Пока шли до клети, все еще восторгались веялкой. У Калнасмелтена пока не было, этой осенью он еще раз возьмет у Иоргиса, но в будущем году обязательно купит, хотя бы в долг возьмет у Матисона. Машиной совсем иначе веять зерно — и ветра не нужно ждать, и никакой канители.
В закромах нечего было особенно показывать, рожь нового обмолота стояла еще в мешках, два воза муки только что привезли с мельницы Арделя, ларь засыпан до краев, в клети стоит запах свежей ржаной муки. Калнасмелтен подивился, что на балке еще висят четыре огромных куска копченого мяса, Ванаг равнодушно пожал плечами: вряд ли хватит до Михайлова дня, в Бривинях все любят мясо, один Браман ест за троих; к Мартынову дню придется еще одного кабана поставить на откорм.
Вот Лаурин новый шкаф можно показать. Работа Коппа из имения, — кроме него, ведь никто не вырежет на карнизе такие замысловатые желобки и шишки. Господин Бривинь ласково провел пальцем по желтым полированным ясеневым доскам. Это дерево Мартынь Упит еще позапрошлой зимой присмотрел в Айзлакстском лесу и ночью приволок. Распилили его и пропустили у Арделя через станок, так что ни один черт не дознался бы. Шкаф полагалось открыть и показать, что в нем два отделения — в одном висят Лаурины юбки и шуба, в другом — выдвижной ящик и четыре полки, заваленные сложенными одеялами, простынями, штуками полотна и бельем. Здесь нужно просунуть руку под белье и пощупать, каковы полки, это не доски, а настоящее стекло, и не поймешь, как это Копп ухитрился так отполировать их. Поглядеть снаружи, и не подумаешь, что выдвижной ящик такой глубокий, в него приданого влезет не меньше, чем в иной сундук. Туда можно только заглянуть, а пощупать, гладкое ли дно, уже нельзя, — кто же осмелится рыться в этих шелковых платках, лентах, бусах, пряжках и других деликатных вещицах.
— Вот это да!.. — пробормотал окончательно потрясенный Калнасмелтен. — Ну, что ты на это скажешь, Иоргис?
— Теперь их куют с двумя прорезами, одну поглубже, другую помельче, чтобы не так легко открыть отмычкой, — отозвался откуда-то издалека Иоргис.
Оба изумленно обернулись, Иоргис из Леяссмелтенов успел взобраться на крыльцо и, вытащив из двери ключ, внимательно разглядывал его. Господин Бривинь захлопнул дверцы шкафа и отрывисто сказал:
— Идемте в дом.
Сам он пошел впереди, гости — следом. Церковный староста и кивками и выразительными взглядами старался что-то внушить Иоргису. Но тот только хлопал глазами и мычал свое «гмм». Узел он нес под мышкой.
И в комнате, сидя за накрытым столом, он все продолжал держать его на коленях, даже шапку позабыл снять, — церковный староста потянулся за ней и сбросил на кровать.
— Ну, чего ты с ними так долго нянчишься? Развязывай.
Иоргис стал проворно развязывать узел. Оказалось — часы, точь-в-точь как на станции в буфете первого класса, только чуть поменьше. Ни гирь, ни маятника не было, заводились они ключом — Иоргис сразу показал, как это делается. Лизбете прямо ликовала: ведь давно собирались попросить его привезти такие из Риги, а то просто срам, всякий раз приходится бежать к испольщику узнавать время. И верно большие деньги заплатил? Церковный староста едва успел подмигнуть одним глазом, наморщить лоб и мотнуть головой, чтобы этот увалень не выложил все как на ладони. Лаура до этого сидела с кислой миной, но вместе с тиканьем часов и у нее как будто сильней забилось сердце.
Часы повесили в людской над дверью в хозяйскую комнату — Иоргис уверял, что здесь им самое место. Пока хозяева, закрыв дверь, сидели с гостями за столом, в передней комнате собрались батрачки, Галынь и дети Осиене. С превеликим почтением осмотрели они подарок Леяссмелтена, и когда часы негромко, но очень благозвучно пробили четыре, дети запрыгали от радости, а батрачки блаженно заулыбались, точно их тоже одарили. Мартынь Упит не зашел поглядеть и разделить общий восторг, а два раза прошелся с надутым видом по двору, громко кашлянул, постоял на месте, потом схватил топор и охапку кольев и побежал вниз чинить в саду плетень.
