Воробьев подтянул к Филиппу ящик с комплектацией.
— Привет, старик!
Филипп обернулся. Левка скалил зубы. Руки у него, как всегда, были заняты какими-то деталями. Из кармана тужурки торчала логарифмическая линейка. Под мышкой зажата пачка чертежей.
— Тебе надо научиться здороваться с помощью ног, — проговорил Филипп. — Иначе со своими вечно нагруженными дланями ты можешь прослыть невежливым человеком.
— Чепуха. Рукопожатие вредно. Я читал, где-то приветствуют друг друга носами. Есть такие племена.
— Для этого тебе надо будет купить носовой платок. Лишние расходы.
— Это чтоб вытирать нос перед здоровканьем, — разъяснил Воробьев Стасу.
— Благодарю, — кивнул Стас Воробьеву.
Миллиметр смутился. Все рассмеялись.
— Значит, ты принимаешь ПОА? — произнес Левка. — Понятно. У меня к тебе два слова. Ты уровень радиации проверил?
— Нет.
— Так проверь. Ты контрольный мастер.
— Ну, знаете! Это слишком, — вскипел Воробьев. — Радиацию проверила комиссия, а тут всякие суются в работу. То то, то это! Все выполнено по чертежам. Я позвоню Терновскому и скажу, что ОТК саботирует прием готовой продукции.
Воробьев отошел. Ребята проводили его взглядом. Издали Миллиметра почти не было видно из-за верстаков.
— Склочник, — проговорил Стас. — Даже не поинтересовался, примем приборы или нет.
— Так в чем же дело? — Филипп повернулся к Левке.
— Понимаешь, уровень радиации на поверхности этого прибора должен быть не более десяти миллирентген в час. По нормам.
— Ну?
— А на самом деле около ста миллирентген!
— Что?!
— Не веришь? Садись и пересчитай. В десять раз больше! Представляешь!
…Проходя мимо конторки мастера, они видели, как Воробьев с кем-то разговаривал по телефону.
— События назревают, — серьезно проговорил Стас. — Кому-то из конструкторов всыпят.
— В том-то и дело, что прибор сделан по чертежам, — поддержал Филипп. Кто же это напахал?
— Кто, кто… Женька, вот кто, — ответил Левка и провел пальцем по апельсиновой рубахе Стаса. При этом он едва не выронил зажатую в кулак деталь. — Где ты раздобыл эту Африку?
— В Апраксином. В магазине новинок.
Они вышли из цеха.
Левка остановился и присел на подоконник. Стас сел рядом. Филипп прислонился к распахнутой раме. В желтом солнечном квадрате на цементном полу площадки появился серый двугорбый верблюд.
— Женьке поручили пересчитать толщину свинцовой защиты от радиации. А он занялся пресс-формой для инвалидной артели. По заказу «частного предпринимателя» Рябчикова. Вдруг звонят из литейного, требуют техзадание на свинцовый экран. Он, видно, струсил, поднял старые данные, набросил три миллиметра, скорректировал старые чертежи и отослал.
— Что ж ты раньше молчал? До того, как…
— Я не знал! — перебил Стаса Левка. — И никто не знал. Просто я рассчитывал одну деталь и столкнулся с этим вопросом. Обратился к Женьке и понял: он ни черта не понимает. Потом он стал меня уверять, что спущенные им в литейный и к технологам размеры — самый раз. И стал жалеть, что в условиях завода нельзя замерить уровень радиации…
— Почему? — спросил Филипп.
— Потому, что за этот пункт отвечают авторы прибора — центральное конструкторское бюро, а не исполнитель — завод. Вообще-то на заводе даже нет своего изотопа.
— Интересно. Тогда как мне проверять уровень радиации? — произнес Филипп.
— Затребуй! — воскликнул Левка. — Ты понимаешь, насколько это серьезно! Людей можно облучить.
— Факт! — согласился Стас. — Если что случится, тебе отвечать в первую очередь.
— С ума можно сойти! — застонал Левка, глядя на рубашку Стаса. — Слушай, может быть, там есть еще одна?
— Откуда я знаю?! Я купил позавчера. Апельсиновых было несколько штук, — ответил Стас.
— С каких пор ты стал пижоном? — поинтересовался Филипп.
— С некоторых! — исчерпывающе ответил Левка.
Он соскользнул с подоконника и побежал вниз, перескакивая через ступеньки. Верблюд остался с одним горбом.
Филипп оттолкнулся всем телом от рамы, подошел к перилам и заглянул вниз. На площадке второго этажа мелькнула фигура Нины из конструкторского.
— Его бдительности может позавидовать целая погранзастава, — пробормотал Филипп и повернулся к Стасу: — Пошли, что ли?!
— Как, по-твоему, он не мог ошибиться в расчетах?
— Левка?!
— Во всяком случае, необходимо еще раз пересчитать, прежде чем подымать шум.
