сортировке.
— Валюшка, да погоди ты. Вот дурная. Забила сортировку, сыплешь мимо. — Баба в пыльном платке вышла из-за машины, прибавила сыпь, поглядела устало. — Ночь велика, намахаешься.
Прохор усмехнулся: «Вот дурная». Он поднялся и прошел туда, где нагружали машины. Машинально следил за погрузкой. В кузов с наращенными бортами сыпалось зерно. От навеса к полуторке бегали мужики. На спинах чушками белели кули. Мужики, покряхтывая, брали их с весов, подбежав к машине, ставили торцом на край кузова. Там кули подхватывали, волоком тащили к кабине, приваливали тесно, в ряд. Прохор подошел к мужикам. А ну, еще подналяжем! Ну-ка, вот этот куль — самый тяжелый. Раз-два, взяли! Он подхватил куль, согнувшись пополам, понес. От натуги жилы на лбу вздулись, кровь со звоном бросилась в голову, стало трудно дышать. Второй куль показался легче. Прохор грузил вместе со всеми — лицо в поту, под мышками мокро, на спине пыль. В течение ночи несколько раз подходила Надежда Сергеевна, посмеивалась:
— Вы так всех загоняете.
— Ничего, — он останавливался на минуту, закуривал.
Агрономша смотрела на него прозрачными глазами. Он затягивался сильнее, бросал папироску, шел к кулям. К утру устал до чертиков.
Когда стало синеть в воздухе, снова подошла Надежда Сергеевна. Бабы отряхивались, взяв ведра, уходили. Было тихо. Небо заволокло дымкой. Над дальним увалом едва намечалась заря. Надежда Сергеевна встала близко, сняв платок, повязывалась по-домашнему. Коротко взглянула на председателя:
— Пойдемте.
Как ни в чем не бывало, шагала с ним рядом. У него все-таки хватило духу — оглянулся: где Валюшка? В густой толчее баб не увидел ее, встревожился. Лишь потом разглядел: она улепетывала впереди. Шагал рядом с агрономшей, молча дымил, рассеянно скользя взглядом поверх гребнистых кровель. Не сразу заметили, что взяли в сторону. Трава была прохладна. Где-то неподалеку слышался тихий шум воды. Возле низкого ската у Актуя Надежда Сергеевна остановилась.
— Посидим, отдохнем? Утро-то какое хорошее…
Она глядела на дымный, туманный восход. Там сквозь серую пелену розовело небо. За пустыми полями виднелись темные стога. От Актуя тянуло сыростью. Надежда Сергеевна зябко повела плечом.
— Сыровато.
— Ничего, солнце выглянет, все высушит, — Прохор смущенно примял в траве папироску, устало улыбаясь, кивнул в сторону тока: — А нынче ночью здорово мы штурманули. Махнули все подчистую. Будем ждать теперь с поля. Вы сегодня туда загляните.
— Угу-м, — Надежда Сергеевна, не поднимая головы, кивнула.
— А я схожу на ферму, — он слабо улыбнулся. — Давненько не бывал там.
Прохор встал, постоял, будто считая неудобным вот так уйти. Не оглядываясь, тронулся; возле плетня, сворачивая в переулок, порылся в карманах, вытащил папиросы и спички, долго закуривал. Из-за склоненной головы вырвался сизый дымок, растаял в воздухе… Надежда Сергеевна отвернулась, глянула вниз — там в тихой заводи блестела вода, в нее холодно смотрелось небо с белым облачком в глубине.
Встала, побрела по тропинке. Из-за низко спустившегося облачка брызнуло солнце. На ближнем увале черно заблестела земля. За плетнями на влажной увядшей траве матово светились паутинки. Бабы, позавтракав, опять шли на ток, перешучивались, словно и не работали ночью. Надежда Сергеевна позавтракала и тоже отправилась на ток. У края навеса бабы разгружали машину с зерном. Шофер стоял на подножке. Надежда Сергеевна подошла, спросила:
— Идут комбайны?
— Стоят. Сыро еще.
— А зерно?
