Глава XXIX
Клятва на половнике
Так в сопровождении милиционера Антон ввалился в общежитие гидраэровцев. Все были в сборе. Только что закончилось обсуждение нового проекта глиссера, который разработала Настя. Раздался стук в дверь. В кают-компанию двинулись клубы пара. Когда они рассеялись, все увидели милиционера. За спиной милиционера высилась громадная фигура Антона. Антон был смущен.
– Добро пожаловать! – сказал Баграш.
– Поздравляю! – развел руками Карасик, решив, что Антон уже что-то натворил.
– О, тамада! – удивился Бухвостов.
– Милости прошу к нашему шалашу! – сказал Фома.
– Кто это? – шепнула Настя.
– Вам известен этот гражданин? – спросил милиционер, румяный и застенчивый.
– Как же, как же! – закричали все. – Он скоро всей Москве известен будет!
– А что такое? – спросил Баграш.
– Не обращайте внимания, – примирительно сказал Фома. – Садитесь, давайте чай пить.
– Такая, понимаешь, петрушка вышла… – смущенно забормотал Антон.
Он подробно рассказал о происшествии, виновато улыбнулся.
Милиционер, не в силах скрыть восхищения, поглядывал на него снизу вверх, и румяное его лицо теряло официальность.
– А я ведь вас признал, – сказал вдруг он Баграшу. – Я на матче вас видел, вполне приличная командочка. Вот этот товарищ, – указал он на Баграша, – в центрэ играет, а вы вот, – кивнул он на Фому, – полусредним стоите. Я к этому делу сам привержен. Футбол – явление отважное.
Гидраэровцы гордо улыбались.
– А это, значит, ваш будет? – спросил милиционер.
– Наш, товарищ милиционер, будущий чемпион.
– Очень приятно! – сказал милиционер. – Снежков моя фамилия. – Он строго повернулся к Антону. – Ну, принимая во внимание ваше провинциальное положение, как вы являетесь приезжий, то хочу вас предупредить за уличное нарушение…
И милиционер откозырял. В дверях он обернулся.
– Ну и парень! – не выдержал он. – Геркуланум!..
– И шумный же ты человек! – сказал Карасик, обнимая Антона. – Не успел явиться, уже нагрешил.
Антона тормошили, с него стаскивали тулупчик.
– Молодец, приехал! – хлопнул его по плечу Баграш.
Антон вынул из заднего кармана брюк бумажник, покопался в нем и вытащил аккуратно сложенный документ. Этот документ дал ему горсовет физкультуры, отпуская в Москву.
Баграш взял документ и прочитал его вслух:
– «Дано сие вратарю сборной города Кандидову Антону Михайловичу в том, что за истекший сезон он не пропустил ни одного мяча в ворота и за проявленную инициативу, способствующую спасению города во время паводка, награжден грамотой и почетным знаком спасения на водах…»
– Здорово! – сказал Баграш. – Спасение на водах целого города.
– Теперь держитесь! Первенство Москвы наше! – закричал Фома.
– Опять? – иронически спросил Бухвостов.
Но Антон сдернул с себя пиджак и засучил рукава:
– Принимаю! Усохнуть мне на этом месте – ни одного мяча сроду не пропущу!
Он отбежал в конец зала и стал там, где когда-то были церковные царские врата. Мяча под рукой не было. Оглянувшись, Бухвостов схватил со стола большой глобус, снял с ножки и бросил в Антона. Ловким приемом вратаря Антон поймал над головой желто-голубой глянцевитый шар.
– Стой, замри! – сказал Карасик.
Антон стоял в царских вратах. Не целиком закрашенные угодники плавали за его плечами на взбитых облаках. Рослый и плечистый, он держал над головой модель планеты.
– Геркулес с глобусом! – сказал торжественно Карасик и подмигнул Антону. – Геркулес с глобусом… Вот такой стоял перед театром Шекспира.
– Комсомольцы! – вмешалась мама Фрума. – Комсомольцы, рабфаковцы, допризывники, что вы делаете? Человек с дороги, человек устал, а они его уже футболят, они его уже мучат… Не обращайте на них внимания – они просто сумасшедшие. Идемте, я вам дам умыться, закусите с дороги. Вы любите яичницу?
– Обожаю! – сказал Антон, послушно следуя за маленькой старушкой.
– Омлет или глазунью?
– Глазунью.
– Ах, какая досада! А я сделала омлет!
– Глубоко обожаю омлет, – сказал Антон.
Тут он увидел Настю. Настя стояла в сторонке и с радушным любопытством смотрела на него.
– Извиняюсь, – сказал Антон, – кажется, я не поздоровался… Такая петрушка! Извините, не заметил, здравствуйте.
– Ничего, – сказала Настя. – Ничего, я маленькая, трудно сразу заметить.
