?» — «Придерживаюсь мнения, что хорошее дело делается благородными людьми». — «Не слишком ли вы превозносите его? На месте Вагабзаде мог оказаться всякий другой». — «Не спорю, что другой, но отнюдь не всякий! Иному сподручнее думать не о государственной выгоде, а о собственной пользе. Ведь, по сути, мало кто возвращается порожняком. Левые грузы тоже грузы. Только оплата идет в карман водителя. Замина Вагабзаде отличает бескорыстие. Его почин должен был получить широкий общественный резонанс». — «А если задней мыслью у него и была жажда славы, известности?» — «Вагабзаде человек без задних мыслей. Он постоянно твердил, что хочет остаться в тени. Зато охотно называл своих товарищей». — «Гм… Ну, а странное имя Халлы вам что-нибудь говорит в связи с Вагабзаде?» — «Разумеется. Мне известно, кто такая Халлы. Однако это сугубо интимная история, и я не вправе касаться ее. Еще раз настойчиво прошу объяснить: что произошло с Вагабзаде?» Следователь пожал плечами с некоторым раздражением. Видимо, у него были отработанные методы ведения дела. Вот что я узнал от него. Вагабзаде попал в аварию во время очередного рейса и, находясь в шоковом состоянии, повторял лишь два имени — своей матери и некоей Халлы, перед которой он считал себя глубоко виноватым. Несколько раз следователь слышал его бред, который навел его на мысль о каком-то сокрытом преступлении. Возможно, имеются сообщники, которые попытаются проникнуть в больницу, чтобы заставить Вагабзаде замолчать. Ниточкой становилось имя Халлы. Но никто из окружающих Вагабзаде не мог объяснить, кто это такая. «Занимаясь расследованием, — продолжал следователь, — я все глубже вникал в дела автобазы и все больше изумлялся. Не отдельным жульническим проделкам, которые встречаются повсюду. Нет! Меня поражала вся «модель отношений», если можно так выразиться, возникшая на этой «банде-базе», как ее давно прозвали в городе. Эта модель абсолютно во всем противоречит нашему, советскому образу жизни, напоминая злокачественную опухоль, которая грозит перекинуться на здоровые организмы. Если это произойдет, одним уголовным делом болезнь будет уже не пресечь! Вот что меня встревожило по-настоящему. Я пытаюсь разомкнуть все звенья морально-преступной цепи. Добраться до начальной нитки клубка. Видите, передо мною папка? Она почти полна. А вот ее последняя страница. — И он прочел хорошо поставленным голосом, привыкшим к обширным аудиториям: — Во время очередного рейса на Боздаг машина «АЗМ 19—27» совершила умышленный наезд на другой грузовик. В результате аварии водитель транспортной конторы тысяча первой Вагабзаде Замин Зал оглы был тяжело ранен и помещен в железнодорожную больницу… — Следователь развел руками с непривычно виноватым видом. — Мне сказали, что положение Вагабзаде почти безнадежно. Операции он не выдержит. Верите ли, выйдя от хирурга, я несколько часов бродил по улицам. Неужели придется на этой странице дописать: дата смерти такая-то?»
Дальше в статье Дадашзаде шло короткое изложение истории, которую следователь рассказал ему более подробно и полно, а я узнал спустя много времени уже от самого журналиста с его разъяснениями.
Следователь вновь явился в больницу на следующий день и спросил у главного врача:
— Положение Вагабзаде за эти сутки не ухудшилось? Может быть, следует решиться на операцию?
Главврач, человек солидный и обстоятельный, снял очки с толстыми стеклами, похожими на лупу, в золотой оправе. Потер переносицу с красным рубцом. Белоснежным платочком осушил влажный лоб. Выражение его лица было явно озадаченным. Тяжело вздохнув, он сказал:
— По существу, пациент уже мертв. Он дышит лишь потому, что у него крепкое молодое сердце. Человек может возложить оплату всех своих земных долгов на других лиц, кроме одного долга — долга сердца. По этому счету надобно расплатиться самому. И пока главный долг не уплачен, душа не может покинуть тело. — Главврач слегка усмехнулся. — Я выражаюсь, разумеется, иносказательно, но больного в самом деле что-то томит. И сердце-должник не может остановиться.
— На нем нет никакой вины, — быстро вставил следователь. — Я провел кропотливое расследование.
Главный врач прервал величественным жестом:
— Мы, врачи, не отказываем в праве жить никому, даже отпетому преступнику.
— Повторяю: он не преступник! Против него нет ни одного свидетельства. Ему выпало сиротское детство, но семья была честная, трудовая. Он нетерпим к темным делишкам — это так.
Главный врач едва дослушал. Выражение легкой иронии и недоверия не покидало его черт.
— Дорогой мой, я не прокурор! У меня совсем другая профессия. Но я слишком много повидал, чтобы остаться легковерным. Убедиться, что человек не уголовник, — это еще не значит узнать о нем все. О мертвых плохо не говорят. Они уже не могут ни смыть, ни загладить свою вину. Но бывает, что пятно ложится и на живых.
— Вам известно что-нибудь определенное?
Врач раздраженно дернул плечом.
— Следствие ведете вы, а не я.
— Вот я и прошу вас помочь, если вы что-то знаете.
— Допустим, знаю. Или предполагаю. Но мои сведения не из тех, которые подшиваются к протоколу. Они не послужат ни к обвинению, ни к оправданию. И не оживят мертвого.
— Вагабзаде еще жив.
— Да. Мы сделали все ради этого. Но останься он даже в живых, ему не исправить свою прежнюю роковую ошибку.
Главный врач покосился на дверь и произнес, понизив голос:
— Здесь была девушка. Вы говорили с нею?
— Девушка? Из практиканток?
— Нет, нет… сестра больного.
— Допрашивал, как же!
— Допрашивать было незачем. Просто поговорить, расспросить о матери. Любопытнейшая личность их мать, знаете ли!
По мере того как почтенный доктор воодушевлялся, интерес следователя к нему угасал. Разговор представлялся пустым и малозначительным. Поскольку версия о преднамеренности аварии, видимо, отпадает, то какая надобность копаться в прошлом пострадавшего?
— Каждый из нас в долгу перед матерью, — рассеянно проронил следователь, ища благовидного предлога, чтобы распрощаться.
Главный врач, казалось, этого не заметил.
— Вы правы! Я думаю, что если бы природа допускала обратный ход времени и у детей сначала отнималась мать, а потом снова была им возвращена… О! Как они берегли бы ее тогда! Как почитали и любили!
Зазвонил телефон. Подняв трубку, главный врач сначала отчитал кого-то, потом смягчился и терпеливо разъяснил, что, нет, никакой телеграммы он не посылал. «Но то, что вы приехали, — добавил он, — прекрасно! Вас пропустят к нему, не тревожьтесь».
Окончив разговор, он посмотрел на следователя со странно торжествующим видом. Даже потер от удовольствия руки.
— Сейчас вы убедитесь, мой дорогой, что люди в белых халатах небесполезны в детективных происшествиях. Возвращая человеку жизнь, мы может иногда посодействовать и возвращению его доброго имени. Короче: к Вагабзаде кто-то приехал. Какое-то новое неизвестное лицо. Сказать по правде, я сам велел его сестренке оповестить родных и знакомых о критическом положении. Иногда сильные встряски вызывают у больного перелом к лучшему. Особенно при безнадежном состоянии.