— Остатки вчерашнего.
— Я с вами.
Шофер открыл дверцу с другой стороны.
— Залазьте.
Надежда Сергеевна объехала комбайны. У двух приезжих комбайнеров с Кубани задержалась. Обратно шла по жнивью пешком. У межи остановилась, сорвала несжатый колосок, размяла. Подняв глаза, увидела на дороге «газик». Кто бы это? Разве начальство какое? По меже к ней шел Сукманов. От неожиданности она отступила на шаг. Все в ней замерло. Ерофей оглянулся по сторонам и подошел к ней, покорный и виноватый.
XI
Ерофей Сукманов выехал в поле засветло. Промчался мимо полевого стана, круто свернул с дороги на стерню. Под колесами глухо зашелестело. Поворачиваясь, ныряя в неровности поля, они проминали два нешироких следа. Отбившийся от стаи журавль пробежал впереди, подпрыгнул, пытаясь взмыть в воздух, махнул правым крылом, оно у него обвисло, опустилось. Подранок… Ерофей с сожаленьем подумал: жаль, не прихватил ружьишка. Журавль бежал, хлопал одним крылом. За полем сбоку открылась зеленая ложбинка. От озерка, подняв гортанный крик, снялась стая; набирая высоту, не уходя, кружилась неподалеку. Подранок, отбежав на безопасное расстояние, остановился, крикнул, и было в его клекоте, усталом и хриповатом, столько тоски, что у Ерофея в груди захолонуло.
Он проводил взглядом журавлей и свернул к озерку, где в камышах спрятался подранок. По зеленоватой, заросшей травой воде прыгали, разбегаясь в стороны, длинноногие водомеры, бежали в глубину красные жучки. Ерофей вывел машину на дорогу, долго ехал молча.
Вчера на току едва уговорил баб. Хлеб на элеватор отвезли. Подвезут то, что осталось на полях, выполнит он второй план, выдаст хлеб колхозникам. А потом?
Ерофей, сутулясь, сидел в машине. По дороге ветер гнал пыль, поддувал снизу. Скосив расширенные зрачки, Ерофей глядел мимо скирд соломы на дальний простор. Нескончаемо тянулась стерня. Вдоль нее светлые полосы — вмятины от комбайнов. Сейчас пустить бы сюда тракторы с плугами, время — пахать зябь. Но нет, нельзя, нельзя распылять силы; сначала — хлеб. Он вытащил блокнот. Четыре комбайна оставить на старых полях, остальные — двинуть на Колывань; пускай начинают, там, пожалуй, уже подошла пшеница. Навалиться всей силой, и опять пойдет зерно. Вот оно, берите: зерно к зерну, золото, а не хлебец. Ерофей положил блокнот на колени, задумался. Где-то опять крикнул журавль. Ерофей вздрогнул, обернулся: давешний подранок? Вслушался — шелестела трава под колесами, ветер шуршал, хозяйничая в бурьянах. Никого. Просто это ему показалось.
Межа кончилась. Поднялся на невысокий увал, увидел внизу тракторную будку. За нею по полю шел комбайн, попыхивал дымком, хедер врезался в гущу хлебов. Через дорогу две жатки обжинали края загонов. Ерофей мимо будки направился к машинам. К «газику» на буланом коньке подскакал бригадир, туго натянул поводья.
— Давно тут начали?
— Вчера.
— Какой намолот?
— Бункер на круг.
Не густо. Ерофей нахмурился.
— А где остальные?
— Дожинают пятое поле.
— Завтра отправляй их на Колывань.
Бригадир попридержал готового взять вскачь с места коня, замялся.
— Был я на Колывани…
— Ну?
— Не подошла там пшеница. Есть один участок и тот… с зеленцой.
У Ерофея зло поджались губы. Снизу так ошарашил бригадира взглядом, что у того по лицу пошли пятна.
— Завтра сам съезжу, — погрозил. — И если что…
Бригадир отъехал, отпустил поводья.
С края поля донесся гул комбайна. Ерофей вылез из «газика», разминая