— Посмотрим, что скажет Терновский.
Стас усмехнулся и полез в карман за папиросами.
— Я тебе не завидую.
Из дверей цеха вышел Женя Маркелов. Он занял у окна место Левки.
— Я думал, что ты решил не работать в ОТК. Где ты пропадал?
— Взвешивал и размышлял! — ответил Филипп. — Знаешь, мне поручили принимать ПОА.
Молчание.
— Ну так что?! Принимай. К сожалению, в условиях завода испытания с изотопом не предусмотрены. Глупо.
— Я знаю. Придется затребовать изотоп. Хотя бы для первых приборов.
— Речь не мальчика, а мужа, — усмехнулся Маркелов. — Для чего тебе эта возня? Есть инструкция по приемке и чертежи.
Стас притушил окурок о край подоконника и швырнул его в окно.
— Будет обычный разговор конструктора, запоровшего прибор, с представителем ОТК! Гуд бай, конгрессмены! Кстати, Филипп, без меня к Терновскому не ходи. Скушает! Я в лаборатории.
Стас ушел.
— Тебя Левка взбаламутил?
— Давай уважать слова, Женька! Не взбаламутил, а предупредил. Как честный человек и товарищ. И я буду делать то, что мне положено.
— Я знаю, ты упрям. Еще со школы знаю. Правда, мы никогда не были друзьями, но товарищами, черт возьми, были. Так что я не советую тебе вставлять палки в колеса. Можно завалить квартальный план. И начальство этого не допустит, поверь мне. Неприятностей не оберешься. И главное, ты ни за что не отвечаешь. Все по чертежам!
— Главное?! Главное — покалеченные этими чертовыми лучами люди.
— Не надо поз! За неделю — две работы с ними ничего не случится. А больше этот прибор не проработает, опытная партия с массой недоделок.
Женька, Женька! Они знакомы с четвертого класса. Они знакомы двенадцать лет. Бессменный староста! И в школе и в институте. Почему?! Не знаю. Его назначали. Классные руководители, потом деканат. Номенклатурный мальчик, номенклатурный студент. Странно, знал человека двенадцать лет и не знаю, какой он! У него искривленный мизинец на левой руке. Последствие полиомиелита. Долгие годы Женьку называли Мизинец. И все?! Нет, не все! Я его уважал. Он был неплохой староста. В институте это важно — разные ходатайства, просьбы. У них на факультете около двух тысяч студентов. И у каждого свои дела. Хороший староста — это очень важно. Вот теперь, пожалуй, и все! С Левкой познакомились в институте, а знаю о нем больше, чем о Маркелове.
— Мы не дети. Жизнь есть жизнь. Ты ведь понимаешь, мне может влететь за ПОА.
— Принимая во внимание пресс-форму для артели инвалидов?
— Кто о ней знает? И моей подписи нет в чертежах!
— А на ПОА есть?
— Еще бы! Конструктор — Маркелов! И мы неплохо с тобой посидим на аванс, что я сорвал за пресс-форму, а, Филипп?
— Взятка?
— Кретин. Мы же друзья!
— Дай закурить.
Женя достал сигареты и протянул Филиппу. «Яхта». С фильтром. «Бережет здоровье», — подумал Филипп и закурил от маленького пистолетика-зажигалки.
— Ну ладно, я пошел! — Женя подбросил зажигалку и ловко поймал.
— Погоди!
У сигареты теплый и горьковатый дым.
— В общем, я пересчитаю экран и, если подтвердятся Левкины выводы, прибор не приму!
— Напрасно! Боюсь, пожалеешь. Коллектив борется за план, а ты противопоставляешь себя коллективу. Есть такая формулировочка, — усмехнулся Женя, спрятал пистолет-зажигалку и ушел.
…Черт возьми! Мы стали совсем взрослые люди. Совсем! Со своей точкой зрения на жизнь. Когда это произошло? Школа, институт… Там все кажутся одинаковыми. Но там незаметно происходит накопление «количества». И вдруг в какое-то мгновение «количество» переходит в «качество». Левка, Женька, Филипп — исчезают! Появляются Лев Борисович, Евгений Степанович, Филипп Матвеевич! Взрослые люди.
3
Терновский сидел в своем небольшом кабинете. От его массивной фигуры кабинет казался еще меньше. Напротив, заложив нога на ногу, расположился заведующий лабораторией Зотов.
— Садитесь. Чего стоите? — предложил Зотов Филиппу и Стасу.
— Ты, Павел, распоряжайся у себя в лаборатории. Не заслужили. Пусть стоят. — Терновский оглядел ребят, продолжая копаться в ворохе бумаг.
Стас пожал плечами, Филипп, не торопясь, взял стул, слегка отодвинул его от стены и сел. Он слышал, как шорох бумаг на мгновение прекратился и вновь возобновился.
