В таком подавленном состоянии его застал Георгий. Насвистывая песенку, Георгий появился в плотницкой во время пересменки.
— Хочу потолковать, как с другом, — сказал он. — Удели полчасика.
Они пересекли строительную площадку и уселись на пеньках. Георгий начал:
— Ты, конечно, слыхал, что я в свое время ухлестывал за Верой.
— Слухи ходили.
— И ты вроде к ней ключи подбирал?
— А вот это уж мое дело. Отчитываться не намерен.
— Обойдемся без отчетов. Так вот — собираюсь опять поухаживать за ней.
— Твоя забота.
— Не совсем, чтоб только моя.
— Не понимаю.
— Сейчас объясню. Ты, конечно, разбираешься, что такое ухаживание? Ну, встречаться, танцевать в клубе, бродить по лесу…
— …обниматься и целоваться — немного разбираюсь.
— Вот видишь. Все это требует душевного спокойствия и уединения. А какое может быть уединение, если везде ты? Хоть, и бывший, а все же соперник.
— А ты меня живым в землю закопай, если силенок хватит, враз отделаешься.
— Зачем же в землю? И мысли такой не было! А вот уехать из поселка — это собираюсь просить.
Миша глядел на Георгия, как на сумасшедшего.
— Ну, знаешь… Руки коротки — такие просьбы!..
— А ты погляди, такие ли они короткие. — Георгий вытянул обе руки. — А мускулы какие — полюбуйся. Быка кулаком не сшибу, врать не стану, а ослу при случае не поздоровится.
Миша встал.
— Думаю, надо кончать этот глупый разговор. На меня угрозы мало действуют. B хулиганство бросишься, тебе же хуже будет.
Георгий потянул его за рукав.
— Кончить не штука. Лиха беда начало, а мы как раз неплохо начали. Я же сказал, хочу потолковать, как с другом.
— Пока дружеского не вижу.
— Не торопись, увидишь. Я сегодня узнал, что отдел кадров комплектует трудяг на новый наш объект — электростанцию в верховьях Лары. Я, конечно, немедленно вспомнил о тебе. Жизни в поселке тебе нет, дороги вверх — тоже. Кто упал, тому снова взмыть нелегко, такова печальная диалектика жизни. А там — полный простор! Должность подберешь повыше, зарплату — потолще. Вакансии пока все свободные, нужно не прозевать.
Миша размышлял. Об электростанции на Ларе он знал. Условия там будут не хуже здешних, народ — новый. Недавно туда направился один молодой московский специалист, знакомый Лены Никитиной, она поехала с ним.
— Да ведь наших не брали на электростанцию.
— До сегодняшнего дня не брали, теперь берут.
— Что же, место неплохое…
— Отличное! А главное — нас нет. На всех твоих грехах — крест! Новая жизнь на новом месте! Поверь, это лучший жизненный принцип, сам неоднократно испытывал.
— Ладно, завтра загляну в отдел кадров.
— Загляни лучше сегодня. За двадцать четыре часа земля полностью оборачивается вокруг оси. Человек поменьше земли. Стоит ли даже не на оборот, только на поворот тратить те же двадцать четыре часа?
Они разошлись по разным тропкам — Миша вниз, Георгий в лес. На южном склоне ручья он нарвал охапку распустившихся жарков и возвратился на опушку. Здесь он прислонился к стволу старой пихты, чтоб не попадаться на глаза прохожим. Когда на дороге показалась Вера, Георгий вышел из леса.
— Вот неожиданная встреча, — сказал он. — Нам не по пути, Вера?
— Вряд ли наши пути совпадут.
— Это смотря куда ты идешь.
— Встречать новоселов, конечно.
— И я туда же — видишь, совпали.
— Не совсем, Георгий. Ты собираешься встречать девушек, а я парней. Цветы для новых знакомых?
— Для кого же еще? Боюсь одного, что на всех не хватит. Как бы девушки не передрались между собой.
— Да, такая опасность есть.
— Возьми, пожалуйста. Не понравятся, вручи любому из своих парней, только избавь меня от неприятностей.
— Болтун! — сказала она, принимая цветы. — Наверно, не меньше часа ползал, пока нарвал. Отряхни пыль с колен.
— Час не час, а полчасика пришлось, — ответил Георгий, очищая брюки. — Ух, сразу легче, как руки свободные! Верочка, пойдем этой тропкой, здесь ближе к реке.
