чего-нибудь… Вы не ответили мне… — Ну что она плетет! Не то!.. Не то сейчас нужно говорить! Отчаяние перехватило горло, голос обиженно оборвался… К чему эта откровенность!.. Такой лакированно-ровный тон ответа! И ни крохи искренней радости…
— Хлопоты, знаете, работа, работа… Всюду проблемы… Не поспеваешь… — Она жадно вслушивалась в шаблонные слова, умело скрывавшие нотки раздражения. Отчего они — от воспоминания о каких-то своих неприятных, нерешенных проблемах или от ее настойчивых расспросов…
Вслушивалась. И где-то, каким-то десятым чувством понимала, что песня ее оборвалась. Что она все утратила, ничего не найдя… Это было почти невероятно…
— Алло! Алло!.. Вы слушаете?
— Да…
— Как вы живете? — голос Бориса чуть теплеет.
— Прекрасно! — ее голос звенит обманчивой бодростью.
— А где вы? Где вы сейчас? Здесь? У нас? Слышно так, словно вы рядом.
— Чудеса современной автоматики. Иногда бывает. Я рада, что у вас много работы, много проблем. Желаю удачи!
— Постойте, постойте… — Борис, казалось, начал о чем-то догадываться. — Вы, наверно, хотели что-то сказать?
— Больше ничего. Прощайте!
Повесила трубку. Тупое оглушающее спокойствие наполнило тело. Главное сделано. Все мосты для отступления сожжены. Все неясное выяснено. Пора спешить назад.
Еще много раз возвращалась мыслью к тому телефонному разговору, вслушивалась в голос Бориса и снова убеждалась, что все было именно так, как ей казалось тогда. Да, слова могут обмануть, но голос — никогда.
Не знала только одного — плакать ей или радоваться тому, что она развенчала собственный обман, который на какое-то время так ее окрылил и помог выйти на новую дорогу. Она освободилась от эфемерных мечтаний, выматывавших и сушивших сердце. Но теперь чувствовала себя как бы еще более опустошенной. Неизбывная тоска по чему-то большому, неизведанно-глубокому не оставляла ее. Знала, что теперь у нее не будет покоя до конца дней.
ВЕЧЕРИНКА
— А мы тебя весь вечер разыскиваем. Все телефоны оборвали! — Картинным жестом Костя приглашает Веру войти в квартиру.
Вера с удивлением разглядывает хозяина — вьющиеся волосы его растрепаны, и торчат во все стороны, пухлые щеки в ямочках, а в глазах — целое море доброты… Значит, под хмельком…
— Ой, извини, я, кажется, не вовремя… Я к Кате…
— Проходи, проходи, не бойся… Тут и Катя, и Мишка, и Вася, и… — кивнул, как заговорщик, на раскрытую дверь и, захлебываясь, зашептал, дыша в лицо винным перегаром: — Анатолий тут! Тебя ждет. Честное слово. Мы весь вечер названивали к тебе. Катя даже в школу твою бегала. Думала, ты там. Да входи же! — Костя подтолкнул ее в переднюю. С треском захлопнулась дверь. Щелкнул замок.
— Хлопцы, пропажа нашлась! Верочка наша!
В комнате стоит веселый гомон. Взвивается стремительными тактами музыка. Что-то бормочет телевизор. Катя отплясывает с Василием на пятачке возле кухни. За столом, за стаканами — компания, разогретая вином, покатывается со смеху. Она их всех знает давно — однокурсники, коллеги, знакомые… Ребята вскакивают, наперебой жмут руку, чмокают в щечку.
— Да что это вы разом напали на девушку. А ну, прочь! — Это Анатолий! Он стоит чуть поодаль, пережидает очередь приветствующих. В руках стакан, в нем искристо колышется красное вино. — Вы, интеллектуалы! Неужели вам не страшно прикоснуться к такой красоте? Смотрите, как сверкает снег на платке. Как дрожит роса на ресницах и бровях. А глаза! Хлопцы, да чего стоит наша жизнь без женской красоты? Ничего! — Анатолий произносит все это без патетики, просто, как-то задушевно, вроде бы даже с отчаянием, с надрывом в голосе. И этот тон западает в сердце — на минуту завораживает, и все заново разглядывают Веру, сияющую, только что с мороза, возбужденную, гибкую.
Катерина первой нарушает молчание:
— Помогли бы лучше раздеться, — и плотно поджала губы.
— Молчи, Катя. Я хочу поздороваться с нею такой, какою вижу сейчас. — Анатолий ставит стакан, подходит наконец к Вере, нежно, еле дотрагиваясь, обнимает и ласково проводит губами по лицу. Точно вбирает в себя ее запах. — С Новым годом тебя. Мы еще в этом году не виделись. Счастья тебе. Ну… поцелуй же меня! Сто лет не видались.
— Уже и сто. Всего год.
Анатолий обиженно отступает.
— Это для тебя год. А для меня этот год — вечность.
— Скажите на милость, с каких это пор?
— Ладно, не будем сейчас об этом. Давай, я сниму с тебя пальто…
За столом Анатолий говорит без удержу, весело, оживленно жестикулирует, все время обращаясь глазами к ней… Ох, выпито, выпито уже немало. И Вера вскоре тоже захмелела. Эти откровенные взгляды уже не смущают. Отвечает на них с вызовом, словно какая-то гордость пробудилась в ней или тихое желание мести. И порой неприметно всматривается пытливо в расширенные зеленовато-прозрачные глаза. Что таится в них? Неужели искренность?.. Может быть, в самом деле она тогда, в прошлом году ошиблась… Возможно, подвела ее сухая логика мышления… Высокий, темноволосый Анатолий, которым все увлекаются и который знает наверняка одни победы… Одни победы… Ну, а как же иначе — популярный киноактер с такими усталыми глазами, с онегинской печалью в движениях и фигуре…
Все началось с того, что она случайно попала под его минорное настроение. В доме отдыха. В тихие заснеженно-белые вечерние сумерки.
Наступала новогодняя ночь со всей ее суетой и волнением. Но все это было за замерзшими окнами, за тяжелыми дверями здания, которое каменной глыбой вгрузло в покрытый снегом пригорок. Из его окон в темень неба бьют мощные снопы света. Официантки накрывают столы — все, кого Новый год застал в доме отдыха, соберутся за праздничным ужином. Такова здесь традиция.
Вера искала одиночества. Ей было уютно и сладко от чистоты настоящей зимы. Вот так постоять под заснеженными ветвями сосен. Зажмуриться и полететь в мир сказки…
Белые снега… голубые снега… бескрайность синевы под звездами. И серебристо-серый олень высекает копытом серебряные огни… Она обнимает его жаркую, сильную шею… И это уже не олень. Это он,