Леяссмелтен вытащил и поставил на стол красивую желтую бутылку с белым ярлычком и надписью «Штокмансгоф» — знаменитый померанцевый ликер фирмы Штокмана, и до того дорогой, что у Рауды даже не водился. Мужчинам налили в новые восьмигранные шлифованные стаканчики, Лизбете потянула из мужниной чарки и из приличия поперхнулась: по ее мнению, напиток был сладкий, но крепкий, как черт. Лауру заставили попробовать из стаканчика Иоргиса, она как-то жеманно пригубила и не поморщилась, но и не похвалила. Иоргис пить был не охотник, зато со всем усердием ел жареного цыпленка и сопел при этом чуть потише Брамана. Вдруг он утих — церковный староста толкнул его под столом ногой. После этого жених, протягивая руку за ломтем шафранного хлеба пли поднося ко рту кружку кофе, всякий раз косился на своего свата. Потом он присел на кровать рядом с Лаурой, но не знал о чем с ней говорить, жалостно отвесил губу и выглядел совсем несчастным. Лизбете все время беспокойно ерзала на стуле, наконец выпроводила обоих в сад посидеть на скамейке — к чему молодым людям париться здесь, в комнате, полной мух, погода такая теплая, яблони в нынешнем году усыпаны яблоками, астры цветут.
Церковный староста Калнасмелтен был не речист, а для такого деликатного поручения и вовсе не годился. Чтобы не сидеть молча, он уже в третий раз начинал один и тот же рассказ о том, как портной Лазда, тот, у которого ноги словно мотовила, ходил в имение выкупать землю и хотел тут же выложить на стол деньги. Но помещик денег не взял, говорит, будто бы так не полагается, через банк нужно платить, иначе кунтрак он никому на руки не выдаст.
Вдруг он прервал рассказ на середине, и без всякого перехода — словно обухом по лбу:
— Ну, как же быть с Лаурой-то? Мы еще в прошлое воскресенье собирались ехать, да Иоргису надо было в Клидзине с теребильщицами уговориться.
Теребильщицы для него важнее, чем Лаура?.. Хозяйка Бривиней, поджав губы, посмотрела на мужа, тот на нее; глазами они просили друг друга: говори ты! Лизбете поняла, что говорить придется ей. Видать, думают, что за Иоргиса они обеими руками ухватятся. Ну, да как же, только Иоргиса и ждали!.. Пускай дураков в другом месте ищет, дочь Бривиня сосватать — не то что платье с гвоздя снять. Она завела разговор издалека.
— А как же мать Иоргиса? Разве Иоргис мало невест сватал?
Кажется, она попала в самое чувствительное место: церковный староста заметно разволновался.
— Что вы слушаете всякие бабьи сплетни? — ответил он неподобающе резко. — Да многих ли он сватал, сами видите, не из таких. — И здесь сразу выяснилось, как мало годился Калнасмелтен для такого важного поручения. Он простодушно выболтал все, что следовало держать под тремя замками: — Как там было в Курземе, этого я не знаю, туда возил его лошадник Рутка. Говорят, что курземке не понравился — не очень-то расторопен, а им там подавай ветрогонов да танцоров. Зану из Пориешей мать, верно, не захотела: четыре дочери, только кровать и двух овечек отец дает в приданое. Такую голодранку нельзя в дом брать.
— Да, нельзя, — согласилась Лизбете. — Хозяйские сыновья должны держаться своего сословия.
— Только своего, — подтвердил Ванаг, набивая трубку.
— Потом кто-то внушил ему насчет Паулины Сниедзе. Но, тут уж и я говорю — нет и нет: в такой большой усадьбе, как Леяссмелтены, нужна совсем не такая хозяйка. Кто же не знает Паулину Сниедзе? Деликатного воспитания, больше за книгами сидит. Здоровье тоже не бог весть какое, уж если теперь в шкафу держит бутылку с лекарствами, что же будет через несколько лет. Разве не известно, каково приходится Яну в Яункалачах с сестрой Рийниека, — по два раза в год в Клидзиню к Эрцбергу возит. В Леяссмелтенах нужна женщина здоровая — то, глядите, надо поднять ясли в хлеву, то мешок картошки вскинуть на воз — батрачка ведь не может разорваться на части.
Муж с женой переглянулись, Бривинь откинул назад голову.
— Ну, носить мешки, этого у нас в Бривинях и батрачкам не приходится, на это есть батраки.
Церковный староста понял, что проговорился.
— И в Леяссмелтенах так же, точно так же. Четверо постоянных батраков и одного на лето нанимают. Женщины только в хлеву со скотиной… Хозяйке, скажем, придется только по дому, сам Иоргис больше около своих машин, или в Риге…
Он осекся, подумав, что опять что-нибудь не так сказал. Лизбете нахмурилась.
— Да… а как же у них в доме? Рассказывают, что зимой они кур держат в большой комнате. Правда ли, будто у них крапива в окно лезет?
— Ну, что ты слушаешь все, что люди брешут!.. — досадливо проворчал Ванаг.
Калнасмелтен почувствовал, что они слишком хорошо знают хозяйство Иоргиса и его семейные дела и чересчур умны, так что незачем играть в прятки и говорить обиняками. Остался один путь — идти в открытую, напрямик; ехать домой, ничего не добившись, — это удар по достоинству церковного старосты.
