— Какая? — чуть не одновременно вырвалось у собеседников.
— Стена, конечно, надежная, каменная. Но окошко-то прорезано не в стене, а в деревянной калитке. Это учесть надо.
— Есть калитка, — ответил Иван. — И даже накладка железная есть и петля, но калитка заперта изнутри, снаружи замка нет, и накладка висит без надобности.
— Нет, не без надобности! — запальчиво возразил Алексей. Он весь преобразился. Виктор Иванович почувствовал в тоне молодого товарища нечто необычное и глядел на него с надеждой.
— Для нас эту накладку тюремщики специально сделали! — радостно воскликнул Алексей и, отступив от стола, легко прошелся по крашеным половицам.
— Это что же, — спросил Иван Воронов, лукаво щурясь и пощипывая свою окладистую бороду, — это, стало быть, надо хорошенько попросить надзирателя, чтобы он отворил калитку, вывести за ручку Антона и надзирателю спасибо сказать?
— Почти что так! — Загоревшись мелькнувшей идеей, Алексей уже не находил себе места: он то шагал за спиной у Ивана Воронова, то заходил с конца стола, то делал несколько шагов в сторону окна, что смотрело на улицу. — Почти что так! Только не ручаюсь за спасибо — едва ли на это время останется.
— Днем, на глазах у почтенной публики все это разыграть? — спросил Виктор Иванович, почесывая в затылке и недоверчиво глядя на Алексея. — В авантюру ты нас тянешь, волк тебя задави.
— Дела не сделать и еще своих потерять, — добавил Иван Воронов. — А может, и всю организацию провалить.
— До организации им далеко, — возразил Алексей, — а без риска все равно не обойтись в таком деле.
— Да ведь риск риску рознь! — повысил голос Иван.
— Погоди, погоди, — осадил его Виктор Иванович. — Что верно, то верно: хоть совой об пень, хоть пнем об сову — все равно сове больно. Без риска не обойтись. А ну-ка расскажи, Алеша, всю свою задумку.
— Да не все у меня сложилось. Только сейчас ведь пришло в голову. Но основа, по-моему, есть, и ее надо развивать… Окошечко, как я заметил, крошечное. В него едва Библия пролезет. Так вот, надо придумать такую передачу, чтобы никак она в это окошко не прошла. Тогда надзирателю придется открыть калитку… А что такое открытая на волю калитка для человека, которому грозит смертная казнь?
— А ведь он дело говорит, — повеселел и Виктор Иванович. — Ну-ка, ну-ка развивай, Алеша.
— Но ведь передачи-то днем только принимают, кругом — народ, — упорствовал Иван.
— Народу как раз в том месте немного: пустырь. Да и не всякий обыватель поперек дороги станет. А вот накладочка снаружи нам пригодится — ее надо запереть замком, чтобы часовой прощаться с нами не побежал.
Такой план оказался действительно заманчивым, но бесшабашная смелость задумки обескураживала, оттого все замолчали, пытаясь представить, как это получится на деле.
— Девяносто пять процентов риску, — тяжко вздохнул Иван, доставая кисет и неотрывно глядя на свой чертеж. — Ну, ладно. Вывели мы его за ограду… А дальше — куда? За город — верховые казаки настигнут, а в городе и вовсе перехватят.
— Об этом подумать не мешает, — согласился Алексей.
— М-да-а, — раздумчиво протянул Виктор Иванович, непрестанно чадя толстенной самокруткой. Он ухватился за шнурок тонкого уса, в хитрой улыбке сощурил голубые глаза, лоб высокий наморщил: — А скажи-ка нам, Иван Воронов, только честно скажи, как на духу: опешил ты от Алексеева плана, остолбенел?
— Ежели по-честному, верно. Оторопь берет. Прямо так и бегут под рубахой холодные мурашки.
— Ну, а тюремщиков и жандармских чинуш разве не возьмет оторопь от такой лихой проделки?
— Как не возьмет! — Иван осторожно высвободил из руки Виктора Ивановича до половины выкуренную цигарку, прижег от нее свою, затянулся. — Иные небось полдня с разинутым ртом просидят, не шелохнувшись. Да только кто же устроит им этакую оплеуху?
— Я предложил этот план, мне и выполнять его, наверно, сподручней, — откликнулся Алексей, поглядывая на Виктора Ивановича и пытаясь разгадать его мысли.
— Может быть, именно так и придется сделать. Но ведь не одному, а ты, Иван Воронов, может, и пособишь ему… Всем хорошенько подумать следует. В деталях, по мелочам все обмозговать… Поторапливаться надо, но спешить никак нельзя… А теперь скоро Зоя придет — пошлем ее с передачей в тюрьму. Погляди, Алеша, вон там на полке, нет ли какой-нибудь бросовой книжки.
