– голова, говорит, болит, ударился где-то. Я говорю: пить надо меньше.
И Верка мелко-мелко засмеялась.
– И когда успела-то? – удивилась опять Люба своим мыслям.
– А? – спросила Верка.
– Да когда, мол, успела-то? Видела-то… всего сутки. Как же так? Неужели так бывает?
– Он за что сидел-то?
– За кражу… – И Люба беспомощно посмотрела на подругу.
– Шило на мыло, – сказала та. – Пьяницу на вора… Ну и судьбина тебе выпала! Живи одна, Любка. Может, потом путный какой подвернется. А ну-ка, да его опять воровать потянет? Что тогда?
– Что? – не поняла Люба.
– Да воровать-то кинется?.. Что тогда?
– Что тогда? Посадют.
– Ну, язви тебя-то! Ты что, полоумная, что ли?
– А я сама не знаю, чего я. Как сдурела! Самой противно… Вот болит и болит душа, как скажи, век я его знала. А знала – сутки. Правда, он целый год письма слал…
– Да им там делать-то нечего, они и пишут.
– Но ты бы знала, какие письма!..
– Про любовь?
– Да нет… все про жизнь. Он, правда, наверно, повидал много, черт стриженый. Так напишет – прямо сердце заболит, читаешь. И я уж и не знаю: то ли я его люблю, то ли мне его жалко. А вот болит душа – и все.
А Егор в это самое время делал свои дела в райгороде.
Перво-наперво он шикарно оделся…
Шел по улице небольшого деревянного городка, по деревянному тротуару, в новеньком костюме, при галстуке, в шляпе – руки в карманах.
Зашел на почту. Написал на телеграфном бланке адрес, сумму прописью и несколько слов привета. Подал бланк, облокотился возле окошечка и стал считать деньги.
– Деньги передать Губошлепу, – прочитала девушка за окошечком. – Губошлеп – это фамилия, что ли?
Егор секунду-две думал… И сказал:
– Совершенно верно, фамилия.
– А чего же вы пишите с маленькой буквы? Ну и фамилия!
– Бывают похуже, – сказал Егор. – У нас в тресте один был – Пистонов.
Девушка подняла голову. Она была очень миленькая девушка, глазастенькая, с коротким тупым носиком.
– Ну и что?
– Ничего. Фамилия, мол, Пистонов. – Егор был серьезен. Он помнил, что он в шляпе.
– Ну и… нормальная фамилия.
– Вообще-то нормальная, – согласился Егор.
И вдруг забыл, что он в шляпе, улыбнулся. И обеспокоился.
– Скажи, пожалуйста, – сунулся он в окошечко, – вот я приехал с золотых приисков, но у меня совершенно тут никаких знакомых…
– Ну и что? – не поняла девушка.
– У вас есть молодой человек? – прямо спросил Егор.
– А вам что? – Тупоносенькая вроде не очень удивилась, а даже оставила работу и смотрела на Егора.
– Я в том смысле, что не могли бы мы вместе совершить какое-нибудь уникальное турне по городу?
– Гражданин!.. – строго повысила голос девушка. – Вы не хамите тут! Вы деньги переводите? Вот и переводите.
Егор вылез из окошечка. Он обиделся. Зачем же надо было оставлять даже работу и смотреть ласково? Егор так только и понимал теперь: девушка, прежде чем зарычать, смотрела на него ласково. К чему, спрашивается, эти разные штучки-дрючки?
– И сразу на арапа берут! – негромко возмущался он – «Гражданин!..» Какой я вам гражданин? – Я вам – товарищ и даже друг и брат.
Девушка опять подняла на него большие серые глаза.
– Работайте, работайте, – сказал Егор. – А то только глазками стрелять туда-сюда!
Девушка хмыкнула и склонилась к бланку.
– Шляпу, главное, надел, – не удержалась и сказала она, не глядя на Егора.
И квиточек отдала, тоже не глядя: положила на стойку и занялась другим делом. И попробуй отвлеки ее от этого дела.