– Ничего подобного, совсем наоборот даже… – забормотал Антон. – Это просто с моей стороны даже непростительно…
– Омлет стынет! – закричала мама Фрума.
До ночи обо всем договорились. Баграш устраивал Антона в свою бригаду, сперва чернорабочим. Одновременно Антон поступал на учебу в заводской комбинат. Поселили его в одной комнате с Карасиком.
– Ну, мама, – сказал Баграш, – готовьте большой силос! Будем принимать.
И, когда на столе появилась миска с «большим силосом», то есть с винегретом, и руки всех сошлись на половнике, Антон возложил поверх всех рук свою мощную длань.
– Теперь повторяй за нами, – сказал Баграш.
Старательно окая, Антон повторял:
– Сим черпаю и вкушаю, сим клянусь, равный среди равных, на водах и на зеленом поле битвы славить надежной доблестью коммунара и верной советской службой свой очаг, и дом, и веселое товарищество наше. И если нарушу я словом, делом или тайной мыслью закон дружбы и труда, то не будет мне места за этим столом изобилия, и да минует меня круговая чаша!
– Ура! – рявкнули гидраэровцы и, рассаживаясь, запели свою песенку, давно уже сочиненную сообща для подобных случаев:
Сегодня старт! И смотрит с карт
Кривая даль похода.
Нас ждут и доблесть, и азарт,
И свежая погода.
Баграш, величественно орудуя половником, накладывал на тарелки винегрет. Ребята пели, раскачиваясь на стульях:
Лети, вода, греми, вода,
Налево и направо!
А ну, рваните, форварда!
Нас ждет любовь и слава.
Антон смотрел на поющих, то широко улыбаясь, то вдруг очень серьезно, не зная, как полагается держаться в таких случаях. Он был и сконфужен и польщен, Баграш дирижировал половником.
В походе мча и у мяча –
Одной полны мы страсти…
Но ждет нас финиша причал,
И там мы скажем: «Здрассте»…
В двенадцать часов все разошлись.
Фома Русёлкин и Бухвостов жили в одной комнате. Как всегда, перед сном они искали тему для спора. Сегодня эта тема легко нашлась.
– Ну и малый этот Антон… – начал Фома.
– По виду ничего еще нельзя сказать, – тотчас возразил Бухвостов.
– Нет, это сразу видно.
– Поглядим, тогда будет видно.
– В тебе чутья нет, Коля.
– Во мне чутья нет?.. Поздравляю!
Спор был на мази.
Баграш уже собирался спать и сидел без кителя. Он читал принесенную ему из библиотеки Карасиком книгу. Вдруг к нему постучалась Настя.
Баграш накинул китель. Настя вошла и села.
– Ну, что скажешь, Настюшка?
– Ничего, так просто, поболтать зашла.
Баграш внимательно посмотрел на нее. Он видел, что Насте хочется о чем-то потолковать с ним.
– Ну, а конкретно? – спросил он.
– Да так, вот насчет новой машины. Мне кажется, мы слишком высоко редан закатили.
– Слушай, Настюшка, не виляй! – сказал Баграш. – Редан тут ни при чем. Ты что, о Кандидове хочешь мне сказать?
Настя вдруг покраснела.
– Ну, ну, – сказал Баграш, подбадривая.
– Ты знаешь, Баграш, – заговорила Настя, – о нем я тоже хотела сказать. Странное какое-то впечатление. Видно, что очень наш, но какой-то необыкновенный, я, по крайней мере, таких еще не видала. Я сама не знаю…
Баграш лукаво посмотрел на Настю.
– Ну вот, я так и знала, – раздосадовалась Настя, – обязательно у вас у всех такие мысли!
– Да что тут плохого? – забасил Баграш. – Парень действительно выдающийся, по-моему. Присмотрись. Вольница немножко, так? Ну, да мы его приберем к рукам, а так, что ж, очень славный малый. Карась мне его биографию рассказывал, прямо героика. И нос на месте, не то, что у других, – добавил он, усмехнувшись, и потрогал свой расплющенный нос. – Иди-ка спать, Настюшка, пора.
Карасику комната его показалась в этот вечер необыкновенно тесной. Она была готова треснуть по углам. Пристанской голос Антона, его плечи, размах его рук, высота его роста едва вмещались в ней. Полураздетый, Антон стоял у зеркала. Он поглаживал выпуклую свою грудь, мял бицепсы:
– Здоровый я, Карасик! Ох, здоров, как бугай! Чего это у меня там на спине? Не чирий?
– Да нет там у тебя ничего, натерто немножко. Ложись. Хватит любоваться.
Карасик уже лежал. Репродуктор на столе выволакивал из шорохов и тресков далекую мечтательную мелодию. Антон лег.