Виталий постарался — каждый день в поселке принимали по радио подробное сообщение, как движется эшелон. Радиограммы вывешивались на деревянном щите у конторы, гремели голосом дикторов в репродукторах — все население поселка волновало самочувствие двухсот пятидесяти юнцов и девчат, пустившихся в свой первый дальний поход. Виталий не подозревал, что его имя у всех на языке, что люди, которых он даже в лицо не знал, встречаясь, допрашивают друг друга: «Что там нового у Витьки? Ну, человек — копытом землю роет!» Возбуждение началось с того дня, когда в поселок пришла первая сводка вербовки: московский представитель извещал, что район, где набирает молодежь Виталий Кумыкин, дал больше новых рабочих, чем десять других московских районов, вместе взятых. Представитель извещал, что Виталий выступает не только в рабочих клубах и цехах, но и в школах. В райкоме он шествует, как полководец, окруженный свитой, его обступают толпой, он тут же, в коридорах и вестибюле, дает все справки и держит речи — служащие районных учреждений жалуются, что от вербуемых прохода не стало. А затем примчалась с дороги депеша Виталия: «Промелькнул Ярославль, настроение бодрое, всех трех вагонах поем песни. Привет. Кумыкин». Радиодоклады Виталия звучали поэтически и энергично, как сводки ледового похода — столько-то городов скрылось позади, столько-то километров накрутили колеса за отчетные сутки. Движение шло по расписанию, опозданий не было, каждый твердо знал, когда поезд прибывает в Пермь, в Свердловск, в Тюмень, в Омск, в Новосибирск, в Красноярск. Но расписание никого не устраивало, нужно было обязательно услышать от самого Виталия — все в порядке, в окнах промелькнул еще один крупный центр, настроение бодрое, поем песни.
Сибирский курьер из тринадцати вагонов — среди них три с завербованной молодежью — полз по широте, подминая под себя меридиан за меридианом, а песни, хором распеваемые в вагонах, менялись: сперва, до Кирова, это были «Подмосковные вечера», потом «Уральская рябинушка», растянувшаяся на добрых тысячу километров, в тюменских и тобольских местах ее сменила дума о Ермаке, от Омска до Новосибирска дружно распевали песню о Сибири из популярного кинофильма, а на подходе к Красноярску все, конечно, забивало воспоминание о бродяге, задумавшемся на берегу священного Байкала. Виталий педантично извещал по радио о каждой песне — с часу получения очередной телеграммы население поселка пело, напевало, насвистывало, мурлыкало и бормотало именно ту мелодию, что была объявлена в сводке с дороги: старожилы откликались эхом на мотив, доносившийся издалека.
А затем началось самое волнующее: путешествие по — реке, сперва Енисей, потом Лара. Каждое слово торжествовало в радиограммах Виталия: «Ветер попутный, качка отсутствует, мелькают бакены, поем песни». Все благоприятствовало эшелону — хорошая погода, схлынувшая — после половодья вода, даже настроение речников: старшины катеров, принявшие новоселов в устье Лары, понимали, что в поселке вспыхнет возмущение, если они задержатся хоть на час. Со своей стороны, они по радио дружно заверяли командование стройки, что винты у них крутятся и горючего хватает — не подкачаем! Впереди шел «Лихой», за ним стремились два других катера.
Уже за два часа до прихода судов пристань и примыкавшие к ней береговые высотки были густо усеяны встречающими: люди, не опрашивая разрешения, бросали работу и спешили к реке, производственная программа этого дня была безнадежно сорвана.
На одном из мысков, вдававшихся к Лару — отсюда открывался хороший обзор реки, поселка, рудника и заросших лесом береговых круч, — расселись Семен с Надей, Вася и Игорь со Светланой, Чударыч, Валя с Дмитрием. Валя уже давно ходила на работу, но здоровье ее не совсем поправилось, дома она чаще лежала, редко показывалась в клубе. Она похудела, была бледна.
Общий разговор не вязался.
Светлана, устав следить за рекой, оглянулась на поселок.
— Как я ненавидела его зимой! — сказала она. — А теперь мне кажется, что я бы с ним не рассталась, мне все здесь дорого.
Вася ответил:
— Это потому, что мы создали его своими руками. Протянув руку к поселку, Вася громко прочитал:
Землю, где воздух, как сладкий морс,
Бросишь и мчишь, колеся, —
Но землю, с которой вместе мерз,
Вовек разлюбить нельзя.
Его настроение передалось другим. Катера не показывались, можно было на время отвернуться от реки. Валя, подошедшая к Светлане, попросила еще стихов. Семен предложил послушать его. Надя изумилась:
— Ты, оказывается, артист-декламатор? Вот жаль, что не знала этого раньше — ни за что бы не пошла за тебя! Не терплю артистов — несерьезный народ! Смотри — разведемся!