– Шалашовки! – ругался Егор, выходя с почты. – Вы у меня танец маленьких лебедей будете исполнять. Краковяк!.. – Он зашагал к вокзальному ресторану. – Польку-бабочку! – Он накалял себя. В глазах появился блеск, который свидетельствовал, что душа его стронулась и больно толкается в груди. Егор прибавил шагу. – Нет, как вам это нравится! Марионетки. Красные шапочки… Я вам устрою тут фигурные катания! Я наэлектризую здесь атмосферу и поселю бардак.
И дальше он вовсе бессмысленно бормотал под ногу, что влетит в голову:
– Парьям-па-пам, тарьям-папам!.. Тарьям-папам-па-пам-папам…
…В ресторане он заказал бутылку шампанского и подал юркому человеку, официанту, бумажку в двадцать пять рублей и сказал:
– Спасибо. Сдачи не нужно.
Официант даже растерялся…
– Очень благодарю, очень благодарю…
– Ерунда, – сказал Егор.
И показал рукой, чтоб официант присел на минуточку. Официант присел на стул рядом.
– Я приехал с золотых приисков, – продолжал Егор, изучая податливого человечка, – и хотел вас спросить: не могли бы мы здесь где-нибудь организовать маленький бардак?
Официант машинально оглянулся…
– Ну, я грубо выразился… Я волнуюсь, потому что мне деньги жгут ляжку. – Егор вынул из кармана довольно толстую пачку десятирублевок и двадцатипятирублевок. – А? Их же надо пристроить. Как вас зовут, простите?
Официант, при виде этой пачки, тоже очень обеспокоился, но изо всех сил старался хранить достоинство. Он знал: людям достойным платят больше.
– Сергей Михайлович.
– А? Михайлыч… Нужен праздник. Я долго был на Севере…
– Я, кажется, придумал, – сказал Михайлыч, изобразив сперва, что он внимательно подумал. – Вы где остановились?
– Нигде. Я только приехал.
– По всей вероятности, можно будет сообразить… Что-нибудь, знаете, вроде такого пикничка – в честь прибытия, так сказать.
– Да, да, да, – заволновался Егор. – Такой небольшой бардак. Аккуратненький такой бардельеро… Забег в ширину. Да, Михайлыч? Вы мне что-то с первого взгляда понравились! Я подумал: вот с кем я взлохмачу мои деньги!
Михайлыч искренне посмеялся.
– А? – еще раз спросил Егор. – Чего смеешься?
– О'кэй! – весело сказал Михайлыч. – Ми фас поньяль.
Поздно вечером Егор полулежал на плюшевом диване и разговаривал по телефону с Любой. В комнате был еще Михайлыч и заходила и что-то тихонько спрашивала Ми-хайлыча востроносая женщина с бородавкой на виске.
– Але-о! Любаша!.. – кричал Егор. – Я говорю: я в военкомате! Никак не могу на учет стать! Поздно?.. А здесь допоздна. Да, да. – Егор кивнул Михайлычу. – Да, Любаша!..
Михайлыч приоткрыл дверь комнаты, громко хлопнул и громко пошел мимо Егора… И когда был рядом, громко крикнул:
– Товарищ капитан! Можно вас на минуточку?!
Егор кивнул ему головой, что – «хорошо», и продолжал разговаривать. А Михайлыч в это время беззвучно показушно хохотал.
– Любаша, ну что же я могу сделать?! Придется даже ночевать, наверно. Да, да…
Егор долго слушал и «дакал». И улыбался и смотрел на фальшивого Михайлыча счастливо и гордо. Даже прикрыл трубку ладошкой и сообщил: – Беспокоюсь, говорит. И жду.
– Жди жди, дол… – подхватил было угодливый Михалыч но Егор взглядом остановил его.
– Да, Любушка!.. Говори, говори: мне нравится слушать твой голосок. Я даже волнуюсь!..
– Ну дает! – прошептал в притворном восхищении
