эти столы отличались только тем, что должно быть съедено.
Таким образом, студенту Потехину представилась возможность познакомиться со вкусом преподавателя Фениксова, к чему он без промедления приступил.
Сам Фениксов с недоумением остановился за спиной Потехина, чуть не выпустив из рук свою тарелку с хлебом.
К Потехину между тем подсел знакомый студент с другого факультета высокий, длинноволосый пижон из тех, которые лазают через решетку в сад пить пиво. Фениксов ушел бы, если бы между приятелями вдруг не начался разговор, который до того ошеломил Фениксова, что он машинально опустился на ближний стул. Разговор был о нем, и не было на свете сил, которые могли бы помешать ему все выслушать. Чтобы это не слишком походило на подслушивание, Фениксов взял ложку и стал хлебать потехинские щи.
— …Понимаешь, с первой же лекции уставился на меня, — говорил Потехин, — и так все время. А у меня, ты знаешь, привычка смотреть в одну точку…
— У меня тоже, — признался приятель.
— Ну так я на него и глазею. Не слушаю, конечно, а так, пыль в глаза пустить… Как-никак в мою зачетку требуется его автограф…
Фениксов чуть не поперхнулся. Щи, которые заказал студент, пришлись ему не по вкусу. Они отдавали очковтирательством.
— Он читает такую чепуху, — продолжал Потехин, не замечая того, что шницель немного пережарен. — «Рцы черноокая, любишь ли мя?..» Смех! Кому это надо? Вся эта наука состоит из примечаний и оговорок. Это, дескать, еще не окончательно так, еще может быть и по-другому, я, дескать, еще об этом парочку томов состряпаю. А о чем? Мелочь какая-нибудь, чепуха!..
Фениксов побагровел, но продолжал заниматься жареными макаронами. «Немыслимо! — думал он. — Какой нахал! Ест мой обед и говорит такие вещи. Подожди…»
— А вот же — надо сдавать, — вздохнул Потехин, — взял я у девчонок лекции, читаю сорок раз по одному месту — ничего не понимаю. Он сам тоже ни черта не понимает.
У Фениксова потемнело в глазах, он залпом выпил стакан чая и вскочил со стула…
Следующие лекции он читал, потупив взор в свои конспекты. Он целиком принадлежал науке.
Где и когда встретились эти молодые люди, вам знать вовсе не обязательно. Важно лишь знать, что встретились они совсем недавно и теперь шли рядом по тихой городской улице.
Сентябрьский вечер был необыкновенно хорош. Весь день шел дождь, и солнце выглянуло только перед самым заходом — забежало проститься, — и теперь над низкими заборами сквозь блестящую листву мелькал его розовый след. По мокрому асфальту скользили недавно зажженные фонари.
— Какой вечер! Какой воздух! Я даже не знаю… Мне хочется сделать сейчас какую-нибудь глупость! — Девушка остановилась и, повернувшись к молодому человеку, продолжала шутливо и капризно: — Почему вы молчите? В такой вечер неприлично молчать. В такой вечер надо говорить красивые и возвышенные вещи.
И в самом деле, настроение у нее было если не возвышенное, то возбужденное, отчего она, хорошенькая и без того, делалась еще привлекательней.
Никитин, так звали ее собеседника, улыбнувшись и смутившись, проговорил:
— Я не поэт, Лиля… Но если вы хотите…
По лицу Лили скользнула неуловимая улыбка. Так может говорить только влюбленный, и, точно, Никитин уже был серьезно, беспросветно влюблен.
Никитин — студент, веселый, живой юноша, светловолосый и голубоглазый. Беспечный владелец бесценных сокровищ молодости, он не гонялся еще за счастьем сам, а наступал ему на пятки нечаянно. Встречу с Лилей он считал первой удачей своей жизни, второй удачей для него было бы поцеловать ее.
Никитина нетрудно понять, стоит только увидеть эту девушку. Волосы ее могли растрогать, глаза взволновать, улыбка оживить камень и произвести впечатление даже на мрачного сотрудника бракоразводного отдела.
Улицу пересекала другая — многолюдная, шумная, с трамвайной линией и с вереницей легковых машин. Никитин свернул было на нее, но Лиля вдруг сказала:
— Не хочу сюда. Знаете что? Сядем сейчас в трамвай и поедем куда-нибудь на окраину, в незнакомое место, там сойдем и вернемся пешком. Что, легкомысленно?!
— Не очень, — ответил Никитин. — Я предлагаю на край света.
Но на трамвайной остановке собралась толпа, численностью напоминающая скопление поганых под древним Киевом, и Никитин остановил такси, за что Лиля остановила на нем взгляд, полный признательности и внимания.
Шофер, пожилой мужчина в ученической фуражке и с сигаретой в зубах, спросил не оборачиваясь:
— Куда?
— До Дерибасовской, — сказал счастливый Никитин.
Дерибасовской в этом городе никогда не было. Шофер повернулся, взглянул на Никитина, рассмотрел улыбающуюся Лилю, но ничего не сказал и тронул машину.
— Давай за город! — пояснил Никитин. Машина пристроилась к цепочке «Москвичей» и «Побед», медленно миновала два перекрестка, свернула на третьем и стала набирать скорость. На улицах света становилось все меньше и меньше, мимо скользнул последний огонек какой-то сторожки, и машина выскочила на пустое и ровное шоссе, рассекающее темный ночной лес.
Никитин не отрываясь смотрел Лиле в лицо. Неизвестно когда появившаяся луна стремительно прыгала по верхушкам ближних деревьев, резала их темные силуэты или летела по воздуху. Лиля следила за ней, широко раскрыв глаза, с каким-то наивным вниманием, и по лицу ее то и дело бешено струились тени. Шоссе чуть свернуло в сторону, луна стала отставать. Лиля, чтобы видеть ее, невольно потянулась в сторону Никитина, и тот, не в силах уже больше выдержать, взял ее за плечи и два раза поцеловал в губы.
— Разверните машину! — звонким, срывающимся от негодования и обиды голосом скомандовала Лиля.
Шофер усмехнулся и сбавил ход.
— Вы слышали? — повторила Лиля.
— Лиля, послушайте… — тихо начал Никитин.
— Я с вами больше не разговариваю, — быстро перебила она, — я вас больше не знаю.
Шофер остановил машину, повернулся и, нагло подмигнув Никитину, заговорил:
— Было у меня несколько таких случаев, так некоторые девочки пешком отсюда, извините за выражение, топали…
— Ах, вот как! Откройте дверцу!
И Лиля, вдруг всхлипнув, попыталась открыть замкнутую с ее стороны дверцу.
— Разворачивайся! — грубо приказал Никитин.
— Пропустите меня. Я сойду, — сказала Лиля, обращаясь к Никитину. Хотя в глазах у нее светились слезы, она сказала это гордо и надменно. Но машина уже разворачивалась, а Никитин сидел не шевелясь и глядел прямо перед собой.
Обратную дорогу весь экипаж хранил мрачное молчание, если не считать того, что Никитин указывал дорогу до Лилиного дома.
Выйдя из машины, Лиля молча направилась во двор. Никитин бросился за ней.
— Эй, парень! А заплатить! — испуганно залопотал шофер.
— Жди здесь! — крикнул Никитин. Он догнал Лилю и очутился в классической позиции влюбленного — между возлюбленной и дверью.
— Пустите меня, — сказала Лиля строго. — Вы ужасный человек. Мы едва еще знакомы,