Покопавшись под пестренькой занавеской, Алексей нащупал обложку небольшой книги и, вытянув ее, показал:
— Вот про Николая Чудотворца — пойдет?
— Как раз чудотворца и надо, — засмеялся Виктор Иванович, принимая книжку и раскрывая ее. — Чего мы ему напишем?
— По-моему, надо предупредить Антона, что мы готовим ему побег, — сказал Алексей — А Зою ждать не стоит: передачу отнесу я. — И, чтобы не помешали ему высказаться, чтобы выслушали до конца и согласились, зачастил, никому не давая возразить: — Надо же мне видеть его лично, надо поближе познакомиться с окошечком и особенно с калиткой!
С ним никто не спорил.
— Так я пишу, — сказал Виктор Иванович и, взяв у Воронова карандаш, начал ставить точки над нужными буквами в книжке: «На днях приедем готовься к выходу на свободу». Поймет? «Сообщи свое мнение». На странице он ставил одну или две точки, не более.
— Да уж чего тут не понять, — сказал Алексей, направляясь к двери. — Только вот догадается ли, найдет ли текст-то. На полкниги точки разбросаны.
— Найдет, — покашлял в кулак Иван, — делать-то все равно нечего. Не один раз книжку эту перечитает, все заметит и все поймет… А ты куда?
— Надо же человеку хоть огурчиков свежих с грядки передать, — уже из сеней отозвался Алексей.
Алексей, будто горячая оседланная лошадь, почувствовал нестерпимую готовность к движению. План его принят, и теперь надо не упустить ни одной мелочи.
4
А в это время особо опасного политического заключенного Антона Русакова изволил посетить сам господин прокурор города, явившись прямо в лазаретную камеру. Не часто попадают в его ведение столь крупные преступники, что жизни своей не щадят, а самому царю грозятся. На такого ради любопытства и то взглянуть не помешает.
Прокурор был далеко не молод, испытан во многих делах невеселой юридической практики. В тот год, когда студент Петербургского университета Александр Ульянов был арестован и казнен за участие в подготовке покушения на царя Александра III, прокурор уже начал самостоятельную жизнь на юридическом поприще. Но служба его протекала в уездных захолустьях, потому политическая жизнь страны известна была ему больше из периодических изданий, нежели из практики. И хотя из препроводительных документов знал он, что Русаков молод, видел его фотографию, знал рост и другие внешние приметы, имел представление о характере заключенного, но когда встретился с ним, разочаровала обыденность. Решительно ничего необыкновенного в нем не было. С лазаретной койки не торопясь поднялся человек лет двадцати пяти, выше среднего роста. Даже мешковатая тюремная одежда хотя и нарушала естественную стройность его фигуры, но не лишала привлекательности молодого нежного лица с характерной бледностью и едва проступающим, словно бы горячечным слабым румянцем.
Надзиратель, сопровождавший прокурора, не очень надеясь, что заключенный назовет свою фамилию, замешкался чуток, а потом полностью представил начальству своего подопечного.
— Вы не хотите назвать себя? — спросил прокурор скрипучим, каким-то старушечьим голосом, поправляя пенсне, будто пытаясь получше разглядеть перед собой человека. — Вас не знакомили с тюремными правилами и порядками?
— Как же вы плохо думаете о столь старательных царских слугах, — проговорил Антон, скупо улыбаясь. — Они свой хлеб отрабатывают честно, учат нас неустанно…
— Довольно! — проскрипел прокурор, брезгливо сморщившись. — У вас есть жалобы, вопросы?
— Есть вопросы. Закончилось ли следствие по моему делу?
— Нет, не закончилось.
— Когда закончится?
— Сие, как говорится, от нас не зависит. Пока документы не поступили… Да и куда вам спешить, молодой человек, на тот свет? Успеете. Никто туда не торопится… Еще что?
— Почему я совершенно лишен прогулок? Это же беззаконие!
— Т-сс! — прокурор предупредительно поднял указательный палец, ощетинил стриженые усы, приподняв верхнюю губу. — О законности и беззаконии вам не следует говорить, поскольку вы нарушили законы самодержавия, выступив против него с оружием. Какое легкомыслие, молодой человек, делать бомбы! Неужели вы серьезно полагали подорвать устои государства самодельными бомбами? Какая бессмысленная игра!
— Если это — игра, так чего же тогда смертной казнью грозитесь?
